как вы, вероятно, знаете, особый вкус. Она тяжелая, горьковатая и всегда какая-то не такая, как конфета из коробки шоколада-ассорти — берешь одну и ждешь сливочного вкуса, а получаешь лимонный.
— Она попросила, — выдавливаю я из себя первые слова, которые спустят с горы лавину.
— Кто о чем попросил?
— Моя мама, — отвечаю я, глядя на ботинки Кэмпбелла. — Почку. — Я перевожу взгляд на свою юбку, дергаю вылезшую нитку. Может, удастся распустить ее всю?
Месяца два назад Кейт поставили диагноз: почечная недостаточность. Она быстро уставала, теряла вес, отекала, ее часто рвало. Причины называли разные: генетические нарушения, гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор — это уколы гормонов роста, которые делали Кейт, чтобы усилить выработку костного мозга, неблагоприятные последствия других методов лечения. Ей начали делать диализ, чтобы вывести из организма снующие по кровотоку токсины. А потом и диализ перестал помогать.
Однажды вечером мама зашла в нашу комнату, где мы с Кейт болтали о том о сем. Папа тоже был с ней, а это означало, что разговор будет более тяжелым, чем обсуждение проблемы: кто забыл закрыть кран в ванной.
— Я почитала кое-что в Интернете, — сказала мама. — Восстановление после пересадки парного органа происходит быстрее и легче, чем после трансплантации костного мозга.
Кейт покосилась на меня и вставила в плеер новый диск. Мы обе понимали, к чему она клонит.
— Но почку не купишь в «Кмарте».
— Я знаю. Оказывается, для донорства почки нужно совпадение только одной пары белков HLA, не всех шести. Я позвонила доктору Чансу и спросила, могу ли быть донором для тебя, и он сказал, что в обычном случае, вероятно, могла бы.
Кейт выхватывает из фразы главное:
— В обычном случае?
— Каким ты не являешься. Доктор Чанс считает, что твое тело отторгнет орган от донора из общего реестра просто потому, что оно уже столько всего перенесло. — Мама смотрит на ковер. — Он рекомендует проводить операцию только в том случае, если почку возьмут у Анны.
Отец качает головой:
— Это инвазивные операции для них обеих.
Я задумалась. Придется ли мне лежать в больнице? Будет ли больно? Можно ли жить с одной почкой?
А если у меня лет, скажем, в семьдесят случится почечная недостаточность? Что мне поможет тогда?
Прежде чем я успеваю задать хоть один из этих вопросов, Кейт говорит:
— Я больше не буду ничего делать, хорошо? Меня все это достало. Больницы, химии, радиации и прочие примочки. Оставьте меня в покое, ладно?
Лицо матери белеет.
— Хорошо, Кейт. Давай совершай самоубийство!
Та надевает наушники, включает музыку так громко, что я ее слышу, и отвечает:
— Это не самоубийство, если ты и так умираешь.
— Ты говорила кому-нибудь, что не хочешь быть донором? — спрашивает Кэмпбелл, а его пес начинает крутиться на месте перед залом суда.
— Мистер Александер, — говорит судья Десальво, — мне придется вызвать судебного пристава, чтобы удалить вашего… питомца.
Пес и правда совершенно вышел из-под контроля. Он лает, подскакивает и ставит передние лапы на грудь Кэмпбелла, бегает кругами. Кэмпбелл игнорирует обоих.
— Анна, ты сама решила подать иск?
Я знаю, почему он спрашивает — хочет, чтобы все поняли: я способна принимать трудные решения. А у меня уже заготовлена ложь, извивающаяся подлой змеей между зубами. Но наружу выходит не то, что я собиралась сказать:
— Меня кое-кто убедил.
Это, разумеется, новость для моих родителей. Они впиваются в меня тревожными взглядами. Это новость для Джулии, которая тихонько охает. И для Кэмпбелла это тоже новость — он с усталым видом проводит рукой по лбу. Вот почему лучше молчать; так проще не испортить жизнь себе и другим.
— Анна, кто тебя убедил? — спрашивает Кэмпбелл.
Я сжимаюсь в комок на свидетельском месте, одинокой планете, сцепляю руки, зажимая между ладоней единственное чувство, которому не дала ускользнуть: сожаление.
— Кейт.
Зал суда погружается в тишину. Я не успеваю произнести больше ни звука, как раздается удар грома, которого я ждала. Я морщусь, но оказывается, что услышанный мною грохот произвела не разверзшаяся, дабы поглотить меня, земля. Это Кэмпбелл. Он упал на пол, а его пес встал рядом и смотрит на всех с очень человеческим выражением на морде: мол, я же вам говорил.
Если вы путешествуете в космическом пространстве в течение трех лет и возвращаетесь, на Земле пройдет четыре столетия. Я всего лишь астроном-любитель, но у меня возникает странное чувство, будто я вернулся из долгой поездки и попал в мир, где все потеряло смысл. Я думал, что слушал Джесса, но оказалось, я вообще его не слышал. Я внимательно присматривался к Анне и тем не менее, похоже, что-то упустил. Пытаюсь собрать воедино несколько сказанных ею вещей, чтобы понять общий смысл, как греки находили пять точек на небе и решали, что связующая их линия напоминает женщину.
И вдруг меня осеняет: я не туда смотрю. Австралийские аборигены, к примеру, вглядывались в темноту неба между созвездий греков и римлян и находили эму, прячущегося под Южным Крестом — там, где вообще нет звезд. Темные пятна таят в себе столько же разных историй, сколько и светлые.
По крайней мере, такая мысль вертится у меня в голове, когда адвокат моей дочери падает на пол и бьется в эпилептическом припадке.
Доступ воздуха, дыхание, кровообращение. Кислород для человека во время эпилептического припадка самое главное. Я перескакиваю через барьер, отделяющий публику, и прогоняю с дороги пса, который стражем встал над трясущимся телом Кэмпбелла. Адвокат вскрикивает и переходит в тоническую фазу, воздух с силой выдавливается из груди спазматическим сокращением дыхательных мышц. Потом бедняга замирает на полу, и начинается клоническая фаза — мышцы сжимаются самопроизвольно, спазмы повторяются. Я поворачиваю Кэмпбелла на бок, вдруг его вырвет, и ищу что-нибудь, что можно вставить между зубами, чтобы он не откусил себе язык. И тут происходит чудо: собака опрокидывает портфель адвоката и вытаскивает из него какую-то штуку, похожую на резиновую кость, но на самом деле это блокиратор для рта. Пес бросает его мне в руку. Краем глаза я замечаю, что судья выпроваживает всех из зала и запирает дверь. Кричу Верну, чтобы вызвал «скорую».
Джулия стоит рядом со мной:
— Как он?
— Все будет хорошо. Это эпилепсия.
Она вот-вот расплачется.
— Вы можете что-нибудь сделать?
— Нужно подождать, — отвечаю я.
Джулия тянет руку к Кэмпбеллу, но я отстраняю ее.
— Я не понимаю, почему это случилось.
Не уверен, понимает ли это сам Кэмпбелл. Но мне известно, что некоторые вещи происходят без прямой последовательности ведущих к ним событий.
Две тысячи лет назад ночное
