метла. Он несколько раз чиркнул ею по полу, словно доказывая, что действительно подметает пол, и указал пальцем на бокс с мигающей белой лампочкой.
Хранилище пропало так же внезапно, как появилось — и кукуратор вновь увидел комнату с камином.
— Вы просто уборщик? — спросил он. — Или вы один из тех, о ком говорил Ахмад?
— Я просто уборщик, — ответил Розенкранц. — И я один из тех, о ком говорил Ахмад. Я убираю в таком месте, куда людей нельзя пускать.
— Вы баночник?
— Да, — кивнул Розенкранц. — К несчастью.
— Какого таера?
— Таеры бывают у вас. Нам это не нужно. Но тело у меня тоже есть — именно то, какое вы видите. Розенкранц, подметающий пол в спецбоксе — это мой, как вы говорите, зеркальный секретарь. Немного не такой, как у вас. У него совсем нет своей личности, и мы на связи двадцать четыре часа. Нечто вроде индивидуально выращенного удаленного тела. Спит оно тут же. Сейчас оно дрыхнет, и я свободен. Можем пообщаться. Считайте себя сном моего зеркального секретаря. Сном Розенкранца.
— Так вы владыка всего? Один из тех шайтанов, о которых говорил Ахмад?
— Да, — ответил Розенкранц. — Но мы не шайтаны. Скорее мы вампиры — хотя и этот термин я использовал бы с большими оговорками.
— И вы выбрали подметать пол? Почему?
— Ну, — сказал Розенкранц, — пол я подметаю для смирения. Хорошая работа, простая, и думать не надо. И потом, я не только пол подметаю. Я тут что-то вроде ночного сторожа-психотерапевта. И заодно я ищу себе сменщика.
— В каком смысле?
— Ну вы же не один на верхних таерах интересуетесь Гольденштерном. Таких много. Хотят дойти до самой сути. Понять все тайны. Увидеть, куда сходятся ниточки. Стать одним из темных владык. Как вы догадываетесь, это оказывает дестабилизирующий эффект на общую симуляцию.
— Ага, — сказал кукуратор, — и вы за такими присматриваете. Контролируете каждый их шаг.
— Нет, — ответил Розенкранц, — зачем контролировать… Они вроде никуда особо и не шагают. Все тревожные клиенты собраны у нас в одном боксе под Лондоном. Если кто-то из них таки доходит до Эльсинора, на его банке начинает мигать белая лампочка. Тогда я подключаюсь в ручном режиме. Вот как сейчас.
— И что дальше?
Розенкранц пожал плечами.
— На этот случай предусмотрены стандартные процедуры.
— Да, — сказал кукуратор, — понимаю. Я полностью в вашей власти. И вы ею злоупотребляете.
— Почему?
— Вы по своему выбору переносите меня из одной симуляции в другую. Вы изменили мое лицо. Нарядили в шутовские лохмотья… «TRANSHUMANISM INC.» давала мне гарантии, что мое личное измерение всегда останется…
— В вашем личном, мой друг, нет ничего личного, — перебил Розенкранц. — Все, что вы считаете «своим» — это обрывки чужих историй, собранные вместе вашим мозгом… Даже атомы, из которых вы сделаны — редкие потаскушки. Вы и представить себе не можете, где и с кем они блудили последние десять миллиардов лет. Так что давайте просто выпьем за встречу…
Он присел на край стола, взял серебряный кувшин и налил вина в две большие стеклянные рюмки.
— Угощайтесь. Это не такой изыск, как шербеты шейха Ахмада, но очень недурное вино. Такое пили в восемнадцатом веке. Не все, конечно. Его пила Мария Антуанетта. Незадолго до того, как ей отрубили голову.
Кукуратор отхлебнул из бокала.
— М-м-м, да. Дивный вкус. Что, сохранились образцы вина?
— Нет.
— А как же тогда…
— Сохранилась кровь Марии Антуанетты, — сказал Розенкранц. — Через нее мы можем получить доступ к ее памяти, а через ее память — воспроизвести вкус, цвет и все особенности букета. Вино было точно таким же, поверьте…
— Зачем вам этот средневековый маскарад?
— Это не маскарад, — ответил Розенкранц. — Такова наша стандартная процедура. У вас же есть дизайн-бюро? Вот и у нас тоже. И потом, если вы человек русской культуры, вы должны понимать такие аллюзии.
— То есть? — удивился кукуратор.
— Вы слышали про писателя Булгакова?
— Возможно, слышал — но забыл. Я много чего забыл.
— Булгаков жил в Советской России, — сказал Розенкранц. — Очень давно, при красном тиране Сталине, которого вы часто цитируете в своих речах. Булгаков был русский православный человек, повидавший войны, революции, освобожденный народ-богоносец и его так называемых освободителей. Под конец жизни он создал великий роман, захвативший многие тысячи душ. В этом романе героев спасает не бог, а дьявол. Хоть какой-то выход, понимаете? Булгаковский дьявол-спаситель гастролировал в Москве в антураже средневекового синьора, с соответствующей свитой. Это немного похоже на принятую у нас эстетику Эльсинора.
— Вы, значит, дьявол-спаситель?
— Ничего не гарантирую, — ответил Розенкранц. — Ваше спасение зависит только от вас.
— А от чего я спасаюсь? Не от вас ли?
Розенкранц улыбнулся.
— От меня спастись невозможно, мой друг. Вы спасаетесь от своего любопытства. Оно завело вас слишком далеко. Теперь вы либо удовлетворите его до конца, либо…
— Либо что?
— Либо не удовлетворите, — сказал Розенкранц и засмеялся.
— Вы меня убьете?
— Нет. Мы выполняем условия контракта. С вашим бессмертием ничего не произойдет. Но оно может принять немного другие формы.
— Вы можете показаться мне в своем изначальном виде?
— Ох, — ответил Розенкранц, — вы ставите меня в неловкое положение. Разве мой Розенкранц вам не нравится?
— Так выглядел живший давным-давно актер Гэри Олдмен, — сказал кукуратор. — Я в курсе. А как выглядели вы сами?
— Для кого? Все виды в глазах смотрящего.
— Хорошо. Как выглядят те, кого Ахмад называет хозяевами мира? Я имею в виду, друг для друга?
Розенкранц опустил голову.
По комнате прошло как бы дуновение холодного гнева, и кукуратор пожалел, что задал этот вопрос.
На том месте, где миг назад сидел напоминающий средневекового повесу молодой мужчина, возникло нечто жуткое.
Существо это было похоже на франкенштейна, сшитого из ночных кошмаров. На ужас, которого до сих пор страшится в своих рептильных глубинах человеческий мозг.
Это был черт. Вернее, прообраз того, что средневековые иконописцы изображали в виде забавного черного человечка с рогами и перепончатыми крыльями. Но в этом существе не было ничего смешного.
Его надменная морда, покрытая блестящим темным мехом, напоминала нечто среднее между человеком, кабаном и бульдогом. Черный свиной пятак. Маленькие острые глазки. Длинный рог, загибающийся за голову.
Черт кутался в потертые перепончатые крылья, словно в плащ, и детали его тела были неразличимы. Но самым невыносимым был не его вид — а изумившая кукуратора волна равнодушной силы, готовой превратить его в чистую боль — и эту боль выпить… Сила эта давила на сердце, но кукуратор собрался с духом и мысленно поглядел прямо в ее источник. Его глаза закрылись, и он еле удержался на стуле.
Он увидел.
Чтобы прийти в себя, кукуратору пришлось несколько раз глубоко
