Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 11-13

{13047}

Полина Андреевна (Треплеву). Она славненькая. Пауза. Женщине, Костя, ничего не нужно, только взгляни на нее ласково. По себе знаю. Треплев встает из-за стола и молча уходит. Маша. Вот и рассердили. Надо было приставать! Полина Андреевна. Жалко мне тебя, Машенька. Маша. Очень нужно! Полина Андреевна. Сердце мое за тебя переболело. Я ведь все вижу, все понимаю. Маша. Все глупости. Безнадежная любовь - это только в романах. Пустяки. Не нужно только распускать себя и все чего-то ждать, ждать у моря погоды... Раз в сердце завелась любовь, надо ее вон. Вот обещали перевести мужа в другой уезд. Как переедем туда - все забуду... с корнем из сердца вырву. Через две комнаты играют меланхолический вальс. Полина Андреевна. Костя играет. Значит, тоскует. Маша (делает бесшумно два-три тура вальса). Главное, мама, перед глазами не видеть. Только бы дали моему Семену перевод, а там, поверьте, в один месяц забуду. Пустяки все это. Открывается левая дверь, Дорн и Медведенко катят в кресле Соpина. Медведенко. У меня теперь в доме шестеро. А мука семь гривен пуд. Дорн. Вот тут и вертись. Медведенко. Вам хорошо смеяться. Денег у вас куры не клюют. Дорн. Денег? За тридцать лет практики, мой друг, беспокойной практики, когда я не принадлежал себе ни днем, ни ночью, мне удалось скопить только две тысячи, да и те я прожил недавно за границей. У меня ничего нет. Маша (мужу). Ты не уехал?

{13048}

Медведенко (виновато). Что ж? Когда не дают лошади! Маша (с горькою досадой, вполголоса). Глаза бы мои тебя не видели! Кресло останавливается в левой половине комнаты; Полина Андреевна, Маша и Дорн садятся возле; Медведенко, опечаленный, отходит в сторону. Дорн. Сколько у вас перемен, однако! Из гостиной сделали кабинет. Маша. Здесь Константину Гаврилычу удобнее работать. Он может когда угодно выходить в сад и там думать. Стучит сторож. Сорин. Где сестра? Дорн. Поехала на станцию встречать Тригорина. Сейчас вернется. Сорин. Если вы нашли нужным выписать сюда сестру, значит, я опасно болен. (Помолчав.) Вот история, я опасно болен, а между тем мне не дают никаких лекарств. Дорн. А чего вы хотите? Валериановых капель? Соды? Хины? Сорин. Ну, начинается философия. О, что за наказание! (Кивнув головой на диван.) Это для меня постлано? Полина Андреевна. Для вас, Петр Николаевич. Сорин. Благодарю вас. Дорн (напевает). "Месяц плывет по ночным небесам..." Сорин. Вот хочу дать Косте сюжет для повести. Она должна называться так: "Человек, который хотел". "L'homme qui a voulu". В молодости когда-то хотел я сделаться литератором - и не сделался; хотел красиво говорить - и говорил отвратительно (дразнит себя): "и всё и всё такое, того, не того"... и, бывало, резюме везешь, везешь, даже в пот ударит; хотел жениться - и не женился; хотел всегда жить в городе - и вот кончаю свою жизнь в деревне, и все. Дорн. Хотел стать действительным статским советником - и стал.

{13049}

Сорин (смеется). К этому я не стремился. Это вышло само собою. Дорн. Выражать недовольство жизнью в шестьдесят два года, согласитесь, - это не великодушно. Сорин. Какой упрямец. Поймите, жить хочется! Дорн. Это легкомыслие. По законам природы всякая жизнь должна иметь конец. Сорин. Вы рассуждаете, как сытый человек. Вы сыты и потому равнодушны к жизни, вам все равно. Но умирать и вам будет страшно. Дорн. Страх смерти - животный страх... Надо подавлять его. Сознательно боятся смерти только верующие в вечную жизнь, которым страшно бывает своих грехов. А вы, во-первых, неверующий, во-вторых - какие у вас грехи? Вы двадцать пять лет прослужили по судебному ведомству - только всего. Сорин (смеется). Двадцать восемь... Входит Треплев и садится на скамеечке у ног Сорина. Маша все время не отрывает от него глаз. Дорн. Мы мешаем Константину Гавриловичу работать. Треплев. Нет, ничего. Пауза. Медведенко. Позвольте вас спросить, доктор, какой город за границей вам больше понравился? Дорн. Генуя. Треплев. Почему Генуя? Дорн. Там превосходная уличная толпа. Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом. Движешься потом в толпе без всякой цели, туда-сюда, по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа, вроде той, которую когда-то в вашей пьесе играла Нина Заречная. Кстати, где теперь Заречная? Где она и как? Треплев. Должно быть, здорова. Дорн. Мне говорили, будто она повела какую-то особенную жизнь. В чем дело? Треплев. Это, доктор, длинная история. Дорн. А вы покороче. Пауза.

{13050}

Треплев. Она убежала из дому и сошлась с Тригориным. Это вам известно? Дорн. Знаю. Треплев. Был у нее ребенок. Ребенок умер. Тригорин разлюбил ее и вернулся к своим прежним привязанностям, как и следовало ожидать. Впрочем, он никогда не покидал прежних, а по бесхарактерности как-то ухитрился и тут и там. Насколько я мог понять из того, что мне известно, личная жизнь Нины не удалась совершение. Дорн. А сцена? Треплев. Кажется, еще хуже. Дебютировала она под Москвой в дачном театре, потом уехала в провинцию. Тогда я не упускал ее из виду и некоторое время куда она, туда и я. Бралась она все за большие роли, но играла грубо, безвкусно, с завываниями, с резкими жестами. Бывали моменты, когда она талантливо вскрикивала, талантливо умирала, но это были только моменты. Дорн. Значит, все-таки есть талант? Треплев. Понять было трудно. Должно быть, есть. Я ее видел, но она не хотела меня видеть, и прислуга не пускала меня к ней в номер. Я понимал ее настроение и не настаивал на свидании. Пауза. Что же вам еще сказать? Потом я, когда уже вернулся домой, получал от нее письма. Письма умные, теплые, интересные; она не жаловалась, но я чувствовал, что она глубоко несчастна; что ни строчка, то больной, натянутый нерв. И воображение немного расстроено. Она подписывалась Чайкой. В "Русалке" мельник говорит, что он ворон, так она в письмах все повторяла, что она чайка. Теперь она здесь. Дорн. То есть как, здесь? Треплев. В городе, на постоялом дворе. Уже дней пять как живет там в номере. Я было поехал к ней, и вот Марья Ильинишна ездила, но она никого не принимает. Семен Семенович уверяет, будто вчера после обеда видел ее в поле, в двух верстах отсюда. Медведенко. Да, я видел. Шла в ту сторону, к городу. Я поклонился, спросил, отчего не идет к нам в гости. Она сказала, что придет.

{13051}

Треплев. Не придет она. Пауза. Отец и мачеха не хотят ее знать. Везде расставили сторожей, чтобы даже близко не допускать ее к усадьбе. (Отходит с доктором к письменному столу.) Как легко, доктор, быть философом на бумаге и как это трудно на деле! Сорин. Прелестная была девушка. Доpн. Что-с? Сорин. Прелестная, говорю, была девушка. Действительный статский советник Сорин был даже в нее влюблен некоторое время. Доpн. Старый ловелас. Слышен смех Шамраева. Полина Андреевна. Кажется, наши приехали со станции... Треплев. Да, я слышу маму. Входят Аркадина, Тpигоpин, за ними Шамpаев. Шамраев (входя). Мы все стареем, выветриваемся под влиянием стихий, а вы, многоуважаемая, все еще молоды... Светлая кофточка, живость... грация... Аркадина. Вы опять хотите сглазить меня, скучный человек! Тригорин (Сорину). Здравствуйте, Петр Николаевич! Что это вы все хвораете? Нехорошо! (Увидев Машу, радостно.) Марья Ильинична! Маша. Узнали? (Жмет ему руку.) Тригорин. Замужем? Маша. Давно. Тригорин. Счастливы? (Раскланивается с Дорном и с Медведенком, потом нерешительно подходит к Треплеву.) Ирина Николаевна говорила, что вы уже забыли старое и перестали гневаться. Треплев протягивает ему руку. Аркадина (сыну). Вот Борис Алексеевич привез журнал с твоим новым рассказом.

{13052}

Треплев (принимая книгу, Тригорину). Благодарю вас. Вы очень любезны. Садятся. Тригорин. Вам шлют поклон ваши почитатели... В Петербурге и в Москве вообще заинтересованы вами, и меня всё спрашивают про вас. Спрашивают: какой он, сколько лет, брюнет или блондин. Думают все почему-то, что вы уже не молоды. И никто не знает вашей настоящей фамилии, так как вы печатаетесь под псевдонимом. Вы таинственны, как Железная маска. Треплев. Надолго к нам? Тригорин. Нет, завтра же думаю в Москву. Надо. Тороплюсь кончить повесть и затем еще обещал дать что-нибудь в сборник. Одним словом - старая история. Пока они разговаривают, Аркадина и Полина Андреевна ставят среди комнаты ломберный стол и раскрывают его; Шамраев зажигает свечи, ставит стулья. Достают из шкапа лото. Погода встретила меня неласково. Ветер жестокий. Завтра утром, если утихнет, отправлюсь на озеро удить рыбу. Кстати, надо осмотреть сад и то место, где - помните? - играли вашу пьесу. У меня созрел мотив, надо только возобновить в памяти место действия. Маша (отцу). Папа, позволь мужу взять лошадь! Ему нужно домой. Шамраев (дразнит). Лошадь... домой... (Строго.) Сама видела: сейчас посылали на станцию. Не гонять же опять. Маша. Но ведь есть другие лошади... (Видя, что отец молчит, машет рукой.) С вами связываться... Медведенко. Я, Маша, пешком пойду. Право... Полина Андреевна (вздохнув). Пешком, в такую погоду... (Садится за ломберный стол.) Пожалуйте, господа. Медведенко. Ведь всего только шесть верст... Прощай... (Целует жене руку.) Прощайте, мамаша. Теща нехотя протягивает ему для поцелуя руку. Я бы никого не беспокоил, но ребеночек... (Кланяется всем.) Прощайте... (Уходит; походка виноватая.)