наконец, оказались в воздухе, все умолкли; семь пар глаз жадно следили за полетом, предвкушая, как они разлетятся на куски. Но часы, ударившись о землю, только легонько отскочили, и Альберто их поймал – целыми и невредимыми, без единой царапины, и точными, как прежде. Потом он лично окунул их в крошечный фонтанчик посреди парка, дабы доказать водонепроницаемость. Альберто улыбнулся. Подумал: «Сегодня искупаюсь с ними на Подкове». Отец, когда подарил их на Рождество, сказал: «Это тебе за отлично сданные экзамены. Наконец-то начинаешь оправдывать фамилию. Вряд ли у кого-нибудь из твоих приятелей есть такие же. Сможешь пощеголять». И точно – накануне только и разговоров в парке было, что о часах. «Отец понимает толк в жизни», – подумал Альберто.
Он свернул на Весенний проспект. Довольный, оживленный, шагал по тротуару мимо особняков, мимо раскидистых садов и купался в солнечных лучах, радуясь виду света и теней, переплетающихся на стволах деревьев, играющих в листве. «Лето – отличная штука, – размышлял он, – Завтра понедельник, а у меня все равно будет выходной. Встану в девять, зайду за Марселой, поедем на пляж. Днем в кино, вечером в парк. И так же – во вторник, в среду, в четверг, каждый день, пока не кончится лето. А потом – никакого тебе училища, пакуй чемоданы. В Штатах мне точно понравится». Он опять посмотрел на часы: половина десятого. Если сейчас так солнечно, что же будет в двенадцать? «Отличный день для пляжа», – подумал он. В правой руке он держал плавки, завернутые в зеленое полотенце с белыми краями. Плуто должен подобрать их в десять – слишком рано пришел. До училища он вечно опаздывал на все встречи. А теперь наоборот, словно хотел наверстать упущенное время. Подумать только – два лета подряд просидел дома, ни с кем не виделся! Но квартал-то никуда не делся, до него по-прежнему было рукой подать, в любое утро он мог бы выйти на угол улиц Колумба и Диего Ферре и одним махом вновь обрести друзей: «Привет! В этом году я никуда не мог с вами выбраться, потому что куковал в училище. Но три месяца каникул хочу провести с вами, не думать про увольнения, про военных, про казармы». Но к чему поминать прошлое? Уютное сияющее утро простиралось вокруг, а дурные воспоминания таяли в желтом зное, как снег.
И все же – нет: память об училище еще накатывала мрачной, безрадостной волной, от которой дух съеживался, как стыдливая мимоза – от прикосновения человеческой кожи. Но неприятное чувство с каждым разом улетучивалось все быстрее – словно сморгнул соринку, и жизнь вновь прекрасна. Два месяца назад, если в памяти всплывали стены Леонсио Прадо, то плохое настроение, противный привкус и растерянность преследовали Альберто до конца дня. Теперь же о многом ему удавалось думать, как об эпизодах фильма. Он мог несколько дней подряд не вспоминать лицо Раба.
Он перешел проспект Пети-Туара, остановился у второго дома и свистнул. Палисадник ломился от цветов, влажная трава сверкала. «Иду!» – прокричал девичий голос. Он оглядел дом: никого не видно, Марсела, наверное, на лестнице. Интересно, она пригласит его зайти? Вообще-то Альберто собирался предложить ей прогуляться до десяти. Они пойдут под деревьями вдоль проспекта к трамвайной линии. Он сможет ее поцеловать. Марсела обнаружилась в саду – в брюках и свободной кофточке в черно-гранатовую полоску. Она шла ему навстречу и улыбалась. Альберто подумал: «Какая же она красавица». Темные глаза и волосы подчеркивали белизну кожи.
– Привет, – сказал Марсела. – Ты раньше времени.
– Хочешь – могу уйти, – сказал Альберто. Он чувствовал себя непринужденно, в своей тарелке. Поначалу, особенно сразу после вечеринки, на которой предложил Марселе встречаться, он немного скованно передвигался по миру своего детства после темного провала длиной в три года, отрезавшего его от всей этой упоительной жизни. Но теперь уверенность вернулась, он мог бесконечно хохмить и смотрел на других как на равных или даже немного свысока.
– Глупый, – сказала Марсела.
– Пройдемся? Плуто только через полчаса приедет.
– Да, – сказала Марсела, – давай, – она поднесла палец к виску. На что это она намекает? – Родители спят. Вчера были на вечеринке в Анконе. Вернулись черт знает когда. А я-то, дурочка, раньше девяти пришла из парка.
Чуть только отдалились от дома, Альберто взял ее за руку.
– Видала, какое солнце? – сказал он. – Для пляжа – самое то.
– Мне надо тебе кое-что сказать, – сказала Марсела. Альберто посмотрел на нее: она улыбалась очаровательной лукавой улыбкой, маленький носик задорно вздернулся. И снова подумал: «Красотка».
– Что сказать?
– Я вчера познакомилась с твоей девушкой.
Это что, шутка такая? Он еще не совсем привык: иногда в компании кто-то делал намек, и все мгновенно понимали, о чем речь, а несведущему Альберто оставалось теряться в догадках. И ведь нечем крыть: не будешь же обкатывать на ребятах из квартала казарменные приколы. Перед глазами возникла позорная картина: Ягуар и Удав обхаркивают Раба, привязанного к койке.
– С какой? – осторожно спросил Альберто.
– С Тересой, – сказала Марсела, – той, что живет в Линсе.
Зной, про который Альберто забыл, разом навалился, обидный, беспощадный, подмял его под себя. Стало нечем дышать.
– С Тересой?
Марсела расхохоталась.
– А зачем, ты думаешь, я у тебя разузнала, где она живет? – победоносно спросила она, ужасно гордая своим подвигом. – Плуто подвез меня на машине, после парка.
– К ней домой? – пролепетал Альберто.
– Ну да, – сказала Марсела. Черные глаза весело сияли. – Знаешь, что я сделала? Взяла и постучалась, она сама открыла. Я спросила, не здесь ли живет сеньора Грельот – у нас соседку так зовут, – на секунду она умолкла. – Я ее хорошенько успела рассмотреть.
Альберто попытался улыбнуться. Негромко сказал: «Да ты чокнутая», но неприятное чувство перекрыло попытки обратить все в шутку. Он почувствовал себя униженным.
– Скажи, – протянула Марсела едко-медовым голоском, – ты был сильно в нее влюблен?
– Нет, – сказал Альберто, – нет, конечно. Так, встретились пару раз, пока был в училище.
– Она страшная, – с неожиданным ожесточением сказала Марсела, – страшная, а строит из себя незнамо что.
Как ни странно, Альберто стало приятно от этих слов. «Она с ума по мне сходит, – подумал он, – ревнует, как бешеная». И сказал:
– Ты же знаешь, я люблю только тебя. И никогда никого не любил так, как тебя.
Марсела стиснула его ладонь, и он остановился. Хотел взять ее за плечо и привлечь к себе, но она не давалась: отворачивалась, опасливо осматривалась кругом. Поблизости никого не было видно. Альберто едва коснулся ее губ. Они пошли дальше.
– Что она тебе сказала? – спросил Альберто.
– Она-то? – Марсела
