Жорж Санд - Франсуа-найденыш

И бедный найденыш, вновь опустившись на колени, попросил Мадлену простить его, если он когда-нибудь невольно обидел ее.

Мадлена поклялась, что ей не за что его прощать, и дала ему благословение, пожелав, чтобы оно, равно как и благодать божья, всегда сопутствовало Франсуа.

— Ну, а теперь, — закончил он, — когда я опять стал найденышем и любить меня больше некому, окажите мне ту же милость, что в день первого причастия, и обнимите меня. Мне нужно, чтобы все это запечатлелось у меня в памяти и я всегда был уверен, что в душе вы по-прежнему считаете себя моей матерью.

Мадлена обняла найденыша с таким же чистым чувством, как в дни его детства. Но если бы люди увидели ее в эту минуту, они бы оправдали злобствования господина Бланше и осудили честную женщину, которая не помышляла ни о чем дурном и поступок которой не сочла бы грехом сама дева Мария.

— Я тоже, — вставила служанка кюре.

— А я и подавно, — подхватил коноплянщик и стал рассказывать дальше.

Мадлена вернулась домой и всю ночь не сомкнула глаз. Она слышала, как Франсуа, возвратившись, складывал пожитки в соседней комнате; слышала она также, как с первым светом он ушел. Но пока он не удалился от дома, она не шелохнулась, чтобы им не овладела слабость; когда же мельничиха услышала, как он шагает по мостику, она украдкой быстро приоткрыла дверь и в последний раз взглянула на него. Она видела, как он остановился и окинул взором реку и мельницу, словно прощаясь с ними. Затем, сорвав тополевый листок и прикрепив его к шляпе, как в обычае у тех, кто идет наниматься, — это знак, что они ищут места, — он быстро пошел прочь.

Мэтр Бланше явился к полудню, но не сказал жене ни слова, пока та не объявила:

— Ну что ж, идите искать другого работника. Франсуа ушел, и слуги у вас больше нет.

— Ладно, жена, сейчас пойду, — ответил Бланше. — Но предупреждаю — на молодого не рассчитывайте.

Вот так-то он отблагодарил Мадлену за послушание, и это настолько задело ее, что она не смолчала.

— Каде Бланше, — молвила она, — я подчинилась вам и беспричинно уволила доброго человека, о чем — не стану скрывать — всей душой сожалею. Благодарности я от вас не жду, но, в свой черед, требую: не оскорбляйте меня — я этого не заслужила.

Она сказала это так, как никогда еще не говорила с Бланше, и слова ее возымели действие.

— Полно, жена! — ответил он, протягивая ей руку. — Помиримся и забудем об этой истории. Я, может быть, малость погорячился, но у меня были причины остерегаться этого парня. Все найденыши — дети дьявола, и он всегда за ними стоит. Если даже они в чем-нибудь одном хороши, то уж в остальном сущие негодяи. Вот и я знаю, что вряд ли найду второго такого работящего батрака; но дьявол, а он заботливый отец, уже подстрекает его к распутству, и мне знакома одна женщина, которая на это жаловалась.

— Эта женщина — не ваша жена, — возразила Мадлена, — и, возможно, лжет. А если и нет, меня вам все равно негоже подозревать.

— Да разве я тебя подозреваю? — пожал плечами Бланше. — Зуб у меня был только против него, и теперь, когда он убрался, я думать об этом и то перестал. А если я сказал тебе что-нибудь обидное, считай, что я пошутил.

— Такие шутки мне не по вкусу, — отрезала Мадлена. — Приберегите их для тех, кому они нравятся.

На первых порах Мадлена Бланше довольно стойко переносила свое несчастье. Новый работник, повстречавший Франсуа в день найма, рассказал ей, что найденыш за восемнадцать пистолей в год порядился с одним земледельцем из-под Эгюранда, у которого была большая мельница и порядочный надел. Мадлена обрадовалась, что Франсуа нашел хорошее место, и принудила себя, не поддаваясь горю, взяться за обычные дела. Но печаль оказалась сильнее: у мельничихи исподволь началась лихорадка, незаметно подтачивавшая ее. Франсуа был прав, когда говорил, что его уход отнимет у нее самого верного друга. Ей стало тоскливо вечно быть одной, когда не с кем даже словом перемолвиться. Поэтому она теперь еще пуще холила своего сынишку Жанни — тот и впрямь был славный мальчуган, кроткий, как ягненок.

Но он был слишком мал и не способен понять то, чем она могла поделиться с Франсуа, а кроме того, не столь заботлив и внимателен к ней, как найденыш в его годы. Конечно, Жанни любил ее, и даже сильнее, чем обычно любят дети, потому что такую мать, как Мадлена, не каждый день встретишь. Но он не восторгался ею и не пекся о ней так, как Франсуа. Ее неизменная любовь и ласки казались ему чем-то само собой разумеющимся. Он считал, что имеет на это право, и пользовался этим как законным достоянием, тогда как найденыш был так признателен за малейший знак внимания, так старался отблагодарить за него всеми своими поступками и словами, так смотрел на Мадлену, так краснел и плакал, что при нем она забывала о своем неудачном браке, в котором не знала ни отдыха, ни любви, ни утешения.

Вновь оставшись одна, мельничиха опять стала думать о том, как она несчастна, и перебирать в уме горести, остроту которых смягчали ей присутствие и любовь найденыша. Теперь больше некому было почитать вместе с ней, побеспокоиться о впавших в нужду ближних, слиться в единой молитве или хотя бы изредка отвести душу в шутках, пристойных, беззлобных и веселых. Все, что бы она ни видела и ни делала, утратило для нее всякий интерес и лишь растравляло в ней воспоминания о тех временах, когда рядом с ней был добрый ее друг, спокойный и преданный. Куда бы она ни шла — на виноградник, в сад, на мельницу, — нигде не было даже пяди земли, которой она не исходила бы тысячи раз с этим ребенком, цеплявшимся за ее юбки, или с этим неутомимым, неизменно заботливым слугой. Ей казалось, что она потеряла сына, замечательного сына, подававшего большие надежды, и как ни дорог был ей тот, что у нее остался, она не знала, куда истратить половину своей любви.

Видя, как чахнет Мадлена, какой тоскливый и грустный у нее вид, муж ее почувствовал к ней жалость и испугался, как бы она не слегла: ему вовсе не хотелось ее терять, потому что она содержала его добро в порядке, да еще восполняла то, что он проматывал. Севера не позволяла ему подолгу уходить к себе на мельницу, и он понимал, что без Мадлены там все живо пойдет прахом; поэтому, по привычке выговаривая жене и жалуясь на ее расточительность, Бланше отнюдь не рассчитывал ни на что лучшее с чьей бы то ни было стороны.

И вот Бланше задумал найти женщину, которая бы ухаживала за его женой и составила ей компанию, а тут как раз умер его дядя, опекун его сестер, и младшая из них свалилась мельнику на шею. Сперва он подумывал, не поселить ли ее у Северы, но родня пристыдила его; к тому же, когда Севера увидела, что девочка, которой шел уже пятнадцатый год, обещает стать красавицей, ей сразу расхотелось попользоваться выгодами опекунства, и она предупредила Бланше, что, на ее взгляд, заботиться о юной особе и присматривать за ней — дело слишком рискованное.

По этой причине Бланше, считая небезвыгодным взять под опеку сестру, которую вырастивший ее дядя не обошел в завещании, и остерегаясь препоручить ее кому-нибудь из родни, привез девушку на мельницу и велел жене видеть в ней сестру и подругу, научить ее работать в поле и по хозяйству, но все это сделать так, чтобы не слишком обременять ее и не пробудить в ней желание сменить место жительства.

Мадлена осталась вполне довольна таким устройством семейных дел. Мариэтта Бланше приглянулась ей прежде всего тем, что отпугнуло Северу, — своей красотой. Полагая, что прекрасное лицо — неразлучный спутник здравого ума и доброго сердца, она встретила девочку не как сестру, а скорее как дочь, которая, может быть, заменит ей бедного Франсуа.

Тем временем бедный Франсуа силился терпеливо нести бремя горя, но ему это удавалось плохо, потому что никогда еще на плечи мальчика и даже мужчины не ложился груз тяжелее. Для начала найденыш занемог, и хворь, пожалуй, оказалась для него счастьем, потому что помогла ему убедиться в добросердечии новых хозяев: те не отправили его в больницу, а оставили у себя и заботливо за ним ухаживали. Этот мельник был совсем не то, что Каде Бланше, а дочь его, еще не пристроенная в свои тридцать с лишним лет, славилась примерным поведением и благотворительностью.

К тому же эти люди, несмотря на болезнь Франсуа, сразу увидели, что он для них — сущая находка.

Он был так крепко и ладно скроен, что совладал с недугом быстрей, чем любой другой на его месте, и, хотя взялся за работу еще до того, как окончательно оправился, не слег от этого вторично. Его мучила совесть: ему не терпелось наверстать упущенное и отблагодарить хозяев за доброту. Однако недомогал он еще месяца два с лишним и по утрам, принимаясь за дело, чувствовал во всем теле такую ломоту, словно с крыши свалился. Но за работой он мало-помалу разогревался и никому не рассказывал, как трудно ему к ней приступать. Хозяева были настолько им довольны, что вскоре доверили ему многое такое, что не входило в его обязанности. Очень пригодилось Франсуа и то, что он знал грамоте: ему поручили вести счета, с чем раньше никто на мельнице не справлялся, отчего в делах нередко получалась путаница. Словом, несмотря на горе, он вел себя как нельзя более разумно; а так как из осторожности Франсуа не болтал о том, что он найденыш, никто и не попрекал его безродством.