В целом она была довольна собой – больше половины городских пейзажей угадывала. Могла даже примерно сказать, где именно стоял художник, когда писал. Катя перешла к очередному стенду и вдруг, как пораженная громом, застыла: она узнала собор Святого Вита с открытки, которую прислал ей папа. И ракурс был тот же, и снег такой же, как на фотографии, и лучи солнца падали под тем же углом. Невозможно было заставить природу дважды изобразить один и тот же пейзаж. Не было сомнений – художник с фотографом оказались в одну секунду в одном месте. Или картину рисовали с открытки.
– Нравится? – Она услышала родной насмешливый голос.
Катя задрожала как лист. Узнала отца без сомнений и сразу, даже не поднимая глаз. Ни одна нотка в его голосе не потускнела, ни одна интонация не изменилась. Долго стояла, не дыша. Целую вечность. А потом решилась.
Любимый, единственный смотрел на нее через прищур. Ни капли не поменялся за столько лет. Длинные вьющиеся волосы все так же лежали на плечах, сейчас их лениво трепал теплый ветер с Влтавы. Глаза такие же ясные. Катя видела, как из них исчезает усмешка, они становятся изумленными. Отец тоже ее узнал, только не мог поверить. В голове не укладывалось то, что он видел.
– Папочка, – прошептала Катя одними губами.
Мужчина сделал стремительный шаг к дочери. Обнял ее, крепко к себе прижал.
– Малыш! Как же ты выросла!
– А я боялась, – Катя засмеялась: так хорошо и легко ей стало в руках отца, – что ты меня уже не узнаешь.
– Узнал, Катенька, узнал! Мой малыш…
– Вот видишь, – пролепетала она, – я тебя нашла!
– Как же ты оказалась в Праге?!
– Приехала с мамой.
Катя почувствовала, как отец вздрогнул и сразу обмяк при упоминании Лены. Словно над ним, тряпичной куклой-марионеткой, каких сплошь и рядом продавали в пражских сувенирных магазинах, обрезали нитки. Ей стало не по себе. Даже в горле защекотало от неприятного ощущения. Прошло немало времени, прежде чем отец взял себя в руки.
– Ну, послушай, я очень рад!
– Тому, что мы приехали?
– И этому, – он смущенно кашлянул, – и тому, что Лена в жизни не растерялась. Зарабатывать начала. Поменяла работу?
– Нет. У нас все по-старому.
Мать по-прежнему каждое утро вставала ни свет ни заря и шла в свой детский сад. Готовила малышне манку на завтрак. И все так же жаловалась на то, что платят копейки. Был только один плюс в ее скучной работе: и она, и дочь всегда были сыты.
– Что, так и кашеварит в детском саду?
– Да…
– Значит, наконец зарплаты им подняли! Спохватилось государство. – Отец нашел для себя новое объяснение. – Раньше, помнится, на поездку в Прагу там было не заработать.
– И сейчас столько же платят.
Они помолчали немного, недоверчиво глядя друг на друга.
Катя видела в глазах отца неловкость – наверное, она все-таки сильно изменилась. И ему было непросто понять, что маленькая девочка, не слезавшая когда-то с его колен, превратилась во взрослого человека. Зато сам он – как ни искала Катька перемен, не видела ни одной – остался прежним. Даже волосы откидывал назад тем же красивым порывистым жестом. Разве что заметно помолодел: разгладились морщины на лбу, глаза стали светлее. Раньше в них было слишком много тоски.
– Скажи… – Они заговорили одновременно и засмеялись.
– Ты первая, – предложил отец, когда они вдоволь нахохотались. Так всегда было в детстве: они часто заговаривали оба сразу.
– Ладно, – Катька помедлила, – как ты живешь?
– Ну… В двух словах не расскажешь. У тебя время есть?
– Конечно!
Сознаться в том, что еще минут тридцать она совершенно свободна, потому что мать неустанно рыщет по Праге, разыскивая пропавшего мужа, она не решилась.
– Пойдем в кафе! Как раз время ужинать.
– А как же твои картины?
– Сосед присмотрит. – Отец кивнул на стенд за своей спиной. – Подожди минутку, договорюсь.
Он подошел к мужчине, стоявшему неподалеку со своим товаром – разноцветными магнитиками из керамики – и быстро заговорил с ним по-чешски. Катя улавливала отдельные слова, такие похожие на родную речь, только очень смешные. А когда услышала «Дикуэ!» – уже усвоила, что это «Спасибо», – поняла: все нормально.
– Ну что, идем? – Отец обнял ее за плечи.
– Идем. – Под папиной ласковой ладонью стало тепло.
– Ты сколько дней уже в Праге?
– Четыре.
– Надо же! И мы до сих пор не встретились?! Хотя адреса-то у вас нет… И в будние дни я дома пишу, на мост приезжаю только по выходным, если есть настроение.
– Где ты теперь живешь?
– Двадцать минут от Праги. Тихое место. Собственный маленький домик. Двор, лужайка. Красота!
– Хорошо там?
– Прекрасно!
Катя нахмурилась и опустила голову. Отец рассказал ей про дом, но к себе не пригласил. Не то чтобы жить. Даже в гости не подумал позвать.
– Как же ты пишешь без натуры? – с ехидством в голосе спросила она. – Срисовываешь с открыток?
– Бывает и так, – он ничуть не обиделся, – туристам сойдет. Слушай, если ты столько дней в Праге, даже и не знаю, чем тебя угостить. Все уже пробовала, наверное?
– Нет. – Катя пожала плечами. Ей было безразлично, что есть. – Мы с мамой не ходим в кафе. Я себе с завтрака булки ворую.
– А-а, – он пропустил жалобу ребенка мимо ушей, – тогда вепрево колено? И какой-нибудь десерт. Да? У них такая выпечка, такие торты! Я первое время не мог остановиться, пришлось потом на диету сесть.
– Мне не грозит, – все больше замыкаясь, пробурчала Катька.
Ей стало обидно, что отец не понимает того, что творится у нее на душе. Не слышит ее настроений. Какие там торты! Они с матерью питаются одной детсадовской кашей и жидкими тефтелями, которые она таскает с работы. Все как четыре года назад. Ничего у них в жизни не изменилось.
– Это точно! Ты молодец!
Отец глупо радовался тому, что может доставить удовольствие дочери, и даже не пытался проникнуть глубже. А Катя чувствовала, что она все-таки отвыкла от него и потому не может сказать вслух всего, что накипело внутри. Не осмеливается задать главный вопрос.
Они шли по улице, которую Катя уже хорошо знала. Называлась она Нерудовой и вела прямо к Пражскому граду и Градчанской площади – оставалось только подняться вверх по крутой лестнице налево или по резко уходящей к замку дороге направо. Но до подъема они с отцом не дошли. Свернули на соседнюю улочку и оказались у невзрачного входа в подвал. На стене было написано странное слово Sklep.
– Нам сюда. – Отец распахнул перед ней дверь и, заметив испуг девочки, улыбнулся: – Не бойся! Это просто кафе.
Катя спустилась по узкой железной лестнице в полутемное помещение со старыми неровными стенами. Оно было похоже на пещеру с небрежно отесанными боками. В небольшом зале стояли деревянные лавки и столы.
– Прости, не слишком красиво, на любителя, – извинился отец, – зато здесь отлично кормят.
Девочка промолчала.
– Садись сюда. – Он тоже опустился на лавку и привычным движением раскрыл меню, которое уже лежало на столе. – Так чем тебя угостить?
– Без разницы.
– Будешь вепрево колено?
– Не знаю. А что это?
– Лучше один раз увидеть! И съесть. А на десерт? Торт, штрудель…
– Мороженое, – брякнула Катя, чтобы он наконец отстал со своей едой.
Отец быстро протараторил названия блюд официанту, который, казалось, обладал сверхестественной способностью возникать из ниоткуда. Катя услышала в беглой речи папы только одно знакомое и смешное слово – «змрлзина».
Как только мужчина отправился выполнять заказ, отец приступил к дурацкому допросу, которого девочка боялась больше всего.
– Как у тебя в школе успехи?
– Так себе, – буркнула Катя, глядя в стол.
– Почему?
– Неинтересно. И учителя придурки.
– Почему?! – Казалось, отец искренне удивился, словно сам никогда не учился или у него отшибло память.
– Орут. Не могут с нами справиться, вот и бесятся.
– А вы не выводите их из себя!
Катя ничего не ответила. Как и все взрослые, отец моментально влез с очередным «мудрым» советом. А она-то надеялась, ему захочется узнать, какая теперь у нее на самом деле жизнь.
– Что еще новенького?
Очередной умный вопрос. Четыре года они не виделись, не разговаривали друг с другом. Что может быть «новенького»?! Друзей и подруг у нее в школе по-прежнему не было. Там Катьку Шварц считали лохушкой: денег у нее никогда не водилось, ни в кино, ни в «Макдоналдс», ни по магазинам она с девчонками не ходила. Учиться за последний год стала хуже, окончательно съехала на тройки. Одевалась вечно как нищенка. Что еще новенького…
