Не пойму, это вопрос или просто утверждение. Все равно киваю.
Она вздыхает с облегчением, и это что-то, чего я не ожидал.
Я лишь надеялся, но надеяться и увидеть - это две разные вещи.
Не знаю, что именно в эту секунду произошло, но мы оба одновременно делаем быстрый шаг вперед. Никто из нас не останавливается, пока ее руки не обвиваются вокруг моей шеи, а мои руки не смыкаются вокруг ее талии. Мы оба отчаянно обнимаем друг друга.
Я наклоняю лицо к ее шее и вдыхаю ее запах. Если бы ее запах имел цвет, то он был бы розовым. Сладким и невинным, с оттенком роз.
После долгого, но все еще слишком короткого объятия, она делает шаг назад, хватает мою руку и тянет меня к себе в спальню.
Я иду за ней.
Она открывает дверь, мой взгляд падает на синюю палатку, по-прежнему установленную рядом с ее кроватью. То, что палатка все еще здесь заставляет меня улыбнуться.
Оберн закрывает дверь в спальню позади нас, берет подушки с кровати, ласково мне улыбаясь, швыряет их в палатку и заползает внутрь.
Она уже лежит в палатке, я тоже забираюсь внутрь и ложусь рядом с ней. Мы лицом друг к другу, и несколько мгновений, все, что мы делаем - это пялимся.
В конце концов, я поднимаю руку и убираю прядь волос с ее лба. Заметив, как она слегка отстраняется, я роняю руку.
Похоже, она не хочет начинать разговор, потому что знает, первое, что необходимо обсудить - это ее отношения с Треем. Я не хочу ставить ее в неловкое положение, но мне тоже нужно знать правду. Я прочищаю горло и выдавливаю из себя вопрос, который не хочу задавать.
- Ты теперь с ним?
Это первые слова, которые я сказал ей с тех пор, как мы попрощались месяц назад. Я ненавижу, что выбрал именно эти слова быть.
Я должен был сказать: “я скучал по тебе” или “ты выглядишь прекрасно”.
Я должен был сказать слова, которые она хотела бы услышать, но вместо этого, я выбрал слова, которые ей неприятно слышать. Я знаю, что ей непросто их слышать, потому что ее глаза опустились вниз, и она больше не смотрит на меня.
- Это сложно, - объясняет она.
Если бы она только знала.
- Ты его любишь?
Она сразу же качает головой:
- Нет.
Это наполняет меня облегчением, но я ненавижу, что она с кем-то по неправильным причинам.
- Почему ты с ним?
Она смотрит мне в глаза и выражение ее лица ожесточается.
- По той же причине, по которой я не могу быть с тобой, - она замолкает. - ЭйДжей.
Это, пожалуй, то, что я не хочу слышать, потому что это - единственное над чем я не имею контроля.
- Из-за него ты ближе к ЭйДжею, а из-за меня с точностью до наоборот.
Она кивает, но слегка.
- Ты что-нибудь чувствуешь к нему? Хоть что-то?
Она закрывает глаза, как будто ей стыдно.
- Как я сказала… все сложно.
Я протягиваю свою руку к ее руке, сжимаю, тяну ко рту и целую.
- Оберн, посмотри на меня.
Она смотрит на меня снова, и больше всего на свете я хочу наклониться и поцеловать ее. Хотя, это последнее, что ей нужно. Это только добавит еще больше осложнений в ее жизнь.
- Прости, - шепчет она.
Сразу качаю головой. Мне не нужно слышать, как она сожалеет о том, что мы не можем быть вместе. Причины, по которым мы не можем быть вместе - моя вина. А не ее.
- Я понимаю. Я никогда не стану частью чего-то, что может держать тебя далеко от сына. Но ты должна понимать, что Трей - это не выход. Он нехороший человек, и ты не захочешь, чтобы ЭйДжей взрослел вместе с ним, имея его в качестве примера.
Она перекатывается на спину и смотрит вверх. Мне не нравится расстояние, появившееся только что между нами, но вижу, что мои слова не удивили ее. Понимаю, что она знает, что он за человек.
- Он любит ЭйДжея. Он хорош для него.
- Как долго? - спрашиваю ее. - Как долго ему придется притворяться, чтобы завоевать вас? Ведь это не продлится долго, Оберн.
Она поднимает руки вверх к лицу, плечи начинают трястись. Я обнимаю ее и притягиваю к груди. Не думал, что своим визитом заставлю ее плакать.
- Прости, - шепчу я. - Я не сказал тебе ничего нового. Уверен, что ты уже взвесила все варианты, и этот единственный, который приемлем для тебя. Я понимаю. Просто ненавижу это.
Я провожу рукой по ее волосам и целую в макушку. Она позволяет мне держать ее несколько минут, я смакую каждую из тех минут, потому что мы оба знаем, что следующее, что она скажет мне - это «прощай». Не хочу, чтобы ей пришлось сказать это.
Целую ее еще раз в макушку. Целую ее в щеку и провожу пальцами по ее подбородку, наклоняя ее лицо к моему. Наклоняюсь к ней и нежно прикасаюсь к ее губам. Не даю ей времени на то, чтобы напрячься по этому поводу. Закрываю глаза, отпускаю ее и выбираюсь из палатки.
Она сделала свой выбор, и хотя это не наш выбор, это единственный выбор, который ей подходит прямо сейчас. И я должен уважать ее решение.
Оставив своего кота в студии, решаю, что нет лучшего времени для встречи с отцом, как не в полночь.
Он почтил мою просьбу - не навещал меня и не звонил во время моей отсидки. Я был удивлен, что он не навестил меня, но маленькая часть меня надеялась, что он не сделал этого потому, что увидеть собственного сына в тюрьме по собственной вине было слишком для него.
За эти годы я давно понял, нельзя позволять себе слишком надеяться, но солгал бы, если бы сказал, что каждая часть меня не молилась о том, что, пока меня не было, он был в реабилитационном центре.
Я ждал, что он будет либо спать, либо его не будет, так что захватил свой ключ от дома. Свет был везде выключен.
Вхожу в дом и сразу же вижу слабое свечение телевизора. Поворачиваюсь в сторону гостиной - отец лежит на диване. Понимание, что он не в реабилитационном центре накрывает меня волной разочарования, но я не могу отрицать, что был и маленький прилив надежды на то, что он лежит на диване и уже не дышит.
И это не то, что сын должен чувствовать к своему отцу.
Сажусь на журнальный столик, в метре от него.
- Папа.
Он не сразу просыпается.
Я наклоняюсь в его сторону и подбираю пузырек с таблетками. То, что я только что провел месяц в тюрьме, для него должно было быть более, чем достаточно, чтобы перестать хотеть принять хоть одну из них. Увидев это, мне хочется выйти из этого дома и никогда не оглядываться назад.
Мой отец - хороший человек. Я знаю это. Если бы он не был хорошим человеком, мне было бы легче уйти. Я бы сделал это давным-давно. Но я знаю, что он не контролирует себя. Уже много лет.
После аварии, ему было очень больно, физически и эмоционально. Не помогло и то, что весь месяц, пока он был в коме, они подсадили его на лекарства.
Когда он, наконец, пришел в сознание и стал поправляться, таблетки были единственной вещью, которая облегчала его боль. Когда он начал нуждаться в больших дозах, чем ему было предписано, врачи ему отказали.
Неделями я смотрел, как он страдает. Он не работал, он не вставал с постели, он постоянно находился в состоянии агонии и депрессии. В то время я не думал, что мой отец был способен позволить чему-то такому маленькому, как таблетке, полностью поглотить его. Как я был наивен.
Единственное, что я видел, когда смотрел на него - это человека, которому было больно, и которому нужна была моя помощь.
Я был за рулем автомобиля, который забрал жизнь его сына и его жены, и сделал бы что угодно, чтобы облегчить его боль. Чтобы исправить то, что случилось. Я нес огромное чувство вины долгое время из-за этой аварии, хотя знал, что мой отец не винил меня. Это единственное, что он сделал правильно: неоднократно говорил мне, что это не моя вина.
Хотя, все равно, трудно не чувствовать вину, когда ты шестнадцатилетний пацан. Я просто хотел помочь ему. Это началось, когда мне начали выписывать обезболивающе. Было довольно легко подделать боль в спине после аварии нашего масштаба, что я и сделал. После нескольких месяцев его непрерывных болей, он достиг точки, где даже моих дополнительных таблеток было для него уже недостаточно.
Тогда же мой врач снял меня с таблеток и отказался давать мне другой рецепт. Думаю, он знал к чему все идет и не хотел способствовать пристрастию моего отца.
У меня было пару друзей в школе, которые знали, как достать таблетки, которые были нужны моему отцу. Так все и началось: я стал доставать ему таблетки по знакомству. Это продолжалось в течение двух лет, пока эти друзья либо не обчистили заначки их родителей, либо не уехали в колледж. С тех пор я получал их от моего единственного другого источника - Харрисона.
Харрисон не дилер, но из-за алкоголиков, которые здесь почти каждый день ему довольно легко узнать к кому обращаться, когда кто-то нуждается в чем-то. Он также знает, что таблетки не для меня, единственная причина, по которой он готов давать их мне.
Теперь, когда он знает, что я отправился в тюрьму из-за таблеток, которыми он снабжал для моего отца, он отказывается доставать их. Харрисон сделал то, что я надеялся, будет концом зависимости моего отца, поскольку это означало конец его поставкам.
