Когда пришли Руди и Бенедикт, Венцель Чапек сидел на веранде за столом и ужинал. Перед ним лежала овальная деревянная доска, в руках — остро заточенный нож с черной ручкой и раздвоенным острием. Орудуя этим ножом, он отправлял в рот толсто нарезанные куски колбасы. Тут же стояла полупустая бутылка пива, стакана нигде не было видно. Ломоть хлеба, разломанный на три части, лежал прямо на столе. Тихо жужжал электрокамин, излучая приятное тепло.
Руди остановился как вкопанный, весь побагровев, и с укором сказал отцу: «Я же просил тебя подождать с ужином. Ты же знал, что я приведу Бенедикта». «Ах да, — ответил тот невозмутимо, — я совсем забыл об этом».
Руди взглянул на Бенедикта. Тот медленным движением заправил воротничок рубашки в пуловер. Руди все понял.
И все же то был особенный вечер в жизни Бенедикта. Сначала Руди накормил друга, безуспешно пытаясь продемонстрировать светские манеры, Венцель с усмешкой наблюдал за его потугами; потом они почти до полуночи сидели за столом на веранде, пили пиво и тягучее самодельное вино из красной смородины, которое быстро ударило Бенедикту в голову и развязало ему язык; он начал рассказывать о жизни в приюте, о школе и, наконец, о своем физическом недостатке. Под влиянием алкоголя и незнакомого ему до тех пор чувства защищенности Бенедикт говорил о своем недуге как о злой шутке природы, из-за которой он отличался от других. Венцель Чапек не прерывал его, он сидел, прислонившись к ярким, прибитым мелкими гвоздиками под окнами подушкам, и время от времени сворачивал себе сигарету. Короткие пальцы его сына Руди то беспокойно двигались по пятнистой поверхности стола, то лежали неподвижно, как на школьной парте. Наконец Венцель Чапек сказал то, чего ждал Руди. Он сказал, что Бенедикт может, если хочет, жить у них, может быть, не сразу, а после окончания школы, так было бы удобнее.
Венцель Чапек поинтересовался, на какие средства живет Бенедикт. Тот сказал, что у него есть наследство. От бабушки. Его опекун выплачивает за него необходимые суммы. С девятнадцати лет он сможет сам распоряжаться своим наследством. Он думает, что к тому времени денег почти не останется.
После окончания школы Бенедикт переехал к Венцелю и Руди Чапекам. Опекун ничего не имел против. Бенедикту хотелось учиться дальше, но при всей серьезности его намерений ему никак не удавалось остановиться на какой-нибудь определенной специальности. Он интересовался литературой и историей, слушал лекции по философии и теологии. Ничто не удовлетворяло его. Бенедикт стал жить, как живется, без планов на будущее. Венцель Чапек отнесся к этому скептически. Он раньше, чем Руди, понял, что Бенедикт бесцельно тратит время, и не преминул сказать об этом. Отношение Венцеля к другу сына изменилось. Бенедикт чувствовал, что постепенно теряет уважение Чапека-старшего. Но он не реагировал на это. Опекун, которому он послал справку о своем зачислении в университет, еще исправно платил. Сумма, которую он давал Чапекам на хозяйство, была небольшой. Скоро ему должно было исполниться девятнадцать.
И вот теперь появилась эта работа в библиотеке. Теперь все снова было в порядке. «Может быть, я буду не только работать, но и учиться, — размышлял Бенедикт, прислушиваясь к поскрипыванию расширившихся от тепла деревянных перекрытий, — может быть, занятия в университете будут доставлять мне больше удовольствия, когда у меня будут и другие обязанности. Меня ждет множество интересных книг, — продолжал рассуждать он, — многие из них я принесу сюда. Завтра вечером я помогу Руди мастерить эту дурацкую модель башни из Граца, башни с часами из спичек, ужасная безвкусица, но я ему помогу», — решил он.
Бенедикт положил правую ногу в удобное для сна положение и потушил свет. Он слышал, как Руди внизу урезонивал недовольного Якоба.
Агнес сняла передник и засунула его в бельевой шкаф, внимательно оглядела свои грубые туфли на низком каблуке и обнаружила, что настало время прибить новые набойки. Агнес делала это сама, много лет назад она приобрела необходимый инструмент, он вполне окупил себя. Иногда Агнес подсчитывала, сколько она с тех пор сэкономила на ремонте обуви, полученный результат устраивал ее. Агнес еще раз разогрела оставшийся от завтрака кофе и теперь пила его из высокой и широкой кружки. Время от времени она макала туда засохший кусок булки, тут же вытаскивая его, пока он не успел размокнуть. В кухне была зажжена газовая духовка, с открытой дверцей, оттуда тепло проникало в комнату. Как исключение Агнес позволила себе эту роскошь, потому что когда она пришла домой, ее в первые минуты начал бить озноб, и она почувствовала себя внезапно старой и беспомощной. История с исчезнувшим делом и поведение Конрада сильно расстроили ее. В ней усомнились, ее словам не поверили, с ней поступили несправедливо. Агнес никогда не подвергала сомнению различие, существовавшее между ней и персоной господина доктора, и с уважением относилась к этому различию. У нее не было стремления подняться выше, чем она того заслуживала. Но если с ней обходились несправедливо, ее охватывала холодная ярость, сводившая на нет любую радость.
Почти каждый вечер из укромного уголка извлекался план принадлежавшего Агнес земельного участка. Собственность Агнес Амон, которая не имела почти ничего, кроме квартиры в переулке, пользующемся дурной славой. Правда, у нее была сберкнижка, и суммы, лежавшей на ее счету, хватало, чтобы скромно прожить в случае длительной болезни и чтобы прилично похоронить ее после смерти. Ни одному из родственников Агнес, с которыми она не поддерживала никаких связей, не придется на нее раскошеливаться. Но никто из них и не получит после нее наследства. То, что она владела участком земли, станет известным лишь после ее смерти. В том числе и наследнику, для которого он предназначен. До тех пор существование этого участка должно оставаться тайной.
Агнес пришлось от многого отказываться, дожить до шестидесяти четырех лет, прежде чем ей удалось купить землю. Начиная с пятнадцати лет она жила в людях, а до этого помогала по хозяйству своим родителям, бедным безземельным крестьянам; отдыхом для нее были часы, которые она проводила в школе. Замуж Агнес вышла, когда ей было уже за тридцать. В первые годы их совместной жизни — они пришлись на послевоенное время — ее муж, строительный рабочий, хорошо зарабатывал, а она убирала в чужих домах с утра до поздней ночи. Они довольно много откладывали. С железной энергией переносила Агнес все трудности, все невзгоды, но ни разу не тронула ни гроша из отложенного. Ни угрозы, ни побои мужа не смогли заставить ее снять деньги со сберегательной книжки, которую она хранила у себя. После смерти мужа Агнес стало житься лучше. Она получила маленькую пенсию, но продолжала работать. Мало ела, готовила пищу на смальце, пила ячменный кофе. Свою одежду шила сама из поношенных вещей, которые ей отдавали. Ею владела одна цель: приобрести что-нибудь, что не теряло своей цены, что она могла назвать словом «имущество», об этом она в течение десятилетий могла лишь мечтать.
Пятого февраля 1980 года Агнес Амон через маклера купила земельный участок площадью 615 м2 на краю ничем не примечательного небольшого местечка в Бургенланде. Деревня находилась в мало привлекательной местности, она была расположена в низине, лето здесь было жарким, а зима долгой и холодной. Жители вели свое происхождение от мелких безземельных крестьян, таких же, как родители Агнес, и ездили на работу в большой город. Женщины выращивали овощи и фрукты, кое-кто держал козу или корову, у всех были куры. Именно эти еще заметные черты крестьянского быта и побудили Агнес купить в ничем не примечательном месте земельный участок. Он был слегка покатым, к нему не были подведены ни водопровод, ни электричество. Но она чувствовала себя там как дома.
Три раза в месяц Агнес приезжала на свой участок, проверяла, в порядке ли ограда, открывала ключом решетчатую калитку. В первых шагах по газону, буйно заросшему сорняками, было что-то волнующее. Агнес шла медленно, почти робко. Зимой, когда лежал снег, она радовалась, что за ней остаются следы. Агнес мерила шагами пустой прямоугольник, сначала в длину, потом в ширину. Под конец она становилась в середину, закрывала глаза и представляла себя в доме, под крышей. Мечтать так было здорово, хотя она знала, что это только мечты. Однажды она посадила куст, дикие розы, которые она перед этим тайком, боязливо выкопала на краю луга. Когда она приехала в следующий раз, веточки куста были голыми и сухими, они ломались от ее прикосновения. С тех пор Агнес ничего больше не сажала.
Той осенью Агнес еще не была на своем участке. Несколько раз она собиралась поехать, но каждый раз этому что-нибудь мешало. Одно служило ей утешением и наполняло гордостью: вечерами она вынимала из потрепанного конверта план участка и договор о покупке и раскладывала перед собой на столе. Пальцем обводила границы своего владения или разглядывала обозначенную в договоре цену, размышляла, на сколько за это время могла возрасти стоимость недвижимости. У Агнес не было телевизора, она редко слушала радио. Больше всего она любила вечерами заниматься своим участком.
