- В каком-то смысле, - протянул барон задумчиво, словно его впервые заинтересовал вопрос пола его супруги, - ну да, действительно! Вы не просто женщина, вы моя жена.
- Такие нюансы мне не нравятся.
- И зря: это очень важный нюанс, я бы даже сказал основополагающий. В этом нюансе - все уважение, которое я питаю к вам, баронессе де Сен-Фюрси, урожденной де Фонтан.
- Уважение, уважение... Порой мне думается, что вы в каком-то смысле злоупотребляете этим чувством по отношению ко мне.
- Ну, вот что дорогая: между нами не должно быть недомолвок! Вы давным-давно дали мне понять, что... некоторые стороны супружеской жизни вас тяготят и вам хотелось бы, чтобы я пореже... наносил вам ночные визиты.
- Я всегда считала, что всему свое время и наступает возраст, когда что поделаешь - некоторые вещи уже не по летам. Когда я просила вас, как вы выражаетесь, пореже наносить мне ночные визиты, мне и в голову не могло прийти, что вы так беспрекословно повинуетесь и станете наносить эти самые ночные визиты другим женщинам.
Барон почувствовал неловкость, сидя перед высокой фигурой жены, и встал, не подумав о том, что этим только усугубит серьезность их разговора.
- Огюстина, давайте оба попытаемся быть искренними.
- Скажите сразу, что я кривлю душой.
- Я скажу то, что скажу. А скажу я вот что: признайте, что те вещи, о которых вы говорите, для вас никогда не были по летам. Я же со своей стороны признаю, что для меня они всегда были и будут по летам.
- Вы - фавн, Гийом, вот что надо признать!
- Согласен, каюсь: целомудрие не входит в число моих добродетелей.
- Но ведь вы уже не юноша, в конце концов!
- А это, душа моя, судьба решает. Покуда я жив, здоров и полон сил, у меня будут потребности, равно как и возможность их удовлетворять...
Он говорил с каким-то простодушным бахвальством, гордо выпрямившись во весь свой небольшой рост, поглаживая пальцем усы и ища глазами зеркало, которого поблизости не было.
- А как же я? - от души возмутилась баронесса. - Выходит, ваше так называемое уважение проявляется в том, что вы выставляете меня на посмешище перед всем городом этими вашими... ночными визитами?
- Ну знаете, вам следовало бы решить, какого уважения вы хотите! Но не надо, не будем опять затевать этот бессмысленный и бесполезный спор.
Им как будто вдруг овладела усталость, и он с растерянным видом огляделся вокруг.
- Я только могу еще и еще раз повторить вам, Огюстина, что... Ох, как же это трудно. Кажется, что мне снова двадцать лет, я не могу найти слов, путаюсь и запинаюсь, как будто впервые объясняюсь в любви. Так вот, я хотел сказать: что бы ни случилось, и что бы я ни делал, вы очень много значите для меня, Огюстина. Я говорил об уважении, но вообще-то это не совсем то слово. Зато я помню, какие слова сказала моя мать в тот день, когда мы приняли решение пожениться и вместе пришли к ней просить ее согласия. Мы были так молоды, так доверчиво стояли, держась за руки, перед мудрой старой женщиной, которая приветливо улыбалась нам. По нашему разумению, это она именно она в первую очередь, а не кюре и не мэр - должна была освятить наш союз. Она сказала тогда: "Огюстина, детка, я так счастлива, что вы решились выйти замуж за нашего Гийома. Потому что вы в тысячу раз умнее и благоразумнее его. Мы вверяем его вам, Огюстина. Смотрите за ним хорошенько и будьте очень терпеливы, очень снисходительны к нему...
- ...будьте для нашего тетеревка, - подхватила баронесса, спокойствием, силой, светом, всем тем, что так необходимо ему для жизни, для достойной жизни".
- Вот-вот, она сделала ударение на "достойной", - вспомнил барон.
Наступила пауза; супруги, погрузясь в воспоминания, взволнованно смотрели друг на друга. Внезапно барон сел за верстак и вновь принялся за патроны с какой-то лихорадочной поспешностью.
- Кстати, - спросила баронесса, - вы что, собрались охотиться? Зима на исходе, охотничий сезон кончился, если я не ошибаюсь?
- Ну, Огюстина, теперь моя очередь спросить вас, на какой планете вы живете! Да будет вам известно, так заведено испокон веков. В конце зимы мы пьем за наступающий год и постреливаем немного, чтобы не потерять сноровку. О, никакой дичи, разумеется, не убиваем. Так просто, для шуму. Это традиция.
- Стало быть, - заключила баронесса, - вы празднуете закрытие сезона охоты.
- Вот-вот, закрытие сезона охоты.
- Ну что ж, закрытие, так закрытие!
Баронесса скрылась в кабинете, а ее муж занялся патронами. Однако через некоторое время он поднял голову и с озадаченным видом потер подбородок.
- Закрытие сезона охоты... Что она хотела этим сказать? - пробормотал он.
* * *
Первые отклики на опубликованное в "Ревей-де-л'Орн" объявление о том, что чете состоятельных пенсионеров требуется прислуга, поступили через день.
Баронесса теперь безотлучно находилась в гостиной, сидя за своим письменным столом, заваленным карточками. "Вылитая гадалка", - язвительно бросил барон, пребывавший в дурном настроении. Когда раздавался звонок долгий, настойчивый или коротенький, несмелый, уже позволявший кое-что узнать о посетительнице, - баронесса водружала на нос очки-для-дали, а бедная Селестина плелась открывать. После нескольких минут психологически рассчитанного ожидания очередная кандидатка представала перед хозяйкой. В первый момент ее молча изучали взглядом с ног до головы, оценивая манеру держаться, одежду, внешние данные.
Баронесса колебалась: требования ее оказались весьма противоречивыми. У нее был не настолько извращенный вкус, чтобы специально выбирать уродину. Как всякий нормальный человек, она предпочла бы иметь в услужении миловидную девушку, на которую приятно было бы смотреть. Но она помнила о первоочередном и непреложном условии: не искушать барона. В идеале ей грезилось некое создание, не то чтобы отталкивающей внешности, но неказистое, бесцветное, неприметное, невзрачное. Или же "двуликая" женщина, которая была бы мила и приятна для хозяйки, но хозяину показывала бы совсем иное, непривлекательное лицо. Неосуществимость этой мечты наглядно подтверждала череда приглашенных: одни, попав в гостиную баронессы, глупели и деревенели от робости, другие, наоборот, держали себя вызывающе и высказывали непомерные притязания.
Барон не выдержал и сбежал из дому, чтобы не присутствовать при этом отборе, который, как он чувствовал, производился не в его интересах. Эх, если бы нанять "новенькую" предоставили ему! Уж он бы не стал медлить с выбором, особенно сейчас, когда такая чудесная весна стояла в Нормандии! И, шагая по улице Пон-Неф к Королевскому Полю, он прокручивал на экране своего воображения очаровательную и пикантную сценку: вот он оценивающе рассматривает вошедшую кандидатку. "Ну-ка, ну-ка, подойдите поближе, не бойтесь, деточка. Лобик, носик, подбородочек, так-так, недурно. А грудь? Бог ты мой, могла бы и попышнее быть, по-гостеприимнее. А талия-то, талия, талия, мои ладони ее почти обхватят, да что я говорю: почти, вот мои ладони ее и обхватили! А теперь, моя птичка, отступите назад, еще, еще, покажите-ка мне ваши ножки, вот так, ей же ей, имея такие ножки, не надо бояться их показывать!" И, вернувшись к действительности, барон с завистью думал о мужчинах, живших во времена работорговли.
Экран, между тем, существовал не только в его воображении: он увидел огромные афиши фильма, шедшего на этой неделе в "Рексе" - "Синяя Борода" с Пьером Брассёром и Сесиль Обри. Пьер Брассёр? Барон хмыкнул про себя. Слабак, а строит из себя настоящего мужчину; мощная глотка, но характера ни на грош. Достаточно взглянуть на его подбородок. Срезанный подбородок, нерешительный, из-за него-то он и играл всегда малосимпатичных типов. До тех пор, пока ему не пришла гениальная идея отрастить бороду. Всегда найдется украшение, чтобы скрыть изъян. Это как с лошадьми: изгиб шеи, столь ценимый художниками, глазу знатока выдает запаленное животное.
Но Сесиль Обри... О-о! Немножко, правда, ростом не вышла, голова чуть великовата для тела, надутая мордочка напоминает пекинеса. И все же, все же, до чего прелестная крошка, да еще повеяло весной! Вот если бы, придя домой, обнаружить, что в услужение нанята именно такая девушка. В услужение, в самом деле? Ах, какие дивные, какие восхитительные услуги могла бы оказывать Сесиль Обри! И барон воображал, как Сесиль - ну да, ведь горничных всегда зовут просто по имени - порхает по его кабинету с метелочкой из перьев и смеется своим горловым смехом, уворачиваясь от оказываемых ей знаков внимания и одновременно провоцируя их!
Когда барон два часа спустя вернулся домой, выбор был уже сделан. Он узнал об этом, едва не споткнувшись о большую дорожную корзину, которая загромоздила всю прихожую. Новая горничная приехала из Пре-ан-Пая, деревушки, расположенной в двадцати четырех километрах по дороге на Майенн. У этой пятидесятилетней особы были усики над верхней губой, могучие плечи, и звали ее Эжени.
