Чувствительным натурам всегда бывает неприятно рассказывать неблаговидные истории о джентльмене, и делаешь это лишь по принуждению. Вот почему, хотя еще до того, как была написана первая страница этой хроники, я знал, что представлял собой лорд Каслвуд и какого мнения придерживались о нем его современники, я умалчивал о весьма многом и лишь давал понять доверчивому читателю, что этот аристократ не заслуживает наших симпатий. Бесспорно, лорд Марч и другие джентльмены, на которых он сетовал, с такой же легкостью побились бы об заклад с мистером Уорингтонрм на его последний шиллинг и забрали бы этот шиллинг, с какой обглодали бы косточку цыпленка. Да, они использовали бы каждое преимущество, которое давало бы более тонкое знание игры или конфиденциальные сведения о лошадях на скачках. Но ведь так поступают все джентльмены. Зато, играя, они не передергивали, а проигрывая, платили проигрыш.
Госпоже Бернштейн очень не хотелось рассказывать своему виргинскому племяннику подробности, которые не делали чести его родне. Ее даже тронуло то, как граф щадил Гарри, пека юноша гостил в замке, и она была весьма довольна его сиятельством, столь скрупулезно исполнившим ее желания в этом отношении. Однако, когда она разговаривала со своим племянником Каслвудом о намерениях Марии касательно Гарри, граф высказал свое мнение с обычным цинизмом, назвал себя дураком за то, что щадил мальчишку, которого, щади не щади, все равно от разорения не убережешь, напомнил о неоспоримой расточительности юного виргинца, о его приятелях-мотах, о его ночах за карточным столом, о его поездках в Ньюмаркет и осведомился, почему он один не должен ничем попользоваться. Тщетно госпожа Бернштейн говорила о бедности Гарри. Вздор! Ведь он же наследник княжеского имения, которое по праву должно было бы принадлежать ему, Каслвуду, и могло бы поправить дела их разоренной семьи. (По правде говоря, госпоже Бернштейн виргинские владения мистера Уорингтона представлялись куда более обширными, чем они были на самом деле.) Да разве в городе нет ростовщиков, которые будут рады одолжить ему любые суммы под его наследство? Это Каслвуд знал по собственному печальному опыту: он воспользовался их услугами при жизни отца, и проклятая шайка пожирала две трети его жалких доходов. Он говорил с такой беспощадной откровенностью и злобой, что госпожа Бернштейн испугалась за своего любимца и решила предупредить его при первом удобном случае.
В тот же вечер она села писать письмо мистеру Уорингтону, но всю свою жизнь она плохо владела пером и не любила брать его в руки. "Какой толк писать плохо, — говаривала она, — когда столько умных людей делает это хорошо? Но даже в этом случае лучше не писать вовсе". А потому она послала лакея на квартиру Гарри с приглашением выпить у нее чашку чая на следующий день, предполагая тогда же предостеречь его.
Однако наутро она прихворнула и, когда мистер Гарри явился, не смогла его принять. Она провела в затворничестве два дня, а на третий был большой прием. На четвертый же мистер Гарри, в свою очередь, оказался занят. В вихре лондонской жизни какой человек успевает повидать соседа, брат — сестру, школьный товарищ — школьного товарища? И прошло много дней, прежде чем тетушка мистера Уорингтона смогла потолковать с ним по душам, как ей этого хотелось.
Сперва она мягко попеняла ему за расточительность и проказы (хотя на самом деле они казались ей очаровательными), а он ответил, что молодым людям положено перебеситься, и к тому же с большинством своих нынешних приятелей он познакомился, когда сопровождал тетушку, как подобает почтительному племяннику. Затем она после некоторого вступления принялась предостерегать его против его кузена, лорда Каслвуда, а он засмеялся горьким смехом и сказал, что благожелательный свет уже достаточно нарассказал ему про лорда Каслвуда.
— Советовать "не садись играть с ним", когда речь идет о человеке с положением его сиятельства, да и вообще о любом джентльмене, очень неприятно, — продолжала баронесса, — и все же...
— Договаривайте, договаривайте, тетушка! — воскликнул Гарри, и с губ его сорвалось не слишком вежливое словцо.
— Так ты уже играл со своим кузеном? — осведомилась у молодого человека его искушенная в делах света покровительница.
— И проигрывал, и выигрывал, сударыня, — решительно ответил Гарри. — Не мне об этом говорить. Когда мы в Виргинии померимся силами с соседом за бутылкой, колодой карт или на зеленой лужайке, мы не спешим домой рассказывать об этом нашим маменькам. Простите, тетушка, я не это хотел сказать, — и, покраснев до ушей, юноша поспешил поцеловать старую даму. В новом расшитом золотом бархатном костюме, с пышным кружевным жабо, которое очень шло к его свежему лицу и белокурым волосам, он выглядел очень мужественным и красивым. Покидая тетушкин дом, он, как всегда, не поскупился на чаевые ее слугам, толпой высыпавшим в переднюю. День выдался холодный и дождливый, и потому наш юный джентльмен, сберегая белые шелковые чулки, прибыл в портшезе.
— К Уайту! — приказал он, а носильщики рысцой поспешили к заведению, где он проводил теперь почти все свое время.
Наши виргинские друзья вряд ли одобрили бы усердие, с каким он посещал этот приют веселого безделья, но надо отдать должное мистеру Уорингтону: раз начав игру, он сражался как герой. Удача не приводила его в лихорадочное возбуждение, и он сохранял полное хладнокровие, когда ему не везло. Фортуна заведомо склонна изменять игрокам, но сколько людей изменяют Фортуне? В страхе бегут от ее улыбки и покидают ее, хотя она, возможно, и сохранила бы им верность, если бы не их собственное малодушие.
— Черт возьми, мистер Уорингтон! — воскликнул мистер Селвин одобрительно, что с ним бывало очень редко. — Вы заслуживаете выигрыша! Вы смотрите на свою удачу, как истинный джентльмен, и пока она ворожит вам, вы отменно с ней учтивы. Si celares quatit pennas... {Если же быстрыми взмахнет крылами... (лат.).} вы ведь знаете остальное? Ах, нет? Ну, потеря невелика... Вы потребуете карету ее милости и отвесите ей любезный поклон на прощание. А посмотрите, как лорд Каслвуд отдает стаканчик. Кто еще стал бы так сыпать проклятиями, проиграв пять-шесть золотых? Нет, Фортуна поистине непотребная тварь, если собирается расточать свои милости такой скаредной каналье!
— В нашей семье нет каналий, сэр, — замечает мистер Уорингтон. — А милорд Каслвуд принадлежит к ней.
— Я забыл, совсем забыл. Прошу извинить мепя. И поздравляю вас со столь лестным родством, как милорд и мистер Уилл Эсмонд, его братец, — говорит сосед Гарри, беря стаканчик. — Кидаю пять! Одно очко и два! Мое обычное везенье. Virtute mea me involvo {Я облекусь моею добродетелью (лат.).}. — И он уныло откидывается на спинку кресла.
В этот ли раз мистер Гарри выиграл пятнадцать раз подряд, о чем упоминается в одном из тех писем мистера Уолпола, которые не попали в руки его нынешнего ученого издателя, мне неизвестно, но, во всяком случае, в первые пять-шесть вечеров, которые Гарри провел у Уайта, ему непрерывно везло, и он более чем оправдал свою репутацию Счастливчика. Пятьсот фунтов, забранные из отцовского наследства, умножились в тысячи. Он пополнил свой гардероб, купил великолепных лошадей, давал пышные приемы, делал дорогие подарки, — словом, жил на такую ногу, словно был богаче сэра Джеймса Лоутера и его светлости герцога Бедфордского, и все же пять тысяч фунтов как будто нисколько не убывали. Не удивительно, что он давал, когда давать было так легко, не удивительно, что он был щедр, чувствуя в своем кармане кошелек Фортунатуса. Я говорю "не удивительно", потому что такова была его натура. Другие Фортунаты затягивают завязки своего неистощимого кошеля как можно туже, пьют жидкое пиво и отходят ко сну при свете сального огарка.
Пока удача продолжала улыбаться мистеру Гарри, он не нашел ничего лучше, как узнать у леди Марии, сколько она должна, и уплатил все ее долги до последнего шиллинга. Ее мачехе и сводной сестре, которые терпеть ее не могли, он преподносил великолепные подарки.
— Может быть, тебе стоит постараться и поскорее угодить в тюрьму за долги, а, Уилл? — насмешливо спросил милорд у брата. — Хоть ты и надул его с лошадкой, могок, без сомнения, поторопится тебя выкупить.
И тут мистер Уилл ощутил глубокое раскаяние, — правда, не совсем такое, какое заставило Блудного Сына пасть на колени.
— Черт побери! — простонал он. — Только подумать, что я дал ему вырваться за какие-то жалкие сорок фунтов! Да у него тысячу можно было выдоить, не меньше!
Что до Марии, то эта чистая душа с благодарностью приняла все дары, которые послала ей добрая судьба, и была готова принять их сколько угодно еще. Расплатившись с многочисленными модистками, торговцами и поставщиками, она тут же вновь начала брать в долг. Миссис Бетти, камеристка ее сиятельства, сообщила владельцам модных лавок, что ее госпожа вступает в брак со сказочно богатым молодым джентльменом, а потому они могут открыть миледи неограниченный кредит. Такую историю они слышали уже не в первый раз и, возможно, не слишком ей поверили, но ведь их счета были оплачены! Миледи не помнила зла и милостиво сделала новые заказы даже миссис Пинкотт из Кенсингтона, а когда она объездила магазин шелковых тканей, галантерейную лавку и ювелира и в карете с ней, кроме камеристки, сидел и мистер Уорингтон, указанные торговцы решили, что судьба и правда ей улыбнулась и она прибрала к рукам Счастливчика, хотя, возможно, их несколько удивил вкус жениха, избравшего столь пожилую красавицу. Мистер Блеск с Тэвисток-стрит близ Ковент-Гардена взял на себя смелость лично доставить на квартиру мистера Уорингтона на Бонд-стрит жемчужное ожерелье и золотой игольник, которые тот накануне купил в обществе леди Марии, и спросил, должен ли он, Блеск, оставить их у его чести или послать ее сиятельству с поклоном от его чести. Гарри добавил к ожерелью и игольнику еще кольцо из образчиков, случайно захваченных ювелиром с собой, небрежно распорядился, чтобы счет был прислан ему, и величественно отослал мистера Блеска, который не замедлил удалиться, отвешивая почтительные поклоны не только его чести, но и Гамбо.
