Однако и это еще не было концом. Мистер Блеск так угодил юноше, что не прошло и двух-трех дней, как тот подкатил в своем фаэтоне к лавке почтенного ювелира и купил две безделушки для двух молодых барышень, чьих родителей, которые были к нему очень добры, он искренне любил и почитал. "Ах, почему, думал он, — нет у меня ума и поэтического дара, как у моего бедного Джорджа! Тогда бы к этим подаркам я приложил хорошенькие стишки в честь Тео и Этти. Если бы желание и искренняя привязанность могли превратить меня в поэта, то я, конечно, начал бы рифмовать с большой легкостью".
Но поскольку этого не произошло, он призвал на помощь преподобного Сэмпсона и состряпал препроводительную записку вместе с ним.
в которой Гарри возносится очень высоко
Итак, мистер Гарри Уорингтон из Виргинии проживал на Бонд-стрит (Лондон, Англия), ни в чем себе не отказывал и распивал лучшие тамошние вина корзину за корзиной. Его титул "Счастливчик" был всеми признан. Свет раскрыл объятия молодому человеку — богатому, красивому, удачливому. И, дорогие мои братья, не следует нам слишком уж громко сетовать на эгоизм света, который ласков с молодыми, красивыми и удачливыми, но хмурится на вас и на меня, кто (предположим это для доказательства нашей мысли) стар, безобразен и самый большой неудачник под солнцем. Если у меня есть право выбирать знакомых и ну, например, в клубе — предпочитать общество остроумного, красивого, хорошо одетого молодого человека с изящными манерами, который меня забавляет, обществу неряшливого, неумытого, мизантропического брюзги или пустоголового болтливого хлыща, то неужели такого права нет у света, то есть у многократно умноженных вас и меня? Гарри пользовался общими симпатиями, потому что он был симпатичен, потому что он был богат, красив, добродушен, благовоспитан, храбр и происходил из хорошей семьи; потому что с веселыми кутилами он пел забористые песни и пил равно забористое вино; потому что с заядлыми охотниками он готов был стрелять и травить любую дичь; потому что с дамами он держался скромно и робко, вспыхивая застенчивым румянцем, а это всегда делает юношу интересным; потому что с людьми более низкого положения он неизменно бывал щедр и старался не доставлять им лишних затруднений. О, разумеется, наш виргинец был очень горд, надменен и величествен, но в те времена, когда различия сословий еще сохраняли полную силу, надменность и холодность с низшими не ставилась джентльмену в упрек. Вспомните, что в те дни государственный секретарь всегда преклонял колени, входя утром к королю с депешами, а помощник государственного секретаря не осмеливался сесть в присутствии своего начальника. Будь я государственным секретарем (а со времен Аддисона среди литераторов это случалось), мне вовсе не понравилось бы падать на колени всякий раз, когда я являлся бы с депешами на аудиенцию. А будь я помощником государственного секретаря, мне вряд ли было бы приятно стоять, пока достопочтенный Бенджамин или достопочтенный сэр Эдвард проглядывают бумаги. Но есть modus in rebus {Мера всему (лат.).}, и всему есть границы: сам я не испытываю особого удовольствия, когда Боб Хроникер, пописывающий лишь при содействии полицейских Икса и Игрека, или Том Помоинг, главный поставщик сплетен для "Хлевских новостей", обходятся со мной как с собратом-литератором, хлопают меня по спине и называют по имени или "стариной".
Все удовольствия, какие только предоставляла столица в зимний сезон 1756/57 года, мистер Уорингтон мог вкушать невозбранно. В моде были оперы, доставлявшие ему лишь умеренное наслаждение. (Эти итальянские оперы служили излюбленной мишенью сатирикам, их объявляли нелепыми, папистскими, бабскими, бессмысленными, а публика тем не менее валила на них валом.) Гостеприимно распахивали свои двери театры — в одном играл Гаррик и миссис Причард, в другом блистала миссис Клайв. В собрания на маскарады и ридотто съезжался весь высший свет, знатные дамы и господа устраивали ассамблеи и званые вечера, которые, впрочем, начинались и кончались картами, но мистер Уорингтон предпочитал им игру у Уайта, потому что игра за клубными столами велась честнее, а ставки были выше,
В один прекрасный день его родич лорд Каслвуд отвез Гарри во дворец и представил его величеству, прибывшему в столицу из Кенсингтона. Но всемилостивейший монарх то ли был недоволен тем, кто представил Гарри, то ли пребывал в дурном настроении по другим причинам. Во всяком случае, король сказал только:
— А! Слышал о вас от леди Ярмут. Лорд Каслвуд (тут он посмотрел на графа и заговорил по-немецки) должен сказать ему, что он слишком много играет. — И с этими словами Защитник Веры повернулся к ним августейшей спиной.
Лорд Каслвуд попятился, напуганный холодностью своего государя.
— Что он сказал? — осведомился Гарри.
— Его величество считает, что ставки у Уайта слишком высоки, и недоволен, — шепнул граф.
— Если мы ему не правимся, так не надо больше здесь бывать, — спокойно заметил Гарри. — Я как-то никогда не считал этого немца истинным королем Англии.
— Тшш! Ради всего святого придержите свой проклятый колониальный язык! — воскликнул милорд. — Здесь и у стен есть уши.
— Ну и что? — спросил Гарри. — Только поглядите на этих людишек! Забавно, черт побери. Минуту назад они все жали мне руку, отвешивали поклоны, сыпали комплиментами, а сейчас шарахаются от меня, как от чумы.
— Дай-ка пожать твою руку, племянник, — сказал широколицый, широкоплечий джентльмен в обшитом красным галуном кафтане и в пышном старинном парике. — Я слышал, что ты говорил. У меня ведь, как и у стен, есть уши. Ну, если другие люди не желают тебе кланяться, дай-ка пожать твою руку. — И незнакомый джентльмен схватил руку Гарри загорелой лапищей. Глаза и нос у тебя совсем как у покойного брата. Только, как погляжу, вы на вашем острове растете худыми и поджарыми. Я твой дядя, мой мальчик. Сэр Майлз Уорингтон. Милорд меня знает.
Лицо милорда выразило испуг и как-то все пожелтело.
— Да, милый Гарри. Это ваш дядя по отцу сэр Майлз Уорингтон.
— Мог бы навестить нас в Норфолке, чем болтаться в Танбридже и валять дурака, э, мистер Уорингтон? Или ты называешь себя мистером Эсмондом? говорил баронет. — Старушка ведь называет себя госпожой Эсмонд, верно?
— Моя мать не стыдится имени своего отца, как и я, дядюшка, — гордо ответствовал мистер Гарри.
— Хорошо сказано, мой мальчик. Приходи-ка съесть кусочек жареной баранины у леди Уорингтои на Хилл-стрит в три часа... то есть если можешь обойтись разок без своих подвигов у Уайта. Милорд Каслвуд, не делайте таких испуганных глаз! Я не сплетник.
— Я... я не сомневаюсь, что сэр Майлз Уорингтон всегда поступает как джентльмен! — ответил милорд в большом смущении.
— Вот именно, — проворчал баронет, поворачиваясь на каблуках. — Ну, молодой человек, ровно в три, и помни — хорошее баранье жаркое никого не ждет. Ну, вылитый отец! Господи помилуй, как мы с ним тузили друг друга! Он был поменьше меня, ну и, конечно, помоложе, а верх надо мной брал не раз и не два. Только как будто угодил под башмак, когда женился, и госпожа Эсмонд хорошо его вышколила у себя на острове. Ведь Виргиния — остров? Разве она не остров?
Гарри засмеялся и ответил:
— Нет.
На что баронет заявил добродушно:
— Ну, остров, не остров, а ты приходи и потолкуй об этом с леди Уорингтон. Уж она-то знает, что остров, а что нет.
— Дорогой мистер Уорингтон, — сказал милорд умоляюще, едва баронет отошел. — Мне незачем объяснять вам, что в столице у каждого человека есть враги, а сплетников и клеветников тут еще больше. Я никогда ничего не говорил вам про сэра Майлза Уорингтона именно потому, что знаком с ним и между нами произошло некоторое недоразумение. Если он позволит себе какие-нибудь нелестные замечания по моему адресу, выслушивайте их cum grano {Начало латинской поговорки: "Cum grano salis" (букв.: "с крупицей соли"), "с сомнением".} и помните, что они исходят от врага.
Затем лорд Каслвуд и Гарри покинули королевские апартаменты и вышли на Сент-Джеймс-стрит. Явившись к Уайту, последний обнаружил, что новости о холодном приеме, оказанном ему при дворе, его опередили. Король повернулся спиной к Гарри. Король недоволен его фавором у фаворитки. Гарри au mieux с леди Ярмут. Десяток джентльменов поспешили поздравить его с новым завоеванием. К полуночи эта победа уже твердо значилась на счету Счастливчика.
Сэр Майлз сообщил об этом своей супруге и Гарри, когда молодой человек в назначенный час явился к обеду, и принялся подшучивать над ним на свой простой деревенский манер. Леди Уорингтон держалась сначала с ледяным величием, но когда они познакомились поближе, объяснила ему, что в свете о нем рассказывают ужасные вещи, а потому она и приняла его столь холодно. Юные девицы, дочери сэра Майлза, встретили молодого виргинца чопорными реверансами, проронили только "как поживаете, кузен?" и "нет, благодарю вас, кузен" и точно так же простились с ним. За столом сидел под надзором гувернера и юный наследник баронета. Когда дамы удалились, мальчик, получив из рук папеньки свой стаканчик портвейна, дал волю невинному детскому любопытству и засыпал кузена вопросами. Под конец простодушный ребенок вперил взгляд в лицо Гарри и спросил:
