Муж. Я вообще ничего подобного не говорил.
Жена. Ты в самом деле разговариваешь со мной так, как будто я полиция! Я же только пытаюсь вспомнить, что мог слышать мальчик.
Муж. Гитлеровская Германия-выражение не из моего лексикона.
Жена. И про квартального наблюдателя, и что в газетах сплошное вранье, и то, что ты на днях говорил о противовоздушной обороне. Мальчик вообще не слышит от тебя ничего положительного! Это безусловно плохо действует на юную душу и только разлагает ее, а фюрер всегда повторяет, что молодежь Германии - это ее будущее. Но мальчик, конечно, вовсе не такой, чтобы просто побежать туда и донести. Ох, мне прямо-таки тошно.
Муж. У него мстительный характер.
Жена. За что же он стал бы мстить?
Муж. А кто его знает, всегда найдется что-нибудь. Может быть, за то, что я отнял у него лягушку.
Жена. Но это было еще на прошлой неделе.
Муж. Он таких вещей не забывает.
Жена. А зачем ты ее отнял?
Муж. Потому что он не ловил для нее мух. Он морил ее голодом.
Жена. У него действительно слишком много других дел.
Муж. Лягушке от этого не легче.
Жена. Но он ни слова об этом с тех пор не говорил, а сейчас я дала ему десять пфеннигов. И вообще мы ему ни в чем не отказываем.
Муж. Да, это называется подкупом.
Жена. Что ты хочешь сказать?
Муж. Они сейчас же заявят, что мы пытались его подкупить, чтобы он держал язык за зубами.
Жена. Как ты думаешь, что они могут с тобой сделать?
Муж. Да все! Разве существуют для них границы? Изволь тут быть учителем! Воспитателем юношества! От этих юношей у меня душа в пятки уходит!
Жена. Но ведь ты ни в чем не замешан?
Муж. Каждый в чем-нибудь да замешан. Все под подозрением. Ведь достаточно заподозрить человека в том, что он подозрителен.
Жена. Но ведь ребенок не может быть надежным свидетелем. Ребенок же не понимает, что он говорит.
Муж. Это по-твоему. Но с каких это пор они стали нуждаться в свидетелях?
Жена. А нельзя ли придумать, как объяснить твои замечания? Чтобы видно было, что он тебя просто неправильно понял.
Муж. Что я, собственно, такое сказал? Я уже ничего не помню. Во всем виноват этот проклятый дождь. Начинаешь злиться. В конце концов, я последний стал бы возражать против духовного возрождения, переживаемого сейчас немецким народом. Я предсказывал все это еще в конце тридцать второго года.
Жена. Карл, мы не можем сейчас тратить время на эти разговоры. Нам надо условиться обо всем, и притом немедленно. Нельзя терять ни минуты.
Муж. Я не могу поверить, чтобы Клаус Генрих был способен на это.
Жена. Прежде всего - насчет Коричневого дома и мерзостей.
Муж. Я и звука не сказал о мерзостях.
Жена. Ты сказал, что в газете сплошь мерзости и что ты откажешься от подписки.
Муж. Ах, в газете! Но не в Коричневом доме!
Жена. Предположим, ты сказал, что осуждаешь мерзости, которые происходят в ризнице. И считаешь вполне вероятным, что именно эти люди, которые сидят теперь на скамье подсудимых, в свое время сочиняли сказки об ужасах Коричневого дома и распускали слухи, что там не все чисто? И что им еще тогда не мешало на себя оборотиться? И что вообще ты сказал мальчику: отойди от радио и почитай лучше газету, так как ты держишься того взгляда, что молодежь в Третьей империи должна открытыми глазами смотреть на то, что происходит вокруг.
Муж. Все это ничуть не поможет.
Жена. Карл, только не падай духом! Надо быть твердым, как фюрер всегда нам...
Муж. Как я могу предстать перед судом, когда свидетелем будет выступать моя собственная плоть и кровь и давать показания против меня!
Жена. Не надо так смотреть на это.
Муж. Напрасно мы дружили с этими Климбчами. Какое легкомыслие!
Жена. Но он же цел и невредим.
Муж. Да, но расследование уже затевается.
Жена. Если бы все, кому грозит расследование, ставили на себе крест...
Муж. Как по-твоему, квартальный наблюдатель имеет что-нибудь против нас?
Жена. Ты думаешь - на случай, если у него запросят сведения? Ко дню рождения я послала ему коробку сигар, и к Новому году я тоже не поскупилась.
Муж. Наши соседи, Гауффы, дали ему пятнадцать марок!
Жена. Так они в тридцать втором еще читали "форвертс", а в мае тридцать третьего вывесили черно-бело-красный флаг!
Телефонный звонок.
Муж. Телефон!
Жена. Подойти?
Муж. Не знаю.
Жена. Кто это может быть?
Муж. Подожди немного. Если позвонят еще раз, тогда подойдешь.
Ждут. Звонок не повторяется.
Это же не жизнь!
Жена. Карл!
Муж. Иуду ты родила мне! Сидит за столом, прихлебывает суп, которым мы же его кормим, и караулит каждое слово, которое произносят его родители... Шпион!
Жена. Этого ты не имеешь права говорить!
Пауза.
Как по-твоему, нужно как-то приготовиться?
Муж. Как по-твоему, они прямо придут вместе с ним?
Жена. Разве так не бывает?
Муж. Может быть, надеть мой Железный крест?
Жена. Это обязательно, Карл!
Он достает орден и дрожащими руками прикрепляет его.
Но в школе у тебя ведь все в порядке?
Муж. Откуда мне знать! Я готов преподавать все, что они хотят. Но что именно они хотят? Если бы я знал! Разве я знаю, какой им требуется Бисмарк? Они бы еще помедленней выпускали новые учебники! Ты не можешь прибавить служанке еще десять марок? Она тоже вечно подслушивает.
Жена (кивает). А не повесить ли портрет Гитлера над твоим письменным столом? Так будет лучше.
Муж. Да, ты права.
Она снимает портрет.
Но если мальчик скажет, что мы нарочно перевесили портрет, это будет указывать, что мы чувствуем за собой вину.
Жена вешает портрет на старое место.
Кажется, дверь скрипнула?
Жена. Я ничего не слышала.
Муж. А я говорю - скрипнула!
Жена. Карл! (Бросается к мужу и обнимает его.)
Муж. Не теряй мужества. Собери мне немного белья.
Входная дверь захлопывается: муж и жена застывают на месте в углу комнаты.
Открывается дверь, входит мальчик с фунтиком в руках. Пауза.
Мальчик. Что это с вами?
Жена. Где ты был?
Мальчик показывает пакетик с конфетами.
Ты только конфеты купил?
Мальчик. А что же еще? Ясно. (Жуя конфеты, проходит через комнату и выходит в другую дверь.)
Родители провожают его испытующим взглядом.
Муж. По-твоему, он правду говорит?
Жена пожимает плечами.
11
ЧЕРНЫЕ БАШМАКИ
Идут сироты и вдовы.
Приманки для них готовы:
Роскошная жизнь впереди.
А нынче - все хуже и хуже,
Затягивай пояс потуже
И жди, и жди, и жди.
Биттерфельд, 1935 год. Кухня в квартире рабочего. Мать чистит картошку.
Тринадцатилетняя дочка делает уроки.
Дочка. Мама, дашь мне два пфеннига?
Мать. Для Гитлерюгенд?
Дочка. Да.
Мать. Нету у меня лишних денег.
Дочка. Если я не буду вносить два пфеннига в неделю, меня не отправят летом в деревню. А учительница говорит - Гитлер хочет, чтобы город и деревня лучше познакомились. Чтоб городские жители сблизились с крестьянами. Только для этого нужно вносить два пфеннига.
Мать. Уж постараюсь как-нибудь выкроить.
Дочка. Вот это здорово. А я тебе помогу чистить картошку. Правда, мама, в деревне хорошо? Ешь сколько хочешь. А то учительница на гимнастике сказала, что у меня от картошки раздутый живот.
Мать. Нет у тебя никакого живота.
Дочка. Да, теперь-то нет. А в прошлом году был. Ну, правда, не очень.
Мать. Может, я как-нибудь достану требухи.
Дочка. Мне-то хоть дают булочку в школе. А тебе ничего не дают. Берта говорила, когда она была в деревне, там давали хлеб с гусиным салом. А когда и мясо. Правда, здорово?
Мать. Еще бы.
Дочка. И воздух там хороший.
Мать. Ну работать ей, верно, тоже пришлось?
Дочка. Понятно. Зато уж и кормили. Только она говорит, хозяин ужасно к ней приставал.
Мать. Как приставал?
Дочка. Да ну так - просто прохода ей не давал.
Мать. А-а.
Дочка. Ну Берта была больше меня. На целый год старше.
Мать. Делай уроки!
Пауза.
Дочка. Можно мне не надевать старые черные башмаки, те, пожертвованные.
Мать. Пока незачем. У тебя ведь еще есть другие.
Дочка. Да они продырявились.
Мать. Вот видишь, и погода сырая.
Дочка. Я заложу дыру бумагой. Не протечет.
Мать. Нет, протечет. Раз они прохудились, надо подкинуть подметки.
Дочка. Да ведь это очень дорого.
Мать. А чем тебе не нравятся те, пожертвованные?
Дочка. Терпеть их не могу.
Мать. Потому что они с длинными носами?
Дочка. Видишь, ты сама говоришь!
Мать. Ну они немножко старомодные.
Дочка. И мне надо их носить?
Мать. Не носи, раз ты их терпеть не можешь.
Дочка. Но я ведь не кокетка, правда?
Мать. Нет, просто ты становишься старше.
Пауза.
Дочка. Так дашь мне два пфеннига, мама? Чтобы поехать в деревню.
Мать (раздельно). Нет у меня на это денег.
12
ТРУДОВАЯ ПОВИННОСТЬ
О классовом мире болтая,
Надсмотрщиков наглая стая
