Решил я провести свой отпуск на Кавказе, на Черноморском побережье, в это время там отдыхала семья моего дяди. День был жаркий, легкий ветерок дул с моря. Дядя посоветовал нанять лодку и поплавать в море. Пошел, нанял большую парусную лодку с веслами, и мы поплыли. Ветер стал попутным, не сильно надувал парус, и мы медленно уходили все дальше и дальше от берега. Вдалеке еле виднелись дома, и только горы возвышались на горизонте. Хозяин лодки начал проявлять беспокойство и на ломаном русском языке говорил: «Скорее к берегу, смотрите» – и показывал на небольшое темное облачко, двигающееся к берегу. Ветер сразу переменился и с большой силой дул к берегу. «Скорее, буря, скорее, Аллах, Аллах». Вначале не понимали мы, в чем таится опасность, но волны становились все больше и больше. Хозяин лодки все время менял положение паруса, предложил взяться за весла и что есть силы грести к берегу. Лодку на волнах бросало, но пошла она быстрей. Хозяин повторял: «Аллах! Аллах!»
На лодке были: моя двоюродная сестра Анастасия, ее жених Андрей Сергеев, Соня, подруга Насти, ее брат Юра шестнадцати лет, я и абхазец Ахмет. Внезапно ветер стал порывистым, море бурлило, лодку бросало и заливало водой, парус сорвало. Где был берег? Близко, далеко? Весла вырвало из рук, и неуправляемая лодка захлестывалась водой. Я стал громко молиться, одновременно сбрасывая одежду и сапоги, то же делали Андрей и Юра, девушки прижались друг к другу. Слышу, громко молится Анастасия, абхазец призывает Аллаха. Господи! Как взывал я тогда о помощи, просил, умолял Пресвятую Богородицу спасти нас и, взглянув на небо, увидел на нем огромный образ Божией Матери и мою маму, стоящую на коленях и молящуюся. «Анастасия! – крикнул я двоюродной сестре, – Ты видишь?» – и перекрестился несколько раз. «Вижу», – ответила Настя. Понял, Пресвятая Богородица спасет нас. Огромная волна ударила в борт лодки, и мы оказались в морской воде. Схватил Анастасию и Соню, пытался держаться на воде, поднял голову, и вновь в небе ослепительно горел образ Богоматери и моя мама молилась перед ним, и вдруг волны подхватили нас и выбросили на берег. Поднявшись и оттащив женщин от бушующих волн, вновь увидел образ Богородицы. Это было видение, чудо, Анастасия и я одновременно видели на небе образ Богородицы.
Андрей спасся, Юра и хозяин лодки утонули. Видение иконы Божией Матери и моей мамы, молящейся перед Ней, так потрясли меня и Анастасию, что я немедленно подал прошение об увольнении с военной службы и уехал в Валаамский монастырь, был принят послушником, а через восемь лет переведен, по Божию произволению, в монастырь Нила Столобенского. Потом настоятель направил меня в скит, вот живу в нем и молюсь Господу. На двоюродную сестру Анастасию видение на облаках образа Божией Матери тоже так подействовало, что, отказавшись от замужества, она ушла в монастырь, жива, и мы переписываемся с ней.
Таким путем я стал монахом по великой милости Богородицы и горячей молитве мамы. Подробно рассказал отцу и маме, что было с нами, о видении иконы Божией Матери и молитве ее перед иконой, и мама сказала: «Павел! В этот день мучила меня тревога о тебе, в два часа дня подошла к иконе Владимирской Божией Матери, упала на колени и стала молиться о тебе, молюсь, слезами заливаюсь. Почему страдало и ныло сердце о тебе, тогда не знала, но молилась и молилась. Ты говоришь, что именно в два часа погибали. Заступница Богородица явила тебе великое чудо, спасение от погибели, не только тебе, но и Анастасии». Папа и мама не удивились моему решению уйти в монастырь, дали свое родительское благословение, считая явленное чудо знамением к молитвам и монашеским подвигам».
Книг в келье о. Агапита было немного. Конечно, были все богослужебные книги, Минеи, жития святых св. Димитрия Ростовского, Добротолюбие, несколько патериков, сочинения Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, некоторые издания Афонского монастыря, Троице-Сергиевой лавры. Если необходимы были другие книги, привозили из монастырской библиотеки. Вставал о. Агапит рано и за день проходил весь круг всех полагающихся служб, молитв, акафистов. Каждый день читались жития святых о. Иераксом или мной, подробно разбирались кем-нибудь из нас, и о. Агапит останавливался на наиболее важных местах жизни святого, раскрывая основы его учения и совершенных им дел. Каждый день мы читали книги о чудотворных иконах Матери Божией и, если имелся для этой иконы написанный акафист, то его тоже читали. Посетителей, богомольцев в скит допускали не много; когда кто-то приходил к о. Агапиту, то о. Иеракс и я сразу уходили в другую комнату.
Сам скит располагался в сосновом лесу, огромные стройные сосны поднимались ввысь, тишина в скиту была необычайная, изредка звякала ручка ведра или слышались удары топора, рубившего дрова. Если поднимался ветер, то доносился шум качающихся сосен и тихий шум прибоя с озера Селигер. Домики в скиту были совершенно одинаковые, рубленные из соснового дерева, ворота в скит были – два столба, на которых крепилась полукруглая арка с большой надписью, текст которой мной забыт. Домик-келия имел крылечко, крошечную прихожую, маленькую комнату, где спали о. Иеракс и я, печь-плиту, рукомойник, небольшой самовар и несколько чашек. Чистота была идеальной, все мыли и протирали ежедневно. Обед был прост до аскетизма, в посты вообще ели мало, чай пили чуть желтый, но всегда горячий. Кроватями у нас всех служили топчаны – доски, покрытые тонким войлоком. Жизнь шла размеренно и тихо, звон монастырских колоколов возвещал о начале той или иной монастырской службы, а в кельях шла молитва, возносимая к Богу. Казалось, наш старец никогда не уставал.
Какая же красота была зимой: выйдешь на крылечко, а кругом все белым-бело, сосны, кусты, дорожки между келий, тропинки и тихий, спокойный, покрытый льдом Селигер, и только бесконечные петли заячьих следов испещряли белоснежный покров. Отец Агапит выходил на крыльцо и славил Господа за созданную Им красоту, и часто слезы благодарности текли по его лицу. «Господи! Господи! – говорил он, – благодарю Тебя, создавшего небо и землю, благодарю за красоту, которой согреваешь душу человеческую», – и долго стоял и восхвалял Бога. В монастырь ездили на службы, летом на лодке, зимой по льду на санях, а весной, осенью и в бурную погоду молились скитники в своих кельях, сообщение с монастырем прерывалось.
О монастырях, помню, шли споры: нужны они или нет? «Монахи – тунеядцы, бездельники, лбы только расшибают, делом бы занялись». Слышу и удивляюсь, когда слова эти говорят люди, верящие в Бога. Монастыри спасают мир, людей, в них возносятся пламенные молитвы об искуплении человека от греха, прощении его, даровании мира, спасении отчизны. В монастырях утром, днем, вечером, ночью возносятся молитвы за грешное человечество… Россия держится на монастырях, и покуда будет существовать хотя бы один монастырь, будет жить Русь православная.
Первое время трудно было, так трудно, что сомнения нападали: выдержу ли? Но все преодолел и пошел за о. Агапитом. Стало полегче, а потом и трудностей не видел, молитва пришла и стала не трудностью, а утешением. Замечания и послушания вначале переносил с обидой и горестью, но пришло время – принял и не замечал больше, так, мол, и нужно.
Первый надетый подрясник, получение рясофора и, наконец, мантии, и я – монах, были несказанными ступенями радости; прошли годы, и я – иеродиакон и, наконец, иеромонах. Каждая совершаемая литургия – неописуемый духовный восторг – чудо. Момент Евхаристии – великое чудо, совершаемое иереем. Оно перерождает тебя, поднимает на недосягаемую высоту, и ты понимаешь, что с тобой Сам Господь. Мне приходилось слышать от верующих людей: «Что такое чудо? Я никогда не видел его». Я всегда удивлялся: «Вы же были на литургии. Разве совершение иереем Евхаристии – не чудо? Вы только сейчас видели чудо».
Возвращусь к прошлому: семья не искала меня, вычеркнула из памяти, как изгнанника, недостойного внимания. Только в 1957 г., через десять месяцев после выхода из лагеря, при поездке в Ленинград узнал, что два брата ушли в Белую армию и сейчас живут в Париже, старший брат Владимир к 1917 г. был уже генерал-лейтенантом, перешел на службу в Генеральный штаб Красной Армии, в 1938–1939 гг. был расстрелян как шпион и враг народа. Сестра Ольга (старшая) в 1919 г. уехала на Украину и пропала, Елена жива, работает библиотекарем и под вал репрессий 1933–1935 гг. и 1936–1938 гг. не попала.
Монастырь и скит закрывали долго, мучительно. Выборочно арестовывали, расстреливали, расселяли, отобрали все ценности, ломали и оскверняли иконы – поступали, как со всеми закрываемыми монастырями. В 1921 г., 1 августа, в день обретения мощей преп. Серафима Саровского чудотворца, старец иеромонах о. Агапит почил, тихо, спокойно. В течение одной недели вдруг ослаб, слег и с каждым днем терял силы. Теряли не родного отца или мать, уходил наставник, давший не телесную, а духовную жизнь, старец, сделавший меня человеком, научивший молитве и вдохнувший дух веры Христовой в мою душу. Настолько скорбна была для меня смерть старца, не могу передать в своем рассказе, нахлынет прошлое, встанет перед глазами, и я расплачусь».
