Мужчины были в традиционных "сукманах", опоясанных широкими ремнями, или длинных кафтанах с роговыми пуговицами, без поясов, а некоторые даже в куртках и брюках темно-синего сукна. Женщины носили платочки или кисейные чепчики, синие сукманы с медными пуговками или городские кофты. Одни до сих пор еще, как в старину, выходя из костела, несли свои башмаки в руках, другие сразу обували их и не снимали до самого дома.
В этой толчее ни пальто управляющего, ни бурка эконома не производили ни малейшего впечатления. О помещике говорили мало, - больше о войте, солтысах или о собственных делах. Кое-где пьяные целовались со слезами, выжатыми из глаз скверной разбавленной водкой, или кто-нибудь из деревенских хозяев, подбоченясь, напевал куме:
Каська за печь, Мацек - за нею...
А чаще всего и громче всего слышалось:
- Ваше здоровье, кум!
- Пейте с богом!
Из корчмы в сени тянуло крепким запахом табака, пота и водочного перегара. Летела пыль. В шуме, напоминавшем жужжание пчел в улье, выделялся по временам крик веселого пьяницы, лежавшего на заплеванном полу между скамьей и буфетной стойкой:
- Ой, да дана!
Увидев его в таком состоянии, унизительном для человеческого достоинства, одна из сидевших у печки деревенских женщин сказала соседке, одетой по-городскому:
- Свиньей надо быть, а не мужиком, чтобы так валяться!
- Не впервой мужикам на полу валяться, - вмешался какой-то красноносый крестьянин в сером кафтане.
- Вот еще! Мой Юзик не стал бы ни за что! - перебила его женщина, одетая по-городскому.
- Что там ваш Юзик! - буркнул красноносый и рукой махнул. Потом устремил мутные глаза на стойку.
- Нет, вы погодите, кум, послушайте, - затараторила женщина, видимо стремившаяся походить на "городских". - Когда мой Юзик еще учился в школе, приезжает он раз домой, и, как только стал на пороге, я к нему прямо от горшков кинулась. Хочу обнять, а он, золото мое, как от меня шарахнется! "Не видите, что ли, мама, что на мне чистенький мундир?" - "Вижу, сынок". - "Ну, так не надо за него грязными руками хвататься, а не то он ни к черту не будет годиться!" Я ему говорю: "Так скинь мундир, сынок, чтобы я могла тебя обнять". А он: "Да у меня, матуля, и рубашка хорошая, вы ее запачкаете..."
- Ох, задала бы я своему, если бы он мне такое ляпнул! Показала бы ему мундир! Кровью он бы у меня умылся! - воскликнула женщина с рюмкой в руке.
- Ну, и что же вы, кума? - осведомилась другая, косоглазая.
- Вот слушайте, сейчас вам все расскажу. Говорю я, значит, Юзику: "Ладно, сынок, я сейчас умоюсь". А он достает из сумки, что висела у него через плечо, мыло в серебряной бумажке и подает мне. Верите ли, когда умылась я этим мылом, от меня так пахло, что даже перед людьми совестно было...
Бабы слушали, качая головами, и одна отозвалась:
- Видно, зря ты хлопца посылала в школу! Иной панский ребенок и батраку не всегда скажет такое, как твой Юзик матери отрезал.
- Что правда, то правда! Не стоит их в школу посылать! - поддержали ее другие бабы.
- Да вы погодите, кума, послушайте! - возразила рассказчица. - Будь у меня другой сын, я бы его не посылала, но Юзик... Ого! Ходили мы с ним как-то в плебанию, и его преподобие дал ему книжку, где по-латыни напечатано, - так читал он по ней без запинки и его преподобию потом все объяснил, что и как там написано. Ксендз даже ахнул и говорит: "Если бы я в молодые годы так знал по-латыни, я ничего бы не делал, только в потолок плевал".
В эту минуту к мужику с мутными глазами протолкалась женщина. На голове у нее вместо платка был пестрый передник, завязанный под подбородком.
- Ну, Мацек, пойдешь ты наконец домой или нет?
- Отвяжись, псякрев! - проворчал мужик, отпихивая ее локтем.
- Нету у тебя ни жалости, ни совести! Целый день готов сидеть в корчме и проклятую водку хлестать! Скоро будешь, как Игнаций, валяться под лавкой всем добрым людям на смех! Опомнись ты, хоть раз меня послушайся!
Мужик подошел к стойке и взял рюмку водки.
- Мацек! Мацей! - умоляла его жена. - Опомнись ты!
- На, лакай! - ответил муж, сунув ей в руки рюмку.
- Видали? - обратилась жена к стоявшим поблизости. - Я ему толкую, чтоб не пил, а он еще и меня угощает!
- Угощает, так пейте! - посоветовал кто-то.
- А что ж! И выпью! Не выливать же, раз плачено!
В другой группе стоял какой-то взлохмаченный мужик с красными, как у кролика, глазами. Подошедшая жена протягивала ему свою рюмку с недопитой водкой.
- И давно у вас эта беда с глазами приключилась? - спросил у него сосед в расшитом кафтане.
- Пятый день, кажись, - ответил тот.
- Неправда, - вмешалась жена. - В будущую среду как раз неделя минет.
- А лечите чем-нибудь? - поинтересовался мужик в шапке.
- Э... какое там лечение... - начал было лохматый.
- И что зря плетешь? - опять перебила его жена. - В ту пятницу ему овчар пеплом глаза засыпал - только один раз, а в будущую пятницу опять придет и чем-то помажет.
- И помогло?
- Жгло, как огнем, и гноя много вытекло, но, кажись, еще хуже стало...
- Ну и дурень! - рассердилась жена. - Раз он тебе гной выгнал, значит уже лучше. Если бы этот гной в глазах остался, ты бы ослепнуть мог...
За самым большим столом крестьянин в сапогах из некрашеной кожи умасливал другого, лысого, с красивым лицом и длинными седыми усами:
- Одолжили бы вы мне, Войцех, три рубля! После жатвы верну вам три рубля и пять злотых да водочкой угощу.
- Могу дать сегодня два рубля, а после жатвы вы мне отдадите три, ответил лысый, нюхая табак.
- Нет, вы дайте три, а после жатвы получите три рубля и пять злотых.
- Этак не выйдет.
- Ну, три рубля, пять злотых и... еще курицу дам впридачу.
- Не согласен! - упрямился лысый.
- Ну, хотите три рубля, пять злотых, курицу и... полтора десятка яиц?
- Три десятка, тогда согласен, - объявил лысый. - И водку ставьте.
Они ударили по рукам.
- Эй, Войцех! - окликнул лысого один из соседей за столом, молодой крестьянин в синей куртке. - А вы когда-нибудь пьете на свои?
- Дурак я, что ли, чтобы шинкарю карман набивать? - огрызнулся лысый.
- Ну, а на чужие пьете ведь?
- Что поделаешь! Шмуль хоть и еврей, а ему тоже жить надо, и его господь бог создал.
- Мацек! - вопила баба с передником на голове. - Оторвись ты хоть раз от рюмки, иди домой, а то ребятишки там одни, пожар могут наделать...
- Вы, кум, велите кровь себе пустить - сразу от глаз оттянет, советовал кто-то взлохмаченному мужику.
- Ой, да дана! - орал валявшийся под лавкой.
- Что ж, прощай, Малгося! Чтобы батьке твоему угодить, пришлось бы мне или стать конокрадом, или водкой тайно торговать, - говорил красивый парень стоявшей в дверях девушке.
- Войцех, ваше здоровье!
- Пейте на здоровье!
- Давай поцелуемся, Ян! Отсохни у меня руки и ноги, если я хотел такое на тебя наговорить... Но как начал он меня присягой стращать - пришлось сказать. Поцелуемся!.. Отстрадал ты свой срок в тюрьме, но это ничего. Ты помни: Иисус Христос тоже муки принял, хотя и не воровал... Поцелуемся, брат!..
- А я вам скажу: лучше у еврея деньги занимать, чем у Войцеха... Мастер он людей обирать!
- Подождите, кума, вот приедет мой Юзик из школы, так он вам все объяснит толком, лучше всякого писаря! Это такой хлопец - ого!
- Ой, да дана!
Такие обрывки разговоров слышались в душной корчме. А девушка за стойкой все наливала водку в рюмки, а жена Шмуля в черном атласном платье все писала счета.
Вдруг на лавку, что против двери, вскочил один из деревенских хозяев, и люди вокруг него закричали:
- Тише! Слушайте!
- Что такое? Второй раз будем проповедь слушать? - бросил один из парней.
- У Гжиба, видно, от долгого сидения ноги затекли, захотелось их размять!
- Тише там, хлопцы! - кричали соседи Гжиба.
- Братья! - начал Гжиб. - Тут все свои... есть и не свои, но это не беда. Своим я напомню, что на святого Яна нам с паном надо подписывать договор насчет леса. Об этом деле у каждого своя думка: одни согласны, а другие нет. И обращаюсь я к вам, братья, затем, чтобы мы все дружно что-нибудь одно постановили и за одно стояли.
- Не подписывать! Не подписывать! - прокричал Мацек, которого жена силой тащила к двери.
Корчма загудела от хохота.
- Чего смеетесь? - спросил Мацек. - Ведь всякий раз, как мы какую-нибудь бумагу подписывали, приходилось платить... то на школу, то на волость.
- Толкуй с пьяным! - бросил кто-то.
- И вовсе я не пьян! - рассердился Мацей, отталкивая жену.
Гжиб продолжал:
- Кум Мацей, конечно, немного того... под хмельком, но он сказал умное слово. Я тоже вам советую: не спешите подписывать. Лучше подождать. Кто выждать сумеет, тот всегда больше возьмет. Помните, хозяева, как вы пять лет назад хотели с паном договориться? Просили мы тогда по одному моргу на хозяйство, а он не давал. Через два года давал уже по два морга, а теперь дает три...
- Кто же согласится на три! - раздался одинокий голос.
- Если даст четыре, тогда уступим...
