бы к отправлению, да ничья у нас вышла.
— Как ничья?
— Два: два.
— Ну и что?
— Дали дополнительное время. Мы еще по старой системе играем, без пенальти. Вот и опоздали.
Если иметь в виду, что за окном вагона в это время трещал двадцатиградусный мороз, то «объяснение» проводника выглядело очень забавно.
Во всяком случае, рассказывая пассажирам о причинах опоздания поезда, проводник находился в отличном расположении духа.
— Мы же выиграли! — улыбался он. — Три: два.
О пассажирах этого сказать было нельзя.
Виктору Ефимовичу везло в эту командировку на веселых проводников. На обратном пути в поезде № 9 он зашел в первый вагон и сразу же услышал веселое объявление проводника-«шутника»:
— Граждане! Предупреждаю сразу: наш вагон не отапливается. Воды тоже не будет до конечного пункта. Кого такие условия не устраивают, можете покинуть вагон.
— Я не стал возмущаться, — рассказывает Маденов, — и задавать праздные вопросы. Я все понял: этот вагон был предназначен для тренировок моржей. Бригада готовилась к зональным соревнованиям по подледному плаванию.
Надо сказать, что вообще человек в дороге — существо в известной степени беззащитное. Ни дома, ни семьи рядом, ни родного коллектива. Даже ЖЭК и свое отделение милиции остались далеко.
Пенсионер Сергей Яковлевич Арнаутов собрался недавно съездить к родственникам в гости. Сел он в поезд Ростов — Новороссийск. С женой и свояченицей, такими же, как он, пенсионерами. Багаж уложили, пальто сняли, расположились удобно. Вот-вот поезд должен отойти.
Но в это время в купе, где расположились наши путешественники, вошли два работника милиции — И. Я. Анцибаров и П. Л. Кривошеенко. Посмотрели они на Сергея Яковлевича, документы проверили, а потом предложили:
— Пройдемте, гражданин!
— Это как? — не понял Арнаутов.
— С вещами, — пояснили блюстители порядка.
Так и ссадили человека с поезда, увели в комнату дежурного по отделу милиции. Предложили снять пальто, вывернуть карманы. А потом приказали снять ордена и медали и сопроводили в комнату, отгороженную от прочего мира решеткой. Продержали там всю ночь.
А наутро говорят Арнаутову:
— Вы знаете, папаша, мы обознались. За другого вас приняли.
Корреспондент «Вечернего Ростова» В. Быков, описавший этот случай, позвонил начальнику дорожного отдела милиции Н. Т. Стукову, а тот говорит:
— Работа у нас такая… Все бывает. Но мы Арнаутову помогли взять билет, посадили на поезд. И, по-моему, извинились…
В самом деле, а что такого, собственно, случилось? Ссадили инвалида с поезда на глазах у пожилых женщин — жены и свояченицы. Ну, оскорбили. Бывает! Потом-то отпустили. Кажется, даже извинились.
А вот перед Любовью Павловной Соловейчук никто не думает даже извиниться, хотя «подшутили» над ней с не меньшим размахом, с творческой выдумкой. Любовь Павловна с дочкой живет в поселке Теплоозерск, Хабаровского края. А ее бывший муж С. А. Писарев — в том же Хабаровском крае, только в поселке Кукан, за сотни километров.
До Нового года Любовь Павловна исправно получала с Писарева алименты на содержание дочери. Но вот в январе она получает копию официальной бумаги (оригинал направлен в суд) из центра по начислению и выплате пенсий и пособий Хабаровского краевого отдела социального обеспечения. В ней говорилось:
«Краевой центр по начислению и выплате пенсий и пособий возвращает исполнительный лист за № 2-16 от 14. 1. 63 года на Писарева Семена Александровича в связи со смертью».
Подписали бумагу начальник центра и главный бухгалтер.
Что делать, погоревала Любовь Павловна, всплакнула. Забыла она все обиды, все прошлые распри и сказала дочке:
— Собирайся, поедем отца хоронить.
Отпросилась Любовь Павловна с работы, купила венок, сели они с дочерью в самолет (другой дороги нет) и полетели в далекий поселок Кукан.
— Идем по поселку с венком, — рассказывает Л. П. Соловейчук, — а люди недоумевают: «Смотрите на них, живого приехали хоронить».
Да! Жив-здоров Семен Александрович Писарев. На охоту ходит, удовольствия свои справляет.
И что удивительно — оказывается, это уже второй «розыгрыш». Некоторое время тому назад Любовь Павловне вдруг сообщили из крайсобеса, что ее бывший муж «выехал из поселка Кукан в неизвестном направлении».
Выяснилось — «пошутили».
— Я думала, ошиблись, с кем не случается, — говорит Соловейчук.
После поездки на «похороны» Любовь Павловна обратилась в крайсобес:
— Оплатите хотя бы дорогу и вынужденный прогул. Не по своей же я охоте летала туда.
На ее обращение никто даже не ответил.
— Подумаешь! Что, собственно, произошло? Человек-то жив. Ну, пошутили немножко, а она уже и в пузырь полезла…
Думаю, что было бы нелепо предполагать, что фельетонист выступает против шуток и розыгрышей, против всего того, что может развеселить окружающих, создать хорошее настроение. Мы всячески приветствуем и веселую шутку, и добрый, дружеский розыгрыш, и невинное «подначивание»!
Но то, о чем рассказано выше, — это же совсем из другой оперы. Мы категорически против таких «шуточек». Причем не только в течение всего года, а даже и первого апреля.
1971
В Малом Лучезарском переулке решили возвести большую баню с парным отделением. Для начала бульдозерист выкорчевал молодой сквер, который был разбит как раз на месте будущей стройплощадки. Выкорчевывать, правда, пришлось не много — не больше полгектара.
Потом спилили столбы электролинии: они мешали попасть в котлован. Всего три или четыре штуки. Два близлежащих дома остались без света. Дома, к слову, сказать, небольшие, одноэтажные.
Тем не менее жители побежали в горкомхоз жаловаться.
— Вы что, — не понял их работник коммунального хозяйства З. Н. Филюрин, который весь находился в состоянии благородного созидательного порыва, — вы против санитарии и гигиены в вашем микрорайоне?
— Нет, не против.
— Тогда вы просто недооцениваете всей важности, — сказал коммунхозовец, не выходя из состояния порыва.
И вслед за этим у жильцов отключили воду.
Не подумайте, что это было сделано в отместку: «Ах, вы еще жаловаться вздумали? Тогда мы вам…» Нет, как раз настала пора рыть траншею для прокладки коммуникации к строящемуся объекту.
— Пришлось пойти на такие меры в силу производственной необходимости, — объяснил мне тов. Филюрин, — а некоторые несознательные граждане не хотят с этим считаться. Вы знаете, — добавил он, — есть еще люди, которые готовы поставить свой индивидуальный забор из горбыля выше интересов целого района.
Я не стал спорить с товарищем Филюриным по этому поводу: действительно, такие граждане среди нас еще, увы, имеются. Но я никак не мог согласиться с ним в том, что могучая сила «производственной необходимости» непременно должна ущемлять чьи-то личные интересы и что будто эта сила неотвратима, как гром или молния.
В силу необходимости, например, по Генеральному плану реконструкции Москвы приходится с места на место передвигать целые дома.
