наведывавшимися в дом отца. Примечательно, что выше спасения через веру – краеугольного камня реформы Лютера – Сведенборг ставил спасение через добрые дела – как непреложное подтверждение первого.
Этот удивительный одинокий человек был многими людьми. Он любил ремесла: в Лондоне, в пору юности, работал переплетчиком, краснодеревщиком, оптиком, часовщиком и изготовителем научных приборов, а еще он чертил карты на глобусах. Наряду с этим он изучал естественные науки, алгебру и новую астрономию сэра Исаака Ньютона, с которым мечтал побеседовать, но их встреча так и не состоялась. Изобретения Сведенборга носили прикладной характер: он предвосхитил небулярную теорию Канта и Лапласа, разработал аппарат для передвижения по воздуху и еще один – военный – для перемещений под водой. Мы обязаны Сведенборгу методом измерять географическую долготу и трактатом о диаметре Луны. Начиная с 1716 года он издает в Уппсале научный журнал с прекрасным названием «Daedalus Hyperboreus» [611], который просуществовал два года. В 1717 году отвращение к умозрительным исчислениям побуждает его отказаться от предложения короля занять кафедру астрономии. Во время безрассудных и почти мифических войн, которые вел Карл XII, – войн, превративших Вольтера в эпического поэта, в автора «Генриады», – Сведенборг служит военным инженером. Он изобретает и конструирует аппарат для перемещения кораблей по земле на расстояние свыше четырнадцати миль. В 1734 году в Саксонии выходят три тома его «Opera philosophica et mineralia» [612]. Он хорошо владел латинским гекзаметром и интересовался английской литературой – Спенсером, Шекспиром, Коули, Мильтоном и Драйденом – из-за мощи их воображения. Даже если бы он не посвятил себя мистицизму, его имя прославилось бы в науке. Подобно Декарту, Сведенборг хотел отыскать то место, где дух сообщается с телом. Изучение анатомии, физики, алгебры и химии вдохновило множество других его работ на подобные темы, – как было принято в то время, писал он их на латыни.
В Голландии на него производят впечатление религиозность и благополучие жителей. Он объясняет это тем, что Голландия – республика, а при монархии народ, привыкший низкопоклонничать перед царем, также льстит и Господу – рабская черта, едва ли угодная Богу. Попутно заметим, что во время путешествий Сведенборг посещает университеты, школы, бедные кварталы и фабрики. Ему очень нравится музыка, особенно опера. Он служит советником Королевского общества полезных ископаемых, заседает в дворянской палате. Догматической теологии Сведенборг всегда предпочитает изучение Священного Писания. Латинские переводы его не удовлетворяют; он штудирует оригинальные еврейские и греческие тексты. В дневнике Сведенборга есть запись, где он обвиняет себя в чудовищной гордыне: листая тома, стоящие на полках книжкой лавки, он подумал, что сможет без особых усилий улучшить написанное, а потом осознал, что у Господа есть тысяча способов дотронуться до человеческого сердца и что бесполезных книг не существует. Плиний Младший писал, что нет такой плохой книги, в которой не найдется ничего полезного, об этом же вспоминает Сервантес.
Главное событие его жизни произошло в Лондоне апрельским вечером 1745 года. Сам Сведенборг назвал его «ступенью знания» или «ступенью разрыва». Этому предшествовали сны, молитвы, посты, периоды сомнений и, что еще более удивительно, кропотливая научная и философская работа. Один незнакомец, о внешности которого ничего не известно, молча следовал за ним по улице, затем вошел к Сведенборгу в дом; гость сказал, что он Господь. И возложил на Сведенборга миссию явить человечеству, погрязшему в безбожии, грехах и заблуждениях, истинную утраченную веру в Иисуса. Незнакомец сказал, что духу Сведенборга будет позволено посетить небеса и преисподнюю и что он сможет говорить с мертвыми, ангелами и демонами.
В то время избраннику было пятьдесят семь лет; еще тридцать он вел жизнь визионера, которую запечатлел в ученых трактатах, написанных ясной и спокойной прозой. В отличие от других мистиков, он избегал метафор, экзальтации, расплывчатых и страстных гипербол.
Тому есть простое объяснение. Употребление любого слова предполагает некий имеющийся опыт, символом которого является это слово. Мы говорим о вкусе кофе, потому что уже пробовали его раньше; говорим о желтом цвете, ибо видели лимоны, золото, пшеницу и закаты. Чтобы показать невыразимый союз души человека и Бога, исламские суфии были вынуждены прибегать к чудесным аналогиям, используя образы роз, опьянения или плотской любви. Сведенборг воздерживается от такого рода риторических ухищрений, поскольку предмет его интереса – не экстаз безумной и восторженной души, а подробное и точное описание внеземных миров. Чтобы мы смогли – или хотя бы попытались – вообразить глубочайшую пропасть ада, Мильтон говорит: «No light, but rather darkness visible» [613]. Сведенборг предпочитает точность и в конечном счете – почему бы не сказать об этом? – избыточное многословие исследователя или географа, описывающего неизведанные земли.
Произнося эти слова, я чувствую, как передо мной бронзовой стеною вырастает читательское недоверие. Оно зиждется на двух предположениях: о преднамеренном обмане со стороны человека, написавшего столь странные вещи, и о внезапном или прогрессирующем безумии. Первое невозможно. Ежели бы Сведенборг намеревался нас обмануть, то не стал бы публиковать значительную часть своих трудов анонимно, как поступил, например, с двенадцатью томами своих «Arcana Coelestia» [614], авторитету которых могло бы поспособствовать его громкое имя. Известно, что он не превращал свои беседы в проповеди. Подобно Эмерсону и Уолту Уитмену, он считал, что «аргументы никого не убеждают» и что, дабы убедить того, кто слышит, достаточно простой констатации истины. Он всегда избегал споров. В его сочинениях (конечно, я имею в виду только мистические трактаты) нет ни одного силлогизма – только краткие спокойные утверждения.
Гипотеза о безумии столь же безосновательна. Если бы автор «Daedalus Hyperboreus» и «Prodromus Principiorum Rerum Naturalium» [615] сошел с ума, мы бы не увидели тысяч вышедших из-под его упрямого пера кропотливых страниц – итога последних тридцати лет его работы, который не имеет ничего общего с безумием.
Обратимся теперь к его многочисленным видениям, которые, несомненно, содержат в себе много чудесного. Уильям Уайт проницательно заметил, что мы безропотно принимаем на веру видения древних, отвергая или высмеивая видения современников. Мы верим Иезекиилю, поскольку его возвышает временна́я и пространственная дистанция; мы верим Иоанну Креста, потому что он – неотъемлемая часть испанской литературы, но мы не верим ни Уильяму Блейку, мятежному ученику Сведенборга, ни его учителю, человеку недавнего прошлого. Можно ли установить точную дату, когда истинные видения сменились апокрифическими? То же самое Гиббон вопрошал и о чудесах.
Сведенборг два года постигал иврит, ибо хотел читать Священное Писание в оригинале. Мне кажется – следует оговориться, что это всего лишь частное мнение простого литератора, а не ученого или богослова, – что Сведенборг был самостоятельным мыслителем, подобно Спинозе или Бэкону, но он совершил досадную
