Мне кажется, ты была бы огорчена, если бы когда-нибудь узнала, что наши фамильные ценности украшают стол какого-нибудь банкира или входят в приданое его дочки.
Тысяча поцелуев, дитя мое.
Иоанна.
P.S. Представь, какое счастье выпало на долю моего приюта. Вчера, заехав в магазин этого славного Вокульского, я обронила словечко о пожертвовании для бедных сироток. Я рассчитывала на несколько десятков рублей, а он - поверишь ли? - пожертвовал мне тысячу, буквально - тысячу рублей! И еще сказал, что мне он не осмелился бы вручить меньшую сумму. Еще несколько таких Вокульских, и я чувствую, что на старости лет готова стать демократкой".
Панна Флорентина, кончив читать, не смела поднять глаз. Наконец она собралась с духом и взглянула на панну Изабеллу; та сидела на козетке бледная, сжав руки.
- Что же ты скажешь, Флора? - спросила она минуту спустя.
- Я думаю, - тихо ответила панна Флорентина, - что графиня в начале своего письма сама весьма метко высказалась о своем вмешательстве в это дело.
- Какое унижение! - прошептала панна Изабелла, нервно постукивая рукою по козетке.
- Унизительно, когда предлагают три тысячи под залог серебра, в то время как чужие люди дают пять тысяч. А больше не о чем говорить.
- Как она обращается с нами... Видимо, мы действительно разорены...
- Да что ты, Белла! - прервала, оживляясь, панна Флорентина. - Именно это жестокое письмо доказывает, что вы не разорены. Тетка умеет быть жестокой, однако умеет уважать настоящее горе. Если б вам действительно грозило разорение, вы нашли бы в ее лице заботливого и чуткого утешителя.
- Спасибо.
- И чего тебе опасаться? Завтра мы получим пять тысяч рублей, на которые можно вести хозяйство полгода или хотя бы три месяца. Через некоторое время...
- Наш дом продадут с аукциона...
- Простая формальность, вот и все. Больше того: вы даже выгадаете, в то время как теперь дом для вас - это только обуза. Ну, а после смерти тетки Гортензии ты получишь тысяч сто. Впрочем, - прибавила после паузы панна Флорентина, подняв брови, - я сама не уверена, нет ли у твоего отца состояния. Все придерживаются такого мнения...
Панна Изабелла перегнулась с козетки и взяла панну Флорентину за руку.
- Флора, - сказала она понижая голос, - кому ты это говоришь? Видно, ты в самом деле считаешь меня только барышней на выданье, которая ничего не видит и ничего не понимает? Думаешь, я не знаю. - произнесла она еще тише, что уже месяц ты одалживаешь деньги на хозяйство у Миколая...
- Может быть, отец именно этого хочет...
- И хочет, чтобы ты каждое утро потихоньку вкладывала в его портмоне несколько рублей?
Панна Флорентина посмотрела ей в глаза и покачала головой.
- Ты знаешь слишком много, - сказала она, - но не все. Уже две недели как у отца завелись свои карманные деньги...
- Значит, он делает новые долги.
- Нет. Отец никогда не станет занимать в городе. Кредиторы приходят на дом с деньгами и у него в кабинете получают расписку и проценты. Ты его в этом отношении не знаешь.
- Откуда же у него деньги?
- Не знаю. Вижу, что есть, и слышу, что всегда были.
- Почему же в таком случае он позволил продать серебро? - настойчиво спрашивала панна Изабелла.
- Может быть, он хочет подразнить родных.
- А кто скупил его векселя?
Панна Флорентина беспомощно развела руками.
- Их скупила не Кшешовская, - сказала она. - Это я знаю наверное. Значит - или тетка Гортензия, или же...
- Или?
- Или сам отец. Разве ты не знаешь, сколько вещей он делает только для того, чтобы встревожить родных, а потом посмеяться над ними?
- Зачем же ему тревожить меня, нас?
- Он думает, что ты не тревожишься. Дочь обязана безгранично верить отцу...
- Ах, вот что!.. - шепнула панна Изабелла и задумалась.
Родственница в черном платье медленно поднялась с кресла и тихо вышла.
Панна Изабелла снова взглянула на комнату, которая показалась ей совсем бесцветной, на черные ветки, качавшиеся за окном, на чету воробьев, щебетавших, может быть, о постройке гнезда, на небо, теперь уже сплошь серое, без единой светлой полоски. На мгновение она снова вспомнила о пасхальном сборе, о новом туалете, но и то и другое показалось ей таким маловажным, почти смешным, и она еле заметно пожала плечами.
Ее мучили другие вопросы: не отдать ли и впрямь сервиз графине Иоанне и - откуда отец берет деньги? Если они у него были все время, зачем он позволял занимать их у Миколая? А если их не было, то из какого источника он черпает их сейчас?.. Если отдать сервиз и серебро тетке, можно упустить случай выгодно их продать, а если продать за пять тысяч, эти фамильные вещи могут в самом деле попасть в недостойные руки, как писала графиня.
Внезапно течение ее мыслей прервалось: ее чуткое ухо уловило шорох в отдаленных комнатах. Это были мужские шаги - мерные и спокойные. В гостиной их слегка приглушил ковер, в столовой они зазвучали отчетливей, в ее спальне снова стихли, словно кто-то шел на цыпочках.
- Войди, папа, - откликнулась панна Изабелла, услышав стук в дверь.
Вошел пан Томаш. Она приподнялась было с козетки, но отец удержал ее. Он обнял ее, поцеловал в голову и сел рядом, предварительно бросив взгляд в большое зеркало на стене. Он увидел свое красивое лицо, седые усы, безупречный темный сюртук, выутюженные брюки, словно только что от портного, и убедился, что все в надлежащем порядке.
- Я слышал, - сказал он дочери, улыбаясь, - что барышня получает письма, которые портят ей настроение.
- Ах, папа, если б ты знал, в каком тоне пишет тетка...
- Наверно, в тоне слабонервной особы. За это не стоит на нее обижаться.
- Если бы только обида... Я боюсь, что она права и наше серебро может попасть на стол к какому-нибудь банкиру.
Она прижалась головою к плечу отца. Пан Томаш невольно взглянул в зеркало на столике и отметил про себя, что вместе они в эту минуту образуют очень красивую группу. Особенно выразителен был контраст между тревогой, выражавшейся на лице дочери, и его собственным спокойствием. Он улыбнулся.
- Столы банкиров!.. - повторил он. - Серебро наших предков бывало на столах у татар, казаков, взбунтовавшихся мужиков - и это не только не уронило нашего достоинства, но даже принесло нам почет. Кто борется, тот рискует потерять.
- Они теряли из-за войны и на войне, - заметила панна Изабелла.
- А сейчас разве не война?.. Изменилось только оружие: вместо косы или ятагана сражаются рублем. Иоася это хорошо понимала, когда продавала - и не то что сервиз, а родовое имение - и разбирала развалины замка для постройки амбара.
- Итак, мы побеждены... - вздохнула панна Изабелла.
- Нет, дитя мое, - ответил пан Томаш, приосанившись. - Мы вскоре начнем побеждать, и, пожалуй, именно этого опасается моя сестрица и ее присные. Они так погрузились в спячку, что их возмущает каждое проявление жизненной силы, каждый мой смелый шаг, - прибавил он словно про себя.
- Твой, папа?
- Да. Они думали, что я стану просить их о помощи. Иоася охотно сделала бы меня своим поверенным. А я отказался от их милостей и сблизился с мещанством. Я приобрел среди этих людей вес, и это начинает беспокоить наших аристократов. Они думали, я отойду на второй план, а между тем видят, что я могу выдвинуться на первый.
- Ты, папа?
- Я. До сих пор я молчал, ибо не было подходящих исполнителей. Теперь я нашел человека, который понял мои идеи, и начну действовать.
- Кто же это? - спросила панна Изабелла, с изумлением глядя на отца.
- Некий Вокульский, коммерсант, железный человек. С его помощью я организую наше мещанство, создам общество по торговле с Востоком, подниму таким образом промышленность...
- Ты папа?
- И тогда посмотрим, кто окажется впереди, хотя бы при выборах в городской совет, если они будут...
Панна Изабелла слушала, широко раскрыв глаза.
- А ты уверен, папа, что человек, о котором ты говоришь, не окажется просто аферистом, авантюристом?
- Так ты его не знаешь? - спросил пан Томаш. - А ведь это один из наших поставщиков.
- Магазин я знаю, красивый, - задумчиво ответила панна Изабелла. - Есть там старый приказчик, чудак как будто, но необычайно учтивый... Ах, кажется, несколько дней назад я видела и владельца... Очень грубый человек по виду...
- Вокульский груб? - удивился пан Томаш. - Он действительно держится несколько натянуто, но весьма любезен.
Панна Изабелла тряхнула головой.
- Неприятный человек, - заметила она, оживляясь. - Теперь припоминаю... Во вторник я была в магазине, спросила его, сколько стоит веер. Надо было видеть, как он взглянул на меня!.. Ничего не ответил, только вытянул огромную красную ручищу к приказчику (довольно, знаешь ли, изящному молодому человеку) и буркнул сердито: "Пан Моравский (или Мрачевский, я уж не помню), дама спрашивает, сколько стоит веер..." Нет, неинтересного ты выбрал себе компаньона! - рассмеялась панна Изабелла.
- Человек бешеной энергии, железный человек, - возразил пан Томаш. Все они таковы. Ты узнаешь этих людей, потому что я намерен устроить у нас несколько совещаний. Все они оригинальны, но этот оригинальнее остальных.
