Адама. Среди книг, несших эту новость, были и апокрифические Евангелия. Сегодня слово «апокрифический» обозначает «поддельный» или «ложный», хотя первое его значение – «тайный». Апокрифические тексты охранялись от непосвященных, читать их дозволялось лишь избранным.
Независимо от нашего маловерия, Христос – самый живой образ в памяти человечества. Свое учение, сегодня охватившее планету, ему довелось проповедовать в глухой провинции. Двенадцать его апостолов были людьми неграмотными и бедными. За исключением нескольких начертанных на земле и тут же стертых слов, он ничего не написал. (Пифагор и Будда тоже излагали свое учение вслух.) Доказательствами он не пользовался, естественной формой его мысли служила метафора. Осуждая пышную тщету погребений, он говорил, что мертвецов хоронят такие же мертвецы. Осуждая лицемерие фарисеев – что они похожи на раскрашенные гробы. Он умер молодым на кресте, который в те времена был виселицей, а теперь стал символом. Не подозревая о его беспредельном будущем, Тацит бегло сообщает о нем и именует Хрестом. Никто до такой степени не повлиял и не влияет сегодня на ход истории.
Эта книга не противоречит каноническим Евангелиям. Она лишь рассказывает ту же биографию с непривычными вариациями. Повествует о неожиданных чудесах. Так, она сообщает, что пятилетним мальчиком Иисус слепил из дорожной глины птиц и те, к изумлению его приятелей по играм, вдруг взлетели и, распевая, исчезли в небе. Приписываются ему и жестокие чудеса, на которые способен всемогущий ребенок, еще не наученный разуму. В Ветхом Завете ад (Шеол) – это могила; в терцинах «Божественной комедии» – разветвленная система подземных темниц с точнейшей топографией; в этой книге так зовут героя, который ведет спор с самим князем тьмы, Сатаной, и славит Господа.
Вместе с каноническими книгами Нового Завета эти забытые на много веков и воскрешенные сегодня апокрифы – самые древние орудия христианской веры.
1985
Герберт Джордж Уэллс
«Машина времени. Человек-невидимка»
В отличие от книг Бекфорда и Эдгара По, истории, включенные в сборник, – это кошмары, намеренно избегающие фантастического стиля. Они пришли к автору в последние годы XIX и в начале XX века. Уэллс как-то заметил, что нынешнее время, наше время, не доверяет магии и талисманам, риторической помпезности и высокопарности. Уже тогда, как и сейчас, воображение примирялось с чудесным, если только чудеса имели научную, а не сверхъестественную природу. В каждом из текстов Уэллса явлено одно-единственное чудо; окружающие его обстоятельства донельзя будничны и серы. Обратимся к «Человеку-невидимке» (1897). Чтобы сделать Гигеса невидимым, греки прибегли к помощи бронзового кольца, найденного в бронзовом коне; Уэллс – для большего правдоподобия – представляет нам альбиноса, который погружает себя в особую жидкость, а потом вынужден ходить голым и босым, потому что одежда и обувь, в отличие от него самого, невидимостью не обладают. В творчестве Уэллса глубинный смысл важен не меньше, чем сюжет. Его человек-невидимка – символ нашего одиночества, символ, которому уготована долгая судьба. Уэллс утверждал, что изобретения Жюля Верна – это всего лишь пророчества, а его собственные идеи никогда не будут воплощены. Оба они полагали, что человек никогда не побывает на Луне; наш век, должным образом изумившись, наблюдал за этим деянием.
То обстоятельство, что Уэллс был гением, поражает не меньше, чем то, что все им написанное проникнуто скромностью – в сочетании с иронией.
Уэллс родился в 1866 году, неподалеку от Лондона. Он был незнатного происхождения, испытал и лишения, и нужду. Он был республиканец и социалист. В последние десятилетия жизни он перешел от записи сновидений к трудолюбивому составлению толстых книг, которые должны были помочь людям стать гражданами мира. В 1922 году он публикует «Историю мира». Лучшая биография Уэллса представлена в двух томах его «Опыта автобиографии» (1934). Он умер в 1946 году. Романы Уэллса были первыми книгами, которые я прочитал; может быть, они станут и последними.
1985
Федор Достоевский
«Бесы»
Как первая встреча с любовью, как первая встреча с морем, первая встреча с Достоевским – памятная дата в жизни каждого. Обычно она относится к юношеским годам: зрелость ищет и находит авторов более уравновешенных. В 1915 году, в Женеве, я с жадностью проглотил «Преступление и наказание» в легко читаемом переводе Констанс Гарнетт. Роман, в центре которого – преступник и проститутка, навел на меня не меньший ужас, чем обступавшая со всех сторон война. Сын военного хирурга, погибшего от руки убийц, Достоевский (1821–1881) знал в своей жизни бедность, болезнь, тюрьму, ссылку, безоглядную преданность литературе, путешествия, страсть к азартным играм и, в самом конце, славу. Исповедовал культ Бальзака. Как члена тайного общества его приговорили к повешению. На эшафоте, где уже нашли смерть его товарищи, ему был изменен приговор, и Достоевский провел на каторжных работах в Сибири четыре года, о которых не забывал потом никогда.
Он изучал и пересказывал утопии Фурье, Оуэна и Сен-Симона. Был социалистом и разделял идеи панславизма. Достоевский представлялся мне своего рода неисчерпаемым божеством, способным понять и простить все живое. Странно, что порой он опускался до обычной политики, чье дело – лишать прав и клеймить позором.
Взяться за книгу Достоевского – значит очутиться в огромном неизвестном городе или в гуще битвы. «Преступление и наказание» открыло мне совершенно неведомый мир. Но когда я начал читать «Бесов», произошло что-то странное. Я почувствовал, что вернулся на родину. Степь в этом романе была вроде нашей пампы, только увеличенной в размерах. Варвара Петровна и Степан Трофимович ничем, кроме непроизносимых имен, не отличались от двух безалаберных аргентинских стариков. Книга начиналась так оживленно, как будто рассказчик не знал о ее трагическом конце.
Во вступительной статье к антологии русской литературы Владимир Набоков пишет, что не нашел у Достоевского ни одной страницы, которую мог бы отобрать. Это только значит, что о Достоевском следует судить не по отдельным страницам, а по совокупности страниц, составляющих книгу.
1985
Торстейн Веблен
«Теория праздного класса»
Когда несколько лет тому назад мне дали почитать эту книгу, я подумал, что она сатирическая. Только потом я узнал, что это первая работа блестящего социолога. Впрочем, достаточно лишь внимательно присмотреться к обществу, чтобы понять, что оно отнюдь не утопично, а его беспристрастное описание рискует оказаться на грани сатиры. В этой книге, датируемой 1899 годом, Веблен очерчивает и определяет праздный класс, чья странная обязанность – неистово тратить деньги. Так, представители этого класса живут в некоем районе только потому, что он известен своей дороговизной. Либерман или Пикассо просили большие суммы за свои картины не из жажды наживы, но ради того, чтобы не разочаровывать покупателей, целью которых было показать, что они могут позволить себе холст с подписью мастера. Согласно Веблену, рост популярности гольфа связан с тем, что для этой игры требуется много
