- А, рыбачек! - сказал он. - Опять ловил рыбку на камушках?
- Нет, сэр, я разносил известия, - отвечал я.
- Какие известия, мой мальчик?
Я рассказал ему про макрель и прочее, но добавил, что шевалье не велел мне называть имен. Потом я сообщил ему, что на улице собралась огромная толпа и что у нас в доме выбили окна.
- Выбили окна? Почему? - спросил доктор, и я рассказал ему все, как было. - Отведи Долли в конюшню, Сэмюел, и ничего не говори хозяйке. Пойдем со мной, рыбачок.
Доктор был очень высок ростом и носил большой белый парик. Я и сейчас еще помню, как он перескакивает через могильные плиты и, минуя высокую, увитую плющом колокольню, через кладбищенские ворота направляется к нашему дому.
Как раз в это время подъехали погребальные дроги.
Толпа выросла еще больше; все шумели и волновались. Когда дроги приблизились, поднялся страшный крик. "Тише! Позор! Придержите язык! Дайте спокойно похоронить бедную женщину", - сказали какие-то люди. Это были ловцы макрели, к которым вскоре присоединились господа из Приората. Но рыбаки были немногочисленны, а горожан было много, и они были очень злые. Когда мы вышли на Портовую улицу (где стоял наш дом), мы увидели на обоих ее концах толпы народа, а посередине, у наших дверей, большие погребальные дроги с черными плюмажами.
Если эти люди решили загородить улицу, то дрогам ни за что не проехать ни взад, ни вперед. Я вошел обратно в дом тем же путем, каким вышел, - через заднюю садовую калитку в проулке, где пока еще никого не было. Доктор Барнард следовал за мной. Открыв дверь на кухню (где находится очаг и медный котел), мы ужасно испугались при виде какого-то человека, который неожиданно выскочил из котла с криком: "О, боже, боже! Спаси меня от злодеев!" Это оказался дедушка, и при всем моем уважении к дедам (я теперь сам достиг их возраста и звания), я не могу не признать, что мой дедушка при этой оказии являл собою зрелище весьма жалкое.
- Спасите мой дом! Спасите мое имущество! - вопит мой предок, а доктор презрительно отворачивается и идет дальше.
В коридоре за кухней нам повстречался мосье де ла Мотт, который сказал:
- Ah, c'est toi, mon garcon {А, это ты, мой мальчик (франц.).}!. Ты выполнил поручение. Наши уже здесь. Он поклонился доктору, который вошел вместе со мной и ответил ему столь же сухо. Мосье де ла Мотт, занявший наблюдательный пункт на верхнем этаже, разумеется, видел, как подходили его люди. Поглядев на него, я заметил, что он вооружен. За пояс у него были заткнуты пистолеты, а на боку висела шпага.
В задней комнате сидели два католических патера и еще четыре человека, которые приехали на погребальных дрогах. У дверей нашего дома их встретили страшной бранью, криками, толчками и даже, по-моему, палками и камнями. Матушка, потчевавшая их коньяком, ужасно удивилась, увидев входившего в комнату доктора Барнарда. Его преподобие и наше семейство не очень-то жаловали друг друга.
Доктор отвесил служителям римско-католической церкви весьма почтительный поклон.
- Господа, - сказал он, - как ректор здешнего прихода и мировой судья графства, я пришел сюда навести порядок, а если вам грозит опасность, разделить ее с вами. Говорят, графиню будут хоронить на старом кладбище. Мистер Треслз, вы готовы к выезду?
Гробовщики отвечали, что сию минуту будут готовы, и отправились наверх за своей печальною ношей.
- Эй вы, откройте дверь! - крикнул доктор. Находившиеся в комнате отпрянули назад.
- Я открою, - говорит матушка.
- Et moi, parbleu! {И я тоже, черт побери! (франц.)} - восклицает шевалье и выходит вперед, положив руку на эфес шпаги.
- Полагаю, сэр, что я буду здесь полезнее вас, - очень холодно замечает доктор. - Если господа мои собратья готовы, мы сейчас выйдем. Я пойду вперед, как ректор здешнего прихода.
Матушка отодвинула засовы, и он, сняв шляпу, вышел на улицу.
Как только отворилась дверь, началось настоящее вавилонское столпотворение, и весь дом наполнился криками, воплями и руганью. Доктор с непокрытой головою продол жал невозмутимо стоять на крыльце.
- Есть ли здесь мои прихожане? Все, кто ходит в мою церковь, отойдите в сторону! - смело крикнул он.
В ответ разразился оглушительный рев: "Долой папизм! Долой попов! Утопим их в море!" - и всякие другие проклятья и угрозы.
- Прихожане французской церкви, где вы? - взывал доктор.
- Мы здесь! Долой папизм! - вопили в ответ французы.
- Выходит, оттого, что сто лет назад вас подвергали гонениям, вы теперь, в свою очередь, хотите преследовать других? Разве этому учит вас ваша Библия? Моя Библия этому не учит. Когда ваша церковь нуждалась в починке, я отдал вам неф своей церкви, и вы совершали там свои богослужения и были желанными гостями. Так-то вы платите за доброе отношение к вам? Позор на ваши головы! Позор, говорю я вам! Но меня вам не запугать! Эй, Роджер Хукер, бродяга и браконьер! Кто кормил твою жену и детей, когда ты сидел в тюрьме в Льюисе? А как ты вздумал кого-либо преследовать, Томас Флинт? Посмей только остановить эту похоронную процессию, и не будь я доктором Барнардом, если я не велю завтра же взять тебя под стражу!
Тут раздались крики: "Ура доктору! Да здравствует мировой судья!" Сдается мне, что они исходили от макрели, которая к этому времени была уже в полном сборе и отнюдь не собиралась молчать, как рыба.
- А теперь выходите, пожалуйста, господа, - сказал доктор обоим иноземным священникам, и они довольно смело двинулись вперед, сопровождаемые шевалье де ла Моттом. - Слушайте, друзья и прихожане, члены англиканской церкви и диссентеры! Эти иноземные священнослужители хотят похоронить на соседнем кладбище умершую сестру, подобно тому как вы, иноземные диссентеры, тихо и без помех хороните своих покойников, и я намерен сопровождать этих господ до приготовленной ей могилы, чтобы убедиться, что она упокоилась там в мире, как надеюсь когда-нибудь упокоиться в мире и я.
Тут люди принялись громко приветствовать доктора. Галдеж прекратился. Маленькая процессия выстроилась, в полном порядке прошла по улице и, обойдя протестантскую церковь, вступила на старое кладбище позади Приората. Доктор шагал между двумя римско-католическими патерами. Я и сейчас ясно представляю себе эту сцену - гулкий топот ног, мерцание факелов, а затем мы через приоратские ворота входим на старое монастырское кладбище, где была вырыта могила, на надгробье которой до сих пор можно прочитать, что здесь покоится Кларисса, урожденная де Вьомениль, вдова Фрэнсиса Станислава графа де Саверн и Барр из Лотарингии.
Когда служба окончилась, шевалье де ла Мотт (я стоял рядом с ним, держась за полу его плаща) подошел к доктору.
- Господин доктор, - говорит он, - вы вели себя мужественно, вы предотвратили кровопролитие...
- Мне повезло, сэр, - отвечает доктор.
- Вы спасли жизнь этим почтенным священнослужителям и оградили от оскорблений останки женщины...
- Печальная история которой мне известна, - сурово замечает доктор.
- Я не богат, но вы позволите мне пожертвовать этот кошелек вашим беднякам?
- Сэр, мой долг велит мне принять его, - отвечает доктор. Позднее он сказал мне, что в кошельке было сто луидоров.
- Могу ли я просить позволения пожать вам руку? - восклицает несчастный шевалье.
- Нет, сэр! - говорит доктор, пряча руки за спину. - Пятна на ваших руках не смыть пожертвованием нескольких гиней. - Доктор говорил на превосходном французском языке. - Доброй ночи, дитя мое, и я искренне желаю тебе вырваться из рук этого человека.
- Сударь! - восклицает шевалье, машинально хватаясь за шпагу.
- Мне кажется, сэр, в прошлый раз вы показали свое искусство на пистолетах! - С этими словами доктор Барнард направился к своей калитке, а бедный де ла Мотт сначала остановился, словно пораженный громом, а потом разразился слезами, восклицая, что на нем лежит проклятье - проклятье Каина.
- Мой милый мальчик, - говорил мне впоследствии старый доктор, вспоминая об этих событиях, - твой друг шевалье был самым отъявленным злодеем, какого мне приходилось встречать, и, глядя на его ноги, я всякий раз ожидал увидеть на них раздвоенные копыта.
- Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о несчастной графине? попросил я его.
Но он ничего о ней не знал, ибо видел ее всего лишь один раз.
- И по правде говоря, - сказал он, лукаво поглядев на меня, - случилось так, что и с твоим почтенным семейством я тоже не был на слишком короткой ноге.
Глава V. Я слышу звон лондонских колоколов
Как ни велика была неприязнь доктора Барнарда к нашему семейству, он не питал подобных предубеждений к младшему поколению и к милой крошке Агнесе, а напротив, очень любил нас обоих. Почитая себя человеком, лишенным всяких предрассудков, он выказывал большое великодушие даже к приверженцам римско-католической церкви. Он послал свою жену с визитом к миссис Уэстон, и обе семьи, прежде почти не знавшие друг друга, теперь свели знакомство. Маленькая Агнеса постоянно жила у этих Уэстонов, с которыми сблизился также и шевалье де ла Мотт. Впрочем, мы убедились, что он уже был с ними знаком, когда послал меня разносить знаменитое известие насчет "макрели", которое собрало по меньшей мере десяток жителей нашего города. Помнится, у м-иссис Уэстон всегда был ужасно перепуганный вид, словно у нее перед глазами вечно торчало какое-то привидение. Однако все эти страхи не мешали ей ласково обходиться с маленькой Агнесой.
