— Ну да, ну да… У вас же там нельзя прогуливать… К шести. О'кей. Забили.
* * *
И вот он сидел перед Ольгой — человек с неподвижным, одутловатым лицом, Женькин Бог, облаченный в просторный спортивный костюм. Сколько кордонов ей пришлось одолеть, пробираясь на прием к футбольному божеству, проще, наверное, пробиться к Президенту…
Теперь она пробралась на знаменитую базу в Конче-Заспе, в элитный садок-питомник украинского футбола. Как и полагается государству в государстве, база отделена была границей, и граница эта пребывала на замке — хватало одного взгляда на охранявших ее пограничников; сопровождавший Ольгу оператор все охал и ахал и порывался снимать, за что был строго предупрежден.
База и вправду поражала размахом, продуманностью, какой-то даже элегантностью; говорят, такого нету и у богатейших западных клубов. Да, Ольга в чем-то понимала сына — приманка весьма аппетитна, тысячи пацанов спят и видят, как бы оказаться полноправными птичками в этой золотой клетке…
— Валерий Васильевич, вот вы неоднократно говорили о сходстве футбола и театра. И там, и там присутствует режиссер, он же тренер, и там и там присутствует ансамбль игроков-исполнителей… И в футболе, и на театре опасно премьерство… И в футболе, и на театре режиссер спрятан за кулисами…
Она замолчала, ожидая реакции от собеседника, но проще было дождаться отклика от скифской бабы.
Ольга не растерялась. Она была готова к сложностям и не собиралась отступать:
— Я, признаться, не знаток футбола, да я и не люблю футбол, честно говоря…
Она подождала реакции теперь уже на свою провокацию — тщетно.
— Так вот, я хотела спросить вас — вы по-прежнему любите театр? Вы посещаете киевские театры? Какие спектакли вы посмотрели в последнее время?
У ее собеседника запищала в кармане мобилка.
— Да. Нет… Нет. Все, — он спрятал телефон опять в карман.
— Вы читали Пелевина? Каких современных авторов вы предпочитаете? — Ольга говорила не умолкая. И — будто с гранитной глыбой.
Мобилка запищала снова. Ольгин собеседник чуть шевельнулся:
— Футбол — искусство. Я уже об этом говорил. Извините… У меня нет времени.
— Две минуты! Видите ли… О футболе с вами будут говорить специалисты, а я не специалист, я вообще не понимаю прелести футбола… — Ольга сбилась, растерялась, что случалось с ней очень редко; сидящий напротив человек гипнотизировал ее, как кролика. — Мой сын играет в футбол, занимается в спортшколе «Динамо», он буквально фанатеет…
— У меня нет времени на эти разговоры, — голос Ольгиного собеседника был по-прежнему мягок, тих и весок, тем не менее он поднялся из кресла, и усадить его обратно не было никакой возможности.
Ольга подалась вперед:
— Валерий Васильевич, у меня к вам колоссальная личная просьба. Отпустите моего сына, Валерий Васильевич. Он занимается в школе «Динамо»… Скажите сейчас в камеру, что вы отпускаете его, что он спокойно может ехать в Америку и там играть в футбол… вы ведь спокойно ездили в Эмираты, Шевченко спокойно поехал в Милан… Я вас умоляю, это очень важно, вы можете буквально спасти человека… Пожалуйста…
Ольгин собеседник помолчал еще несколько секунд — разглядывая Ольгу, как удав разглядывает кролика, причем такого, который на вид неаппетитен. Потом, ни слова не говоря, вышел.
— Ну ты даешь, — сказал за Ольгиной спиной потрясенный оператор. — Эксклюзив, блин.
* * *
Весь коридор Буцыной квартиры загроможден был коробками от «Филипса». Протискиваться пришлось боком; в комнате кто-то громко застонал, Женька покрылся холодным потом.
— Проходи, — торопил его Буца.
Женька сделал над собой усилие и вошел.
В комнате царили полумрак и духота. Трое «хлопцев» сидели на диване: двое были Игорь и Леха, третьего Женька никогда не видел, но ему тоже было лет пятнадцать-шестнадцать, и он тоже завороженно пялился на мерцающий в углу экран.
Женьке махнули рукой: садись, мол, не мешай.
Он остался стоять у двери; прямо на паласе у противоположной стены сидел еще один парень, на коленях у него была девчонка, здоровенная, лет семнадцати. А может, Женькина ровесница — в полумраке и под слоем косметики не разобрать…
Стон повторился; Женька перевел взгляд на экран — и отшатнулся.
На огромной кровати раскинулась голая грудастая тетка, и двое мужиков, тоже голых, удовлетворяли ее сразу с двух сторон. Вернее, это она их удовлетворяла; кто из них стонал, непонятно — наверное, стонали по очереди все трое…
Женька почувствовал, что его сейчас вырвет. Быстро отвел глаза — на лицах «хлопцев» лежал мерцающий отблеск экрана, Женька видел, что хлопцы заведены, что они истекают слюной, что они готовы облизывать этот маленький паскудный видик и стонать, стонать, как те, на экране…
Девчонка захихикала, наблюдая за Женькиной реакцией. А может быть, просто потому, что парень, на котором она сидела, по-хозяйски ее лапал.
— Выпить хочешь? — свистящим шепотом спросил подошедший из кухни Буца.
Женька мотнул головой:
— Поговорить… когда?
— Да успокойся, малый, — раздраженно сказал Леха. — Сядь.
К троице на экране прибавились еще две бабы и мужик.
— Еще минут десять, — все так же шепотом сказал Буца. — Да посмотри, ладно… Разрешаю…
У одной из новоприбывших теток груди были, как два мяча — адидасовские, черно-белые в какую-то странную сеточку, с аккуратным отверстием ниппеля. Женьку снова стало подташнивать; неизвестно, чем бы закончился для него этот просмотр, но пленка, по счастью, закончилась, телевизор зашипел так же сильно, как до того стонал, и серый экран подернулся будто сеткой из ползающих мух. Парни на диване завозились, обмениваясь полувнятными репликами; минут через пять заметили Женьку.
— Сядь, динамовец!
— Закуришь?
Женька переступил с ноги на ногу:
— Я, это…
— Леха, дай ему цыгарку…
— Я не курю, — сказал Женька тверже. — У меня режим.
— Тю-у-у, — протянул незнакомый парень. — У тебя режим, а мы тут порнушку крутим… Светка, посмотри на этого пацана, у него режим.
Веселая Светка не без труда выцарапалась из объятий своего ухажера, поднялась с ковра, подошла к Женьке так близко, что он уловил запах пота пополам с дешевой туалетной водой:
— Режим? Как это, трахаться тоже нельзя?
— Он футьболисть, — сказал Леха. — Были у отца три сына — двое умных, а третий футьболисть…
— Тут такое дело, пацаны, — вступил Буца с притворной серьезностью. — Беда у динамовца, форму у него сперли…
— Как?! — театрально удивился Игорь.
— Не может быть, — подхватил Леха.
— Да-да! — закивал, давясь от смеха, Буца. — Форма, она бабок стоит… Кто же это спер?
— Суки, — сказал Леха. — Какие-то суки сперли.
— А он динамовец? — спросили из угла. Светкин ухажер вернулся к своему занятию; облапываемая Светка радостно смеялась.
— Динамовец, — сказал Буца. — «Хто вище б'е, той краще грае».
И все радостно заржали.
…Через полчаса Женька вернулся домой. Радуясь, что мамы нет, сбросил куртку и кроссовки, босиком прошел в ванную, открыл воду и намылил руки.
«Три гола, — сказал Леха. — Закатаешь этим три гола — тады пошукаем твою форму и тех сук, что ее сперли, накажем. Только не подкачай, малой, на тебя ставка делается, если не закатаешь — у тебя бабок не хватит, чтобы потом расплатиться…»
Женька намылил руки во второй раз. Пробиваясь между пальцами, пена делалась белой и нежной, как подтаявшее мороженое.
«Этих» он несколько раз видел на площадке за гаражами. Площадка принадлежала соседнему ПТУ; пэтэушники иногда играли в футбол на деньги, хотя футболом эту толкотню, возню и драку можно было назвать только с большого перепугу…
Женька намылил ладони в третий раз. Руки дрожали мелкой противной дрожью.
* * *
(…Я близко. Я почти добежал. Здесь полно собак. Здесь полно мусорных баков с едой… Запах! Запах сводит с ума… Я не могу не идти на запах… Рыжая. Она. Зовет. Черный. Рядом с ней. Рвать, драться, рвать его… Она зовет… Только желание, только жажда — взять ее… Взять, сейчас… рыжая… Выгибается… ее голос… ее запах… хвост… Черный шипит. Он большой. Он хорошо ел… Я могу порвать его. Он молодой и глупый. Я сильнее… Я хочу эту рыжую… хочу… ХОЧУ! Ничего… Не могу. Я должен бежать дальше. Я не могу. Я должен…)
* * *
— В чем дело, Оля? В чем дело? Зачем тебе потребовалась эта лажа с Лобановским? Какого черта… Ты же профессионал! Ты же дискредитировала себя, программу… всех людей, которые тебе помогали, за тебя просили… Зачем?
За спиной шефа помещалась круглая мишень; два дротика торчали из «яблочка», и только один чуть отклонился, попал в «восьмерку». Ольга и сама не понимала, почему и зачем допустила такой вызывающий прокол — и потому злилась все сильнее.
