Угождая чужой стране, он добился, как это ни странно, что в родной стали называть его "великим". Центр литературной жизни переместился из Москвы в маленькую деревушку, где он теперь обитал. По этой причине стали являться к нему на поклон не только литераторы, ищущие его покровительства, но и первые лица государства. Ему дали возможности выступать по радио, по телевидению — в прямом эфире. Включаю однажды телевизор и слышу хорошо знакомый мне голос: Ба! Да это же сам Ненашев выступает! Дает интервью. Было это в то время, когда к власти пришел Горбачев. Кто-то, растерявшись в новых условиях, задал вопрос:
— Как нам теперь жить? Что делать, скажите, Иван Семенович.
И он ответил не без хвастливых ноток в голосе:
— Кабы я знал! Кабы я ведал, я летал бы со своей Дарьей на самолете и разбрасывал листовки…
Когда я услышала эти его слова, меня взяло зло. Сказать нечего, а лезет к микрофону. Зачем? Чтобы себя показать. Чтобы люди знали — не только верхи, но и низы, что есть такой писатель — Ненашев, покупали бы его книги, а он, благодаря этому, обогащался. А может, он имел что сказать, да не решался. Это прошлое критиковать — безопасно. А настоящее… Не у каждого хватает смелости на это. Но зачем было Ненашеву, ненавидевшему власть (а он то и дело в своих произведениях бросается такими лозунгами: я ненавижу власть), водить с нею дружбу? Он был уверен, что это поможет ему стать еще более популярным. Но просчитался.
И Горбачева, и Ельцина, наших первых президентов, разваливших Союз, позволивших во время приватизации разграбить страну, мягко говоря, не уважал народ, а заодно и тех, кого они пригрели, в чем Ненашев очень скоро убедился.
Не так давно листаю местную газету (я все еще живу в том городе, где жил когда-то Ненашев), наткнулась на одну маленькую заметку.
Некто Юрий Беликов пишет: "Однажды я гостил у Ненашева И.С., и во время нашей прогулки вдоль реки он вдруг с горечью произнес:
— Уже за тем углом не знают, кто я такой.
И это говорит писатель с мировым именем".
Но скажите, какое дело соотечественникам Ненашева, его землякам, до писателя, который, оплевав свою страну, свой народ, помог реабилитироваться потомкам фашистов, которым пришлось у всего мира просить прощения за злодеяния своих предков? Они, соотечественники Ивана Семеновича, соседи, знают его. Но, как видно, знать не желают. Не хотят кланяться ему. Обозвать свой народ вороватым! В то время, как русские люди в течение семидесяти лет кормили чуть ли не пол-Европы! Что и теперь сказывается на нашей экономике. Сколько построенных советскими специалистами промышленных предприятий осталось в отделившихся от нас республиках, ставших самостоятельными государствами! Это разве не урок?!
Сколько жизней за спасение мира отдано нашими воинами! И погибли ведь лучшие. Это ведь тоже повлияло на положение народа, на самочувствие и поведение людей.
Конечно, кто-то и ворует, и бывает замешан в коррупции, но не рядовые же граждане. И не все подряд. Я думаю, за прошедшие после издания книги годы (а их у него было всего лишь семь) Ненашев понял свои ошибки, в чем-то раскаялся, но что-либо изменить было уже невозможно.
Он пишет комментарии к своей злополучной книге, оправдывается то есть. А всем известно: кто оправдывается, тот не прав.
Признав собственную неправоту, он сам же перечеркивает свою работу.
Додумался до чего: в произведении, которое должно было быть антивоенным, по его же замыслу, высказал антисоветские взгляды. В этом его ошибка… Но меня, признаюсь, больше всего интересовало, как, спустя много лет, стал он относиться к женщинам, остепенился ли он, дожив до старости, не ошибаюсь ли я, изображая его ловеласом. И на этот вопрос недавно нашла я ответ, прочитав опять же в местной газете статью, перепечатанную из другой газеты, которая (статья) называется "Последняя осень". Автор этой статьи — корреспондентка из поселка Уральский Татьяна Слотина, побывавшая у Ненашевых дома незадолго до кончины Ивана Семеновича. Татьяну Слотину, по всей вероятности, интересовало то же, что и меня. Она, рассказав о своей встрече с Ненашевым, сама того не подозревая, ответила на все мои вопросы, которые хотелось бы мне задать писателю. Сделаю выписки из ее статьи.
"Меня занимали, пишет Слотина, отношения Ненашева с его женой (вместе они прожили пятьдесят семь лет). Она в восемьдесят два года весь день хлопочет по дому: принимает врачей (в это время Иван Семенович был уже серьезно болен), отвечает на звонки, руководит готовкой обеда и часто заходит в гостиную, где лежит Иван Семенович, смотрит на него строго, а он на нее по-детски покорно, как будто спрашивает: "Я все правильно делаю?" Насколько трудно было общаться с женой его, настолько легко было общаться с ним. Не жаловала Дарья Дмитриевна женщин. Для меня это было (продолжает журналистка) нелегким испытанием, хотя я понимала, что это, возможно, идет из прошлого. Были в совместной жизни Ненашевых времена, когда маленькой женщине приходилось отстаивать свой семейный очаг, восстанавливать через невероятное терпение и муку покой в доме. Что она предпринимала в такие дни?
— Да ничего, — призналась мне Дарья Дмитриевна год спустя, — ни слежки, ни ревности, ни упреков, терпела, сохраняя свое достоинство. И все прощала ему, все, когда видела, как много он работает. Незаметно гляну на него: Господи, подумаю, чего только нет в его седой, дважды контуженной голове (разврат, как мне кажется, был подспорьем ему в работе, а работа — оправданием для распущенности). Однако напрасно он пользовался таким допингом. Общение с доступными женщинами не столько помогало ему в творчестве, сколько мешало, хотя он не сознавал этого, не обогащало его духовно, а обедняло. Меняя партнерш, он так и не полюбил ни одну из них. А это, в свою очередь, являлось причиной того, что он, рисуя всех своих героев мужского пола с самого себя, не смог создать, как ни мечтал об этом (кто из писателей о таких вещах не мечтает?!) образ положительного героя, такого, который явился бы образоцом для подражания и стал бы кумиром молодежи, вроде Павки Корчагина! Вести себя в быту, как Ненашев, писатель, безусловно, может. И никто ему этого не запретит. А вот если действующее лицо его произведения будет позволять себе то же самое, что и он, ему не удастся вызвать симпатию у читателя, будь он хотть самым красивым, талантливым в мире, приносящим большую пользу окружающим. Чтобы персонаж какого-то произведения полюбился читателю, он сам должен уметь любить. Не просто влюбляться время от времени то в ту, то в другую женщину (а женщина — в мужчин), а по-настоящему, верно и преданно любить одного человека. Такой способностью не отличается ни один из героев Ненашева. Они влюбляются, какое-то время горит у них душа, голова кружится, но кончается произведение, влюбленные расстаются, и на этом кончается их влечение друг к другу. Чувствуется: в будущем они уже не встретятся, а если встретятся, то будут уже обременены отношениями с другими партнерами. Чтобы понятнее было, что я имею в виду, приведу пример. Возьмем Григория Мелехова из "Тихого Дона". Конечно, он интересен прежде всего своими сомнениями, колебаниями идейного характера, вызванными сложностью исторического периода, временем, в котором довелось ему жить. Но отнимите у него любовь к Аксинье, что от него останется? Голые идеи. Скукота. В общем, настоящего искусства нет там, где нет настоящих, больших чувств. Ненашеву, конечно, было приятно, когда его называли великим. Но сам себя таким он не считал. Называл себя "провинциальным" писателем. Говорил про себя, что он "медленно ходит, медленно думает". Был бы он великим, не уехал бы так далеко от Москвы и сумел бы утвердиться в центре России. И главную книгу написал бы не в семидесятилетнем возрасте, а гораздо раньше. И жизнь его сложилась бы совсем по-другому. Не дожил бы он, наверное, до семидесяти лет, потому что:
"Русский гений издавна венчает
Тех, которые мало живут…"
И постеснялся бы протаскивать в союз писателей авторов вроде Дарьи Дмитриевны".
По всей вероятности, Слотина, как и я, осуждала его за то, что он сделал супруге своей такое одолжение. Беседуя с ним, она спросила:
— Как Вы относитесь к творчеству Дарьи Дмитриевны? — Он ответил:
— Да никак…
(Все-таки при всех своих недостатках он был честным человеком, не преувеличивал достоинства ни свои — как писателя, ни своей супруги). Спохватившись, он добавил еще несколько фраз. И вот что он сказал:
— Я не все читал, что она написала (не счел, значит, нужным. А вот другие пусть ее книги читают, тратят свое время).
Начав заниматься творчеством лет в шестьдесят, а то и позднее, к восьмидесяти издала шестнадцать книг (занимаясь в то же время домашними делами и перепечаткой того, что писал Иван Семенович). В какой-то из своих статей он признается, что за всю свою жизнь сам ни строчки не напечатал на машинке. Э то делала его помощница — Дарья Дмитриевна.
