"Русский гений издавна венчает
Тех, которые мало живут…"
И постеснялся бы протаскивать в союз писателей авторов вроде Дарьи Дмитриевны".
По всей вероятности, Слотина, как и я, осуждала его за то, что он сделал супруге своей такое одолжение. Беседуя с ним, она спросила:
— Как Вы относитесь к творчеству Дарьи Дмитриевны? — Он ответил:
— Да никак…
(Все-таки при всех своих недостатках он был честным человеком, не преувеличивал достоинства ни свои — как писателя, ни своей супруги). Спохватившись, он добавил еще несколько фраз. И вот что он сказал:
— Я не все читал, что она написала (не счел, значит, нужным. А вот другие пусть ее книги читают, тратят свое время).
Начав заниматься творчеством лет в шестьдесят, а то и позднее, к восьмидесяти издала шестнадцать книг (занимаясь в то же время домашними делами и перепечаткой того, что писал Иван Семенович). В какой-то из своих статей он признается, что за всю свою жизнь сам ни строчки не напечатал на машинке. Э то делала его помощница — Дарья Дмитриевна.
Он сказал, беседуя со Слотиной, что из всего написанного Дарьей Дмитриевной ему понравилась лишь одна ее повесть (не буду уточнять, какая именно).
Из шестнадцати книг только одно произведение! Тем не менее он не воспрепятствовал ее вступлению в союз. Почему? Есть у него еще вот такое высказывание: "Я говорил и писал уже не раз, что писателем рождаются, а вот членом союза писателей становятся иногда очень быстро, ловко, успешно и хлебно". Последнее слово в этой цитате все объясняет. В комментариях к своей главной книге на вопрос, который, как видно, был ему задан, кто помогал ему в работе, он ответил, что самой большой своей помощницей считает Дарью Дмитриевну (о чем я уже говорила выше).
Еще бы не помощница! Идя за мужем в творчестве "след в след" (выражение Т. Слотиной), издала шестнадцать книг. И не за свой счет, надо думать. Гонорары текли с двух сторон в общий котел. Разве это плохо? Очень даже хорошо. Холодильники набивались едой. Т. Слотина в той же самой статье рассказывает о втором своем посещении дома Ненашевых. Это случилось, когда Ивана Семеновича уже не было в живых. Дарья Дмитриевна год спустя вызвала журналистку телеграммой: "Приезжай! Нужна твоя помощь". Помогала Слотина "маленькой женщине" и в бумагах Ивана Семеновича разобраться, и по хозяйству. "Разморозила и вымыла два огромных морозильника". А запасов продуктов в них было столько, что хватило на целую свадьбу, когда внучка Ненашевых выходила замуж.
"Боже мой! — восклицает корреспондентка. — Чего там только не было! Мясо, рыба, котлеты, пельмени".
"Столько еды, по-своему объясняет этот эпизод журналистка, запасают люди, прошедшие войну, познавшие голод". Голод, — добавлю я от себя, — познали многие, но не у всех есть средства, чтобы делать такие запасы. И не стыдно было ей, Дарье Дмитриевне, допускать до этого хранилища съестного постороннего, чужого человека. Похвастаться, наверное, хотела своим достатком. Да, многое я узнала о супругах Ненашевых, прочитав статью "Последняя осень". Но хорошего мало. И на вопрос — ради чего Иван Семенович писал, стараясь наверстать упущенное, надрывался, переутомлялся, позволю себе ответить следующее: ради славы, ради собственного благополучия. И вот такие люди, как он, решали когда-то, кого принять в союз писателей, а кого нет. И давали рекомендации только тем, кто шел за ними "след в след", кто дублировал их, угождал им во всем, позволял себя эксплуатировать и всячески унижать. Есть талант или нет у кандидата в писатели, значения не имело, лишь бы маститых уважал и "обскакать" их на пытался…
На последнем прижизненном снимке, сделанном автором статьи и помещенном в том же номере газеты, Ненашев, уже очень больной, однако не выглядит умиротворенным, смирившимся, как подобает умирающему. Он возбужден, воинственно настроен. Чувствуется: он одержим какой-то неотступной идеей. До конца своих дней, до самых последних часов он, по моему мнению, мучился жаждой мести — тем, кто когда-либо обидел его, ущемив самолюбие или чего-то чисто материального свойства недодав. Ведь слово "раскудахтавшись", например, он вставил в текст своей главной книги уже в 2001 году, в год своей смерти, отомстив мне за то, что я повела себя с ним не так, как ему хотелось бы. Отомстил, так сказать, "в гроб сходя"…
Больше всего возмущает меня его злорадство по поводу того, что мне по-настоящему так и не удалось, что называется, "пробиться". Это, конечно, моя беда. Но как это низко — радоваться чьей-то неудаче. Тем более, если речь идет о женщине. Конечно, мне помешало то, что случилось в моей жизни в 1959 году. Но еще больше то, что пришлось всего лишь два года спустя после пережитого потрясения рожать ребенка. Надо учесть и то, что тридцать лет своей жизни я отдала работе в школе. Попробовал бы он, работая в школе учителем, еще и писать. Посмотрела бы я, что из этого у него получилось бы…
И вот что еще мне хочется сказать: я просто счастлива, что в наши дни многие женщины сумели добиться успеха на литературном поприще. И пишут они, на мой взгляд, не хуже, чем мужчины. Я читаю их книги с огромным удовольствием. И Ненашев, должно быть, тоже их читал и так же, как я, с удовольствием, но едва ли хвалил их. Ведь даже свою супругу-писательницу не удостоил похвалы, а уж о других авторах и говорить нечего.
Одна из моих знакомых женщин, леди-вумен, как она себя называет, когда я рассказала ей об этом человеке, вынесла ему такой приговор:
— Это не писатель, а бизнесмен. В наше время даже среди бизнесменами встречаются такие, которые занимаются благотворительностью. А этот Ненашев всю жизнь, видимо, заботился только о самом себе и своей семье.
Я спросила собеседницу:
— А почему это олигархи начали делать добро другим? — Она ответила:
— Деньги у них уже есть. Много денег. Теперь им хочется славы. А прославиться очень трудно, если не будешь делиться своим богатством с другими — в стране, где столько людей живет за чертой бедности. Здесь жировать неприлично. Ваш Ненашев этого не понимал или не хотел понять, что одно и то же. Его скоро забудут.
В том же номере газеты, рядом с портретом Ивана Семеновича, помещена фотография его жены. Вот у нее, у Дарьи Дмитриевны, выражение лица довольное. То, что муж при смерти, ее нисколько не удручает. Она устала бороться и за его жизнь, и за него самого. И не скрывает этого. Не скрывает того, что ждет его смерти как освобождения от непосильной ноши. Перепечатывать все его труды, да еще по несколько раз — не так-то это просто. А отказаться служить ему не было у нее возможности. Упустила она то время, когда можно было спорить с ним. Теперь, в последние годы его жизни она должна была лишь беспрекословно ему подчиняться, иначе могла многого лишиться. Думаю, это необязательно разъяснять. Без лишних слов читатель все поймет и ничего не поставит ей в упрек.
В восемьдесят два года ухаживать за умирающим мужем, быть подле него и день и ночь! Не каждая женщина способна такое выдержать, тем более если этот мужчина — писатель, да к тому же дважды лауреат. Она, беседуя со Слотиной, подчеркивает, что он очень много работал. Не работать он не мог. Есть у него еще такое высказывание: "Когда не пишешь, портится характер". Пытался он не работать. Стараясь продлить свою жизнь, целый год не писал. Но, думаю, это было для него еще мучительнее, чем писать. А что он мог сочинить, находясь на смертном одре? В последние годы сказано было им много такого, с чем никак нельзя согласиться. Например, он предсказывает конец света. Но делает это не с сочувствием к людям, а со злорадством. Если в начале своего творческого пути он выражал веру в человека, любовь к нему, что было отмечено в статье В.Шишова "Добрый талант", то теперь он всеми недоволен, нападает на всех подряд, без разбора. Решил, наверное, что он, как писатели XIX века, "проповедует любовь враждебным словом отрицания" и не знает как будто, что классики русской литературы никогда не клеймили ни родину свою, ни свой народ. А один из них сказал вот такие слова:
Может только хам
Над русской жизнью издеваться.
А.Блок. "Возмездие"
И еще надо отметить, что русские писатели никогда не унижали женщин. В доказательство этого своего заявления приведу цитату из Пушкина.
"Одна дама сказывала мне, что если мужчина начинает с нею говорить о предметах ничтожных, как бы приноравливаясь к слабости женского понятия, то в ее глазах он тотчас обличает свое непонимание женщин. В самом деле: не смешно ли почитать женщин, которые так часто поражают быстротой понятия и тонкостью чувства и разума, существами низшими в сравнении с нами? Это особенно странно в России, где царствовала Екатерина II и где женщины вообще более просвещены, более читают, более следуют за европейским ходом вещей, нежели мы, гордые Бог знает почему".
TABLE TALK
Застольные беседы.
