Царь небесный! Еле узнал я ту гору. От четырех стен замка, крепких еще, осталась только одна, а три рассыпались прахом. Камень, на котором мы в прошлом году вырезали стишок, разлетелся вдребезги, а в том месте, где был засыпанный колодец, сделалась яма, и обломков в ней, как зерна на гумне. Я так думаю, что стены сами развалились от старости; но мамаша полагает, не покойник ли кузнец, о котором я вашей милости рассказывал, напроказил.
Я никому ни словечком не обмолвился, что ваша милость тогда шли к замку, а сам целую неделю разгребал обломки - не случилось ли, боже упаси, какой беды! А когда никаких следов не нашел, то до того обрадовался, что на месте том хочу крест поставить из цельного дуба, некрашеный, - память о том, как ваша милость спаслись от беды. Но жена моя, по своему женскому обычаю, все тревожится... А потому покорнейше прошу вашу милость уведомить нас, что вы живы и пребываете в добром здравии...
Наш приходский ксендз присоветовал мне вырезать на кресте такую надпись: "Non omnis moriar"*.
_______________
* "Весь я не умру"{458} (лат.)
Чтобы люди знали, что хоть старый замок, памятка былых времен, и развалился, но не весь пропал и немало еще осталось от него, на что стоит посмотреть даже внукам нашим..."
- Значит, Вокульский был здесь в сентябре! - обрадовался Жецкий и послал за доктором, прося его прийти немедля.
Не прошло и четверти часа, как Шуман явился. Он дважды перечитал письмо Венгелека и с удивлением поглядывал на оживленную физиономию Жецкого.
- Ну, что вы скажете? - с торжествующим видом спросил пан Игнаций.
Шуман еще более удивился.
- Что я скажу? - повторил он. - Произошло то, что я предсказывал Вокульскому еще перед его отъездом в Болгарию. Ясно, что Стах в Заславе погиб...
Жецкий усмехнулся.
- Да вы рассудите сами, пан Игнаций, - говорил доктор, с трудом сдерживая волнение. - Вы подумайте только: его видели в Домброве, когда он покупал динамитные заряды; потом его видели в окрестностях Заслава и, наконец, в самом Заславе. По всей вероятности, в замке в свое время произошло что-то между ним и этой... Ну, этой панной, будь она проклята!.. Он мне однажды сказал, что хотел бы провалиться сквозь землю, глубоко-глубоко, как в заславский колодец...
- Если б он собирался покончить с собой, то мог бы давно это сделать, возразил Жецкий. - К тому же для этого довольно и пистолета и вовсе не нужен динамит.
- Он ведь уже пытался покончить с собой... Но поскольку это был до мозга костей неистовый дьявол, ему мало было пистолета... Ему нужен был паровоз! Самоубийцы бывают привередливы, я-то знаю...
Жецкий покачивал головой и продолжал усмехаться.
- Что вы мотаете головой, черт возьми? - вышел из себя доктор. - У вас есть другая гипотеза?
- Есть. Просто Стаха преследовали воспоминания об этом замке, он и захотел уничтожить его, как Охоцкий уничтожил греческую грамматику, после того как намучился над нею. И в то же время это ответ барышне, которая, говорят, ездила каждый день вздыхать среди развалин замка...
- Да ведь это ребячество!.. Сорокалетний мужчина не станет действовать, как школьник...
- Это зависит от темперамента, - спокойно возразил Жецкий. - Иные отсылают назад памятки прошлого, а он свою взорвал динамитом... Жаль только, что этой Дульцинеи не было среди развалин...
Доктор задумался.
- Вот неистовый дьявол! Но куда же он теперь девался, если жив?
- А теперь он путешествует с легким сердцем. Нам же не пишет потому, видно, что мы все ему опротивели... - тише прибавил пан Игнаций. - Наконец, если бы он там погиб, остались бы какие-нибудь следы...
- Что ж, я бы не поручился, что вы не правы, хотя... как-то не верится, - пробормотал Шуман. Он грустно покачал головой и продолжал:
- Романтики должны вымереть, ничего не поделаешь; нынешний мир не для них... Все тайное стало явным, и мы уже не верим ни в ангельскую чистоту женщин, ни в существование идеалов. Тот, кто этого не понимает, должен погибнуть или добровольно устраниться. Но как он выдержал стиль! неожиданно воскликнул доктор. - Погиб под обломками феодализма... Умер так, что земля дрогнула... Любопытный тип, любопытный...
Он вдруг схватил свою шляпу и бросился вон, бормоча под нос:
- Безумцы... безумцы... Они весь мир способны заразить своим безумием...
Жецкий продолжал усмехаться.
"Черт меня побери, если я не прав насчет Стаха, - говорил он себе. Попрощался с барышней! Adieu! И уехал себе. Вот и весь секрет. Пусть только вернется Охоцкий, от него мы узнаем правду..."
Он был в таком прекрасном настроении, что вытащил из-под кровати гитару, натянул струны и, аккомпанируя себе, замурлыкал:
Во всей природе весна пробудилась,
Томный разносится глас соловья...
В роще зеленой, на бреге ручья,
Роза прекрасная уж распустилась...
Острая боль в груди возобновилась, словно напоминая, что ему вредно утомляться.
Тем не менее он ощущал огромный подъем.
"Стах, - думал он, - принялся за какую-то важную работу, Охоцкий едет к нему - значит, и мне надо показать, на что я способен. Долой химеры!..
Наполеоновскому роду уже не исправить мира, и никому его не исправить, если мы по-прежнему будем действовать, как лунатики... Войду в компанию с Мрачевскими, выпишу Лисецкого, разыщу Клейна - и тогда, пан Шлангбаум, посмотрим! И что, черт возьми, может быть проще, чем разбогатеть, если этого хочешь?
Да еще при таких капиталах и с такими людьми..."
В субботу вечером, когда приказчики разошлись, пан Игнаций взял у Шлангбаума ключ от задних дверей магазина и пошел обновлять витрины на следующую неделю.
Он зажег лампу, открыл главную витрину и с помощью Казимежа вытащил из нее жардиньерку и две саксонские вазы, а на их место поставил японские вазы и столик в древнеримском стиле. Затем отослал слугу спать, так как имел обыкновение собственноручно раскладывать мелкие предметы, особенно заводные игрушки. К тому же ему не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний видел, с какой охотой он сам забавляется ими.
В этот вечер он, как обычно, достал все какие только были в магазине игрушки, расставил их на прилавке и завел все одновременно. В тысячный раз он слушал мелодии музыкальных табакерок и смотрел, как медведь карабкается на столб, как вода из стекла вращает мельничные колеса, как кошка гонится за мышкой, как пляшут краковяне и скачет во весь опор жокей на быстроногом коне.
И, глядя на движение заводных фигурок, он в тысячный раз повторял:
- Марионетки!.. Все марионетки!.. Им кажется, будто они делают, что хотят, а они делают то, что велит им пружина, такая же мертвая, как они...
Когда пущенный неверной рукой жокей опрокинулся на танцующие пары, пан Игнаций опечалился.
"Помочь друг другу - на это их не хватает, а вот испортить кому-нибудь жизнь - это они умеют не хуже людей..." - подумал он.
Вдруг позади послышался шорох. Жецкий оглянулся и в глубине магазина увидел какую-то фигуру, вылезающую из-под прилавка.
"Вор?" - мелькнуло у него в голове.
- Извините, пан Жецкий, но... я на минуточку выйду... - произнесла фигура со смуглым лицом и черными волосами, побежала к двери, поспешно открыла ее и исчезла.
Пан Игнаций не мог сдвинуться с места, руки у него повисли, как плети, ноги не слушались. В глазах у него потемнело, и сердце билось, как надтреснутый колокол.
- Какого черта я испугался? - наконец пробормотал он. - Ведь это... как бишь его?.. Изидор Гутморген... новый приказчик... Очевидно, стащил что-то и удрал... Но почему я так испугался?
Между тем, после довольно продолжительного отсутствия, Изидор Гутморген вернулся в магазин, что еще больше озадачило Жецкого.
- Откуда вы тут взялись? Что вам нужно? - спросил его пан Игнаций.
Гутморген, казалось, был очень смущен. Он понурил голову с виноватым видом и, барабаня пальцами по прилавку, сказал:
- Извините, пожалуйста, пан Жецкий, но вы, может быть, думаете, что я украл что-нибудь? Так обыщите меня...
- Но что же вы здесь делаете? - спросил пан Игнаций и снова попытался встать, но не мог.
- Мне пан Шлангбаум велел остаться тут сегодня на ночь...
- Зачем?..
- Видите ли, пан Жецкий... с вами приходит переставлять вещи этот... Казимеж... Так вот пан Шлангбаум велел мне последить, чтобы он чего-нибудь не стащил... Ну, а мне стало немножко нехорошо, и пришлось... Извините, пожалуйста.
Жецкий наконец поднялся.
- Ах вы сукины дети! - взревел он в страшнейшем негодовании. - Так вы меня считаете вором?.. За то, что я бесплатно работаю на вас?..
- Извините, пан Жецкий, - смиренно заметил Гутморген, - но... зачем же вы бесплатно работаете?..
- Ступайте вы ко всем чертям!.. - крикнул пан Игнаций, выбежал из магазина и тщательно запер дверь на ключ.
- Посиди-ка тут до утра, голубчик, раз тебе нехорошо... И оставь своему хозяину памятку... - бормотал он.
Всю ночь пан Игнаций не спал. А так как квартиру его отделяли от магазина только сени, около двух часов ночи он услышал тихий стук изнутри магазина и молящий голос Гутморгена:
