После чего снова заглянула в свою душу и спросила ее:
- Но разве царь не властен над всеми делами нашими и не можем мы рассказать ему все, что пожелаем, когда жалуемся на то, что не дает нам покоя? Как он поможет мне, если не будет убежден в моей правоте? А как он будет убежден в моей правоте, если не будет знать всей правды?
И продолжила уже вслух:
- Муж мой обращался со мной так, словно приобрел меня для своих половых потребностей: как будто он баран среди стада овец, а я одна из овец. Он заталкивал меня в постель, не заботясь о том, чтобы меня подготовить. Он никогда не спрашивал моего желания и ставил в трудное положение моего отца, которому из-за чувства неловкости нередко приходилось спать во дворе. Отец входил в дом только по необходимости или когда видел, что мой муж ушел. Представь себе, мой великий царь, как он спрашивал меня, чтобы записать на свой счет очередную победу: "Сколько раз мы проделали это сегодня, Забиба? Сколько еще осталось до нашей обычной нормы?" Вот так он спрашивал меня и так обращался со мной, не пытаясь даже узнать, желаю я этого или нет. Он и не пробовал выразить своих человеческих чувств по отношению к тому, кого любит, и смотрел на то, что он делает, как будто все это было только для него. А когда я спрашивала его иногда, он говорил, что желает показать мне, как он меня любит, через те разы, которые считает в постели, и что только так он способен выразить свою привязанность ко мне. Возможно, в его голове вертелась мысль о том, чтобы сказать, что так я выплачиваю долг своего отца за тот калым, который он взял за меня.
- У вас родился ребенок?
- Нет.
Царь улыбнулся, и она догадалась, что он хочет сказать:
- Как получилось, что вы не нажили детей, если вы оба молоды и делали то, о чем ты сейчас рассказала?
Забиба сказала:
- В начале нашей совместной жизни я забеременела девочкой, но выкинула ее после того, как он, затаскивая меня в постель, пнул в живот. Он часто и жестоко меня бил. После этого у нас не было уже детей. И я благодарю Аллаха за то, что так вышло.
- Как ты можешь такое говорить, Забиба? Разве рождение ребенка - не миссия живущих в этой жизни?
- Это так, но не каждому дано ее выполнить.
- Да, это часть миссии того, кто на это способен.
- Правильно, царь мой, но кроме способности необходимо еще и желание.
- Согласен, Забиба, трудно представить себе того, кто способен на это, не имея желания.
- Во всяком случае, - сказала Забиба, - муж мой считал то, что он делал со мной в постели, но не сумел разбудить мое нутро и мою душу, чтобы я снова понесла. Он делал это машинально, как тот, кто делает это с женщиной против ее воли.
А желание женщины нужно уважать, ибо иногда оно бывает необходимо, чтобы родился ребенок, мой царь, а без него женщина может и не понести.
- Желание женщины должно соблюдаться, так как без него трудно представить это возможным. Разве женщины не половина общества? Если они будут отрицательно относиться к другой его половине, выйдет из строя руль корабля жизни. Что будет, если они станут избегать второй половины, продолжая оказывать на нее такое сильное влияние?
- Вот мы и пришли к одному мнению. Не потому ли, что способны к взаимопониманию и стремимся к нему?
- Да, Забиба, сейчас у нас все именно так. У нас есть обоюдное желание и обоюдные способности, и еще равенство, которое ощущает каждая из сторон, несмотря на то что один из нас - царь, а другая - народ. Мы оба стремимся к тому, чтобы соглашаться друг с другом, а не противоречить.
И царь, улыбаясь, добавил:
- За исключением некоторых случаев.
- Да, мой великий царь, да, тот, кому Забиба отдаст свою душу! Ты стал говорить почти так же душевно, как говорит народ.
- После всего этого ты говоришь "почти"?
- Да, мой царь, приходится учитывать остаточное влияние того состояния, в котором ты пребывал, пока в тебе не произошли большие перемены. Разве титул царя не отличается от звания простого человека? Поэтому я и говорю "почти". Царь не должен забывать о своем титуле и нести бремя, возложенное на него титулом. И народ не должен это забывать, помнить о своих обязанностях перед властью и нести свое бремя, да еще не беспокоиться о том, о чем ему беспокоиться не положено.
Так вот, Хискиль созывал всех к себе на пир, который он устраивал в своем дворце ежедневно после захода солнца. И приходили к нему эмиры и министры, знатные люди, богатые купцы и крупные сводники. Бывали там и женщины и мужчины.
- А что, у сводников есть своя иерархия, как в правительстве или в царском семействе?
- Да, мой царь, у каждого свое положение в зависимости от его влиятельности в той сфере, в которой он специализируется. Есть сводники крупные, мелкие и средние.
- И они присутствовали там на равных со знатными людьми?
- Да, мой царь, почти на равных.
- Опять ты сказала "почти".
- Да, мой господин, потому что тот, кто строит отношения с человеком не посредством его убеждения, а через сводника, сам не лучше сводника, и того же достоинства. Но естественно, что с ним обращаются почти на равных, потому что если сводник не пожелает, его клиент не получит то, что он хочет.
- Ты поставила человека в положение вещи, Забиба, когда сказала о нем "то".
- Да, мой господин. И все потому, что тот, кто предлагает себя и свои способности таким образом, перестает быть человеком.
И она продолжила:
- Они танцевали там и пили допьяна вино, и каждый делал то, что хотел, не спрашивая разрешения, если, конечно, дело не касалось той стороны отношений, которая требовала наличия желания или хотя бы отсутствия нежелания. Представь себе, царь мой, как иногда в лунные ночи они играли в игру под названием "растерзание в лесу". Суть игры заключалась в том, что они выходили из дворца в окружавший его сад и во двор, после чего мужчины пытались овладеть женщинами без всякого разбора. Любая женщина могла быть "растерзана" любым мужчиной, и между ними заранее не было никакой договоренности. Женщина могла защищаться от мужчины только голыми руками, а мужчина старался овладеть ею, пока не возьмет силой. Или изображали это. Потом все возвращались во дворец, чтобы рассказать, что любопытного было у каждого в этой игре - растерзании. А проклятый Хискиль был изобретателем и воплотителем всех этих новшеств.
- А что ты, Забиба? - спросил царь.
- А ты как думаешь, мой царь? - спросила Забиба.
- Я думаю о тебе только хорошее. Ты человек гордый и возвышенный, Забиба, но ты была среди тех, о ком рассказала.
- Да, мой царь, среда притягивает к себе того, кто не в силах устоять перед ее пороками, но не может сладить с сильными людьми, которые черпают силы внутри себя. Я была такой, какой ты меня представляешь, той Забибой, которую ты хотел бы видеть, дочерью народа и его совести. Я уходила оттуда, как только они начинали свои мерзкие игры, но наблюдала за ними со стороны. Некоторые женщины отказывались участвовать в этом, но их мужья разводились тогда с ними, опасаясь, что их настигнет презрение Хискиля или его помощников. А если кто-то отказывался выгонять своих жен, Хискиль со своей компанией воевал с ним до тех пор, пока тот не повиновался. И подчинялись все, кроме одного из них, и это был мой муж. Не знаю, как и почему разрешали ему участвовать в этих играх, хотя он не брал меня с собой и не осмеливался предложить мне это.
У меня была одна подруга из подавальщиц, и уж очень хотелось мне увидеть жизнь тех людей, чтобы узнать, о чем они думают и что собой представляют. Своя жизнь мне уже была известна, оставалось узнать о жизни других. Мы с подругой договорились, что я, как и она, оденусь в платье подавальщицы, которая обслуживает гостей Хискиля во дворце, и буду делать все необходимое - подносить кувшины с вином и кубки, наливать по просьбе гостей вино в кубок и подавать его. Обходились там со мной ласково, а иногда даже приглашали играть с ними в их азартные игры.
Забиба почувствовала, что царь удивился, посчитав, что она играла с ними в их игры, и сказала:
- Нет, мой царь, принципы не допускают двойственности. Я, бывало, сидела с ними, но принципы мои от этого не пострадали. Я не играла с ними в их игры, а самое большее - позволяла кому-нибудь из них, у кого уже закружилась от вина голова, напоить меня вином.
Царь сказал:
- Они сажали тебя рядом с собой, Забиба?
- Да, мой царь, и иногда пытались добиться меня, но безрезультатно.
Она сказала это так, будто хотела похвастать перед царем, и добавила:
- Видел бы ты их! Эмиры, министры и торговцы склонялись, чтобы целовать мои ноги, ноги Забибы, дочери народа, надеясь на то, что я удовлетворю их желания, но я высокомерно им отказывала.
Так говорила Забиба, но забыла она, что тот, с кем она говорит, царь.
- Но разве то, что они приглашали тебя сесть рядом с ними и пытались добиться твоей благосклонности, не говорит о том, что в отношениях с тобой они забыли о своих чинах и титулах?
