- Где, вы говорите?
- В кабачке Майка, сэр. Тут, недалеко за углом. Лучшее средство, сэр!
Вильям поблагодарил за совет и вышел на улицу.
Вильям Муллинер ни разу в жизни не пробовал алкоголя. Он дал торжественную клятву своей матери не вкушать ничего спиртного до двадцати одного или сорока одного года, - точно он не мог вспомнить, до какого. Теперь ему исполнилось двадцать девять лет. Он не хотел обманывать мать, но она, разумеется, не могла предвидеть таких обстоятельств, когда выпивка становится совершенно необходимой. Вильям устремил глаза к небу и мысленно услышал слова матери:
"Что же делать, мой сын? Иди".
Он остановился у дверей ярко освещенного кабачка.
С минуту он колебался. Но внезапная боль в сердце потребовала немедленного излечения, и он распахнул дверь. У длинной, высокой стойки стояли в ряд посетители, положив локти на деревянные перила и поставив одну ногу на медную решетку внизу. За прилавком возвышалась верхняя половина туловища самого симпатичного и добродушного человека из всех, когда-либо встречавшихся Вильяму. У него было широкое красное лицо и белая куртка. Он весело посмотрел на вошедшего Вильяма.
- Это кабачок Майка? - спросил Вильям.
- Да, сэр, - ответила белая куртка.
- Вы сами и есть Майк?
- Нет, сэр. Я его доверенный представитель и имею все полномочия действовать от его имени. Чем я могу быть вам полезен?
Он обращался с Вильямом почтительно-ласково, как старший брат. Вильям положил, как все, локоть на стойку, поставил ногу на медную решетку и сказал с дрожью в голосе:
- Предположим, что любимая девушка выходит замуж за другого, - что, по-вашему, следует делать?
Белая куртка подумала и ответила:
- Конечно, мое мнение не обязательно ни для кого; это, так сказать, профессиональный взгляд на вещи. Все же я думаю, что вам следует попробовать ликер "Динамитные капли".
Один из граждан, красивый черноглазый юноша, не брившийся с прошлого вторника, покачал недоверчиво головой.
- Дайте ему лучше настойку "Страна сновидений".
Другой посетитель в фуфайке и драной кепке тоже высказал свое особое мнение:
- А по-моему, нет ничего лучше "Радости могильщика".
Все посетители оказались такими милыми людьми и так горячо принимали к сердцу горе Вильяма, что он затруднялся сделать выбор. Поэтому он дипломатично разрешил задачу, заказав все три напитка один за другим.
Результат оказался немедленный и потрясающий.
Выпив первый стакан, Вильям почувствовал, как шумная факельная процессия с пением и грохотом проследовала через его горло прямехонько в желудок. Второй стакан прошел за первым, как поток раскаленной лавы, и помог движению процессии, прибавив к ней веселый оркестр из медных инструментов. После же третьего стакана в голове Вильяма зажегся фейерверк.
Вильям почувствовал себя лучше не только нравственно, но и физически. Он стал казаться себе выше, крепче и значительнее. Измена Миртль Бэнкс больше уже не мучила его.
- В конце концов, - говорил он черноглазому юноше, - что такое Миртль Бэнкс? Не губить же из-за нее всю жизнь? - И, подумав, обратился к белой куртке: - Что вы мне посоветуете еще?
Тот крепко задумался, подперев щеку кулаком.
- Я вспоминаю, - наконец, проговорил он, - что мой брат Эльмер после измены своей невесты пил "Спелую рожь". Да, сэр, он пил "Спелую рожь". - "Я потерял мою девушку, - говорил он, - и буду пить "Спелую рожь", пока не забуду ее". Вот что говорил Эльмер. Да, сэр, "Спелую рожь"!
- А скажите, - нерешительно спросил Вильям, - надежный ли он человек, можно ли положиться на вашего брата?
- Он имел самую лучшую утиную ферму в Иллинойсе, сэр.
- Тогда другое дело, - ответил Вильям. - Что хорошо для него, то не повредит и мне. Будьте так любезны спросить этих джентльменов, что им хочется выпить, и дайте мне "Спелую рожь".
Белая куртка повиновалась, и Вильям, выпив пинты две странного напитка на пробу, объявил, что "Спелая рожь" ему нравится, и заказал еще. Потом, опоражнивая пинту за пинтой, стал обходить посетителей, хлопая их по плечу, дружески толкал в бок и спрашивал каждого, как его зовут. Потом взобрался на прилавок и, приняв позу оратора, заявил:
- Я прошу вас всех, джентльмены, приехать погостить ко мне в Англию. Никогда в жизни я не встречал более приятных людей: вы все мне дороги и близки, как родные братья. Приезжайте же ко мне! Особенно мне хотелось бы видеть вас, - обратился он к верзиле в фуфайке.
- Спасибо, - ответил верзила.
- Что вы сказали? - вдруг насторожился Вильям.
- Я сказал: спасибо, - повторил верзила в фуфайке.
Вильям снял пиджак и отстегнул манжеты.
- Джентльмены, призываю вас в свидетели, - спокойно сказал он, - я жестоко оскорблен этим джентльменом. Я вовсе не задира, но если ему нужен хороший урок, то он его получит. Я не потерплю таких насмешек от фуфайки.
Вильям Муллинер спрыгнул с прилавка, схватил верзилу за глотку и ударил его в правое ухо. Последовала общая свалка. Все старались ухватить Вильяма за шиворот и поймать его за брюки. Вдруг Вильям почувствовал ощущение полета и перемену спертого воздуха на свежий.
Он увидел, что сидит на мостовой перед кабачком. Из дверей просунулась чья-то рука и выбросила его шляпу. Вильям остался наедине с ночью и своими мыслями. Его лучшие друзья, там, в кабаке, предали его, выкинув на мостовую! Несколько минут Вильям сидел и горько плакал.
Потом поднялся и с осторожностью передвинул одну ногу; затем переместил вторую весьма неуверенно, затем опять первую и, качаясь, поплелся к своему отелю.
На углу он остановился. Справа тянулся ряд низких подоконников. Он припал к одному и передохнул.
Вильям стоял перед коричневым каменным домом, предназначенным, очевидно, для приема временных жильцов за недорогую плату. И в самом деле, немного сосредоточившись, Вильям разобрал вывеску:
"Театральные меблированные комнаты миссис О'Бриен. Чеки не принимаются. Все удобства!"
Но Вильям так и не понял смысла вывески. Глаза его стали слипаться. И, уткнувшись в подоконник, он крепко заснул.
Разбудил Вильяма яркий свет, бьющий в глаза. Он увидел сквозь освещенное окно столовую. Длинный стол был накрыт к ужину, газовые рожки освещали стеклянную посуду и металлические ножи и вилки. Вильям вдруг пришел в умиление. Горячая волна нежности и жалости к самому себе залила его сердце. Он стоял, положив голову на подоконник, и тихо плакал. Ах, у него никогда не будет собственного угла, такого уютного и простого! Если бы Миртль Бэнкс не отказала ему, он постарался бы устроить свой дом. Но она отказала ему, и никогда, никогда у него не будет своего угла. Эту негодяйку Миртль Бэнкс просто нужно бы хорошенько отлупить!
Эта мысль понравилась Вильяму. Ему стало лучше, и головная боль прошла. Ноги окрепли, и он мог двигаться. Он решил пойти и отлупить Миртль Бэнкс.
Вильям уже готов был двинуться, как вдруг в столовую вошла горничная-негритянка и водрузила на стол огромную дымящуюся кастрюлю с супом. Потом вошла толстая рыжая женщина и села перед кастрюлей.
Вильям стал смотреть в окно. К чему ему торопиться?
Ведь отель недалеко, и комната Миртль как раз напротив его комнаты. В любой момент он может явиться к ней и свести счеты. Теперь же ему некогда! Миртль подождет.
Дверь в столовую распахнулась, и в комнату вошла целая процессия карликов. Вильям вцепился в подоконник и широко раскрыл глаза.
Шествие открывал пожилой человек в клетчатом костюме с гвоздикой в петлице. Ростом он был всего в три фута шесть дюймов, но благодаря военной выправке и гордо закинутой голове он казался несколько выше. За ним выступил молодой человек в очках ростом в три фута четыре дюйма. А за ними гуськом шестеро других, все ниже и ниже ростом; процессию заключал толстяк в бумажном костюме и ночных туфлях ростом не более двух футов восьми дюймов.
Карлики заняли места вокруг стола и принялись за ужин. Толстяк в бумажном костюме снял туфли, распустил пояс и, постукав ножом и вилкой, облизнулся и принялся за еду.
Вильям Муллинер отшатнулся от окна в ужасе. А между тем дело было очень просто. В нескольких шагах от него висела афиша о труппе лилипутов Мерфи.
Вильям афиши не заметил и поплелся к отелю. Он увидел в зале Миртль Бэнкс, поглощенную беседой с Франклином, но теперь он уже раздумал сводить с ней счеты. Вильям поднялся в свою комнату, разделся и лег в постель. Он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы выключить свет, и смотрел на ярко освещенный лепной потолок.
Разуеется, размышлял он, у матери были веские основания брать с него клятву. Может быть, она помнила какое-нибудь темное семейное предание, какую-нибудь трагедию в роду Муллинеров. Может быть, кто-нибудь из его предков допился до сумасшествия, и мать хотела предостеречь его, Вильяма, от такой же ужасной судьбы. С чего начинается сумасшествие? Говорят, с галлюцинаций. Неужели...
Вдруг Вильям присел на постели в холодном поту. Ему показалось, что часть лепного потолка вдруг отделилась и с грохотом шлепнулась на пол.
