Под Её пристальным взглядом он зашевелился. Валя опустила глаза.
Он снова зашевелился и застонал.
— Павел! Павел! Ты что?
— Вот, чёрт! Надо же такому присниться, — вскочил он испуганно и тут же улыбнулся.
Валя взяла полотенце..
— Чай готов, можешь вставать.
Корзин открыл шкафчик буфета.
— Недавно покупал, и уже почти ничего нет. Не умеешь хозяйничать, — вздохнул он, перебирая кульки и банки. — Надоело всё.
После завтрака Павел долго топтался у вешалки, рассматривая макинтош.
— Ты бы почистила, милая. Смотри, вот здесь пятно. Да и твоё пальто пора выгладить. Внешность, роднуша, это всё. Человек должен производить хорошее впечатление.
— Павел… — чуть слышно простонала Валя и отвернулась.
Корзин холодно улыбнулся:
— Не делай сердитые глазки. Ты Ещё многого не понимаешь. В каждой семье должен быть порядок. Ты же совсем ничего не умеешь — ни считать, ни вести хозяйство. Вот посмотри, — он вынул из кармана Её пальто кошелёк и пересчитал деньги, — позавчера ты взяла тридцатку, а что осталось? Куда ты умудрилась израсходовать пятнадцать рублей? Все домашние покупки я делаю сам. — В Его глазах вспыхнуло раздражение, — Нельзя, дорогая, так безбожно транжирить. — Он тихими шагами подошёл к столу и застучал пальцами по клеёнке.
Валя кусала губы.
— Делай как хочешь, я согласна, но не трогай меня и не заводи со мной этих разговоров. Неужели ты не понимаешь?
— Милая ты моя, да разве я для себя одного? Стоило тащиться за тридевять земель и вернуться ни с чем? — Он хотел обнять Её, но она отстранилась.
— Ты ничего так и не понял, Павлик. Ты не задумывался, что меня привело к тебе? Но Если так будет продолжаться, тогда я плюну на всё и уеду куда-нибудь на прииск, на дорогу, в поле. Да не всё ли равно…
— Валюша, родная. Опомнись, что ты говоришь?
— Ради чего похоронено всё доброе? Зачем я сижу тут, как мещанка? — говорила она с отчаянием. — Сколько можно? Это не первый, но последний наш разговор. Если тебе не дороги наши отношения, я уеду одна. А теперь решай.
Корзин по-настоящему напугался.
— Ну что ты, что ты, Валюша. Если ты так хочешь в тайгу, я сегодня же подам рапорт и договорюсь.
…В дверь комнаты постучали. Алла Васильевна пригласила войти. На пороге стояла Таня. Валя смутилась. Алла Васильевна только что сделала Ей маникюр, и она стояла растерянная, пряча руки за спину. В комнате пахло лаком.
— Не помешала? — Татьяна окинула взглядом комнату и стала поправлять волосы. Кругом всевозможные флакончики, салфеточки. На празднично накрытом столе деликатес (тэ) — тарелка свежих огурцов.
— Мы вас ждём, садитесь. Я рада с вами познакомиться, — говорила Алла Васильевна, щуря зелёные глаза. Татьяна почувствовала, что Её оглядели с ног до головы. Валя показала на стул у окна.
— Да и мне любопытно узнать вас, — улыбнулась Татьяна и села рядом с Валей. — Слышала о вас. Как говорят, земля слухами полнится.
— О-оо?.. — протянула Левченко. — Чем же вызван такой интерес к моей персоне? Я ведь не ударница и даже не активный строитель социализма. А так сказать…
— Музейная редкость, — добавила за неё Татьяна и засмеялась. — Вы только не обижайтесь, я хотела пошутить, но получилось грубовато. Мне совсем не хотелось вас обидеть.
Алла Васильевна улыбнулась:
— Кто-то должен заниматься и украшением рук женщин. А кроме того, я иногда стенографирую и печатаю на машинке.
В коридоре послышались шаги и голоса.
— Чего не сделаешь для любимой женщины? Это вашему брату-холостяку свобода, — говорил мягкий баритон.
— Ну это как сказать, — ответил глухо второй. — И куда?
— Пока на метеорологическую станцию в устье Дебина. Ну а там обещают перевести в один из центральных посёлков. Так что через пару недель — прощай ты, новая деревня…
— Это хорошо, Валюша обрадуется…
Валя с радостью бросилась к двери. Мужчины вошли. Красивый блондин с тонкими чертами лица поцеловал Валю в висок и, подойдя к Татьяне, представился:
— Корзин Павел, — и, наклонившись, поцеловал Ей руку. Второй топтался у порога.
— Сергей Константинович!.. Чего же вы? Знакомьтесь, — схватила Его за руку Валя и подвела к Татьяне.
— Фомин, — сказал он тихо.
Валя всех пригласила к столу.
Беседа не клеилась. Корзин был задумчив и раздражителен. Видимо, Его не особенно радовал предстоящий отъезд в тайгу. Фомин сидел рядом с Левченко и молчал. Да и Татьяна чувствовала себя неловко. После ужина она предложила погулять. Все с облегчением согласились. Фомин бросился к своему пальто.
Алла Васильевна поправила Ему воротник.
— Не нужно сердиться, мой мальчик. Это тебе не к лицу. Улыбнись-ка лучше. Вот так. — Фомин покраснел. — Не смущайся, право. Ты не ребёнок, да и мы не институтки. А потом, куда это ты так заторопился? — спросила она пытливо.
— Днями предстоит командировка. Поручили комплектовать новое лагерное отделение. Нужно кое-что подготовить.
— На трассу? Это хорошо, немного развеешься.
Фомин попрощался. Левченко набросила шаль и пошла Его провожать.
Корзин сослался на дела и остался дома.
Валя шла рядом с Таней и молчала.
Татьяна взяла Её под руку.
— Скоро буду на Среднекане. Может быть, что-нибудь передать?
— Его там нет. Он Ещё осенью выехал в отпуск и до сих пор не вернулся. — Валя остановилась.
Татьяна рассмеялась:
— Я о Нине.
— Ах, Нина? Да-да… Передайте Ей, что обязательно скоро встретимся.
Утром Фомин договорился с начальником управления/ о переводе на Оротукан нескольких бригад заключённых, в том числе и бригады Вагина. Потом он направился в учётно-распределительный отдел лагеря и занялся подбором специалистов по учётным документам. К нему постучали и попросили подойти к телефону.
В комнате секретаря Сергей взял трубку.
— Да, я! Здравствуйте. Посылка вам? Помочь? Я страшно занят… А вечером совещание и вернусь поздно… Что-о, уже оформлено получение? Да, так можно. Пусть тогда до утра полежит у меня. Ну хорошо-хорошо, сейчас иду!.. — Он повесил трубку и украдкой вышел.
Солнце зарылось в косматую тучу. Потянуло пронизывающим ветром. Зашушукались лиственницы. Прыгая, проскакал мимо клочок бумажки.
Чёрт бы забрал и Аллу Васильевну, и Её посылки, и всё, всё. Надо кончать. В эту минуту он ненавидел Левченко, презирал себя.
Он говорил это себе каждый раз, и каждый раз встреча с Аллой Васильевной опрокидывала Его благие намерения.
— Сергей! Сергей! — услышал он голос Левченко. Она стояла на тропинке. Рядом белела посылка.
Умница. Догадалась выйти навстречу, где нет людей. Не задерживаясь, он подхватил Ящичек и занёс Его к себе в комнату.
Домой с работы вернулся, как и предполагал, около полуночи.
— А-у!.. — промурлыкал голос с кровати. Он зажёг свет и остановился у порога. Это уже было слишком.
— Алла Васильевна! Ну зачем же вы здесь?
— Не виновата, что все женщины так любопытны… Мне не терпелось узнать, что там прислала сестрёнка…
Когда в соседней комнате часы пробили час ночи, Алла Васильевна встрепенулась.
— Не могу больше. Вскрой, посмотрим.
Она закуталась в одеяло.
— Ты выкладывай всё на стол и говори.
— Коньяк, корейка, кашне… (нэ) — перечислял он, перекладывая вещи. — А это что? Да тут Ещё одно место с письмом. — Он вынул из Ящика коробку с привязанным конвертом и протянул Левченко. — Пожалуйста.
— Нет, читай ты, только громко. А я буду слушать и тем временем оденусь. — Она спустила с кровати ноги и потянулась за платьем.
— Ты знаешь, я не любопытен.
— Но я прошу. Да посмотри, что там в коробке.
Фомин разорвал конверт и стал читать. В письме сообщалось о смерти тёти Сони.
— Несчастная женщина! И всё из-за мужа. Он ведь из потомственного, убеждённого духовенства. Арестован в тридцать первом, — вздохнула Левченко и, облокотившись на подоконник, стала сосредоточенно слушать.
Дальше шёл перечень отправляемых вещей.
«…Хотела послать твои шерстяные кофточки. Но прибежала Мария и стала умолять взять и эту маленькую посылочку, — продолжал читать Сергей. — Она очень просит тебя разыскать Гудковского и передать Ему в руки. Он теперь на Колыме. Строит дорогу где-то на девяностом километре. Тут их семейный образок. Перед смертью/ тётя Соня наказала отправить Его со своим благословением/ Петру Николаевичу. Положила она Ещё какую-то мелочь. Ты сама знаешь, как мы им обязаны, и я не могла отказать…»
Фомин дочитал письмо и прикинул Ящичек на руке.
— Куда положить?
— Посмотрим. Ведь всё равно будут вскрывать.
— Конечно. Это должно пройти через режимный отдел.
Он распаковал коробку. Там лежали тёплые вещи и маленькая иконка.
— Гудковский? Гудковский? — несколько раз повторил он, стараясь припомнить фамилию. — Нет, такого не знаю. Да и не глупость ли возиться с этой чепухой. Он вышвырнет Её в тот же миг.
