— Послушай, Джордж, я хочу сказать тебе одну вещь, — воскликнул тот взволнованно.
— Хоть двадцать, дон Энрико, — ответил его брат.
— Если ты не любишь охоту... и все прочее, и не хочешь убивать дичь, потому что ты умнее меня, так почему бы тебе не остаться дома и не отпустить меня с полковником Джорджем и мистером Брэддоком? Вот что я хотел тебе сказать, — выпалил Гарри единым духом.
Вдова в волнении переводила взгляд с темноволосого юноши на белокурого, не зная, с кем из них ей было бы легче расстаться.
— Честь требует, чтобы кто-нибудь из нашей семьи отправился в этот поход, и раз мое имя стоит в ней под номером первым, номер первый и отправится, — объявил Джордж.
— Так я и думал! — пробормотал бедный Гарри.
— Один из нас должен остаться дома, иначе кто же позаботится о матушке? Мы не имеем права допустить, чтобы нас обоих скальпировали индейцы или превратили во фрикасе французы.
— Превратили во фрикасе французы?! — вскричал Гарри. — Превратили во фрикасе лучших солдат в мире? Англичан? Хотел бы я видеть, как это французы сделают из них фрикасе! Какую трепку вы им зададите! — И храбрый юноша тяжело вздохнул при мысли, что ему не придется участвовать в этой забаве.
Джордж сел за клавесин и, аккомпанируя себе, запел: "Malbrook s'en va t'en guerre. Mironton, mironton, miron-taine" {"Мальбрук в поход собрался, миронтон, миронтон, миронтэ-не" (франц.).}, — и при этих звуках мистер Вашингтон вернулся с балкона в комнату.
— Я играю "Боже, храни короля", полковник, в честь будущего похода.
— Я никогда не знаю, шутите вы или говорите серьезно, — ответил простодушный джентльмен. — Но разве это тот мотив?
Джордж принялся наигрывать на своем клавесине всяческие вариации, а их гость смотрел на него и, быть может, в душе удивлялся, что молодой человек из такой семьи предается этому дамскому развлечению. Затем полковник вынул часы, сказал, что карета его превосходительства прибудет с минуты на минуту, и попросил разрешения удалиться к себе в комнату, чтобы привести себя в порядок и явиться перед гостями ее милости в подобающем виде.
— Полковник Вашингтон прекрасно знает дорогу к себе в комнату, — бросил через плечо Джордж от клавесина и даже не подумал встать.
— В таком случае я сама провожу полковника, — в страшном гневе воскликнула вдова и выплыла из комнаты в сопровождении взбешенного и растерявшегося полковника, а Джордж продолжал барабанить по клавишам. Ее самолюбивый гость чувствовал себя оскорбленным, хотя сам не понимал, чем именно, он не находил слов от возмущения, и его душила ярость.
Гарри Уорингтон заметил состояние их друга.
— Во имя всего святого, Джордж, что это значит? Почему ему нельзя поцеловать ей руку? (Пока госпожа Эсмонд беседовала с полковником на лужайке, Джордж позвал брата из библиотеки именно для того, чтобы он мог увидеть эту безобидную любезность.) Ну, что тут такого? Простая вежливость.
— Простая вежливость? — взвизгнул Джордж. — Посмотри вот на это, Хел. Это тоже простая вежливость? — И он протянул младшему брату злополучный листок, над которым провел немало времени в тяжких раздумьях. Это был только отрывок, но смысл его был, однако, ясен:
"...старше меня, но ведь и я старше своих лет, а к тому же, как тебе известно, дорогой брат, всегда слыл серьезным человеком. Всем детям необходим отцовский надзор, и двое ее детей, надеюсь, найдут во мне доброго друга и опекуна".
— Друга и опекуна, будь он проклят! — крикнул Джордж, сжимая кулаки, а его брат продолжал читать:
"...лестное предложение, сделанное мне генералом Брэддоком, разумеется, вынуждает меня отложить это до окончания кампании. Когда мы зададим французам достаточную таску, я вернусь отдыхать в моем вертограде в тепи моей смоковницы".
— Он подразумевает Каслвуд — вот его вертоград! — вновь перебил Джордж, грозя кулаком виноградным лозам на залитой солнцем стене за окном.
"...в тени моей смоковницы, где я надеюсь без промедления представить своего милого брата его новой невестке. У нее очень красивое имя, а именно..."
На этом письмо обрывалось.
— А именно Рэйчел, — с горечью закончил Джордж. — И в отличие от библейской, эта Рахиль отнюдь не плачет по детям своим и очень хочет, чтобы ее утешили. Что же, Гарри! Пойдем наверх, падем на колени, как от нас ждут, и скажем: "Милый папенька, добро пожаловать к себе в Каслвуд".
Виргинское гостеприимство
Его превосходительство главнокомандующий отправился в гости к госпоже Эсмонд со всей торжественностью и пышностью, подобающей первой особе во всех североамериканских колониях, плантациях и владениях его величества. В сопровождении драгунского эскорта он отбыл из Уильямсберга под оглушительные крики и вопли верноподданнических толп, состоявших преимущественно из негров. Генерал ехал в своей карете. Капитан Толмедж, шталмейстер его превосходительства, ждал его у дверцы громоздкой, украшенной гербами колымаги и скакал рядом с ней от Уильямсберга до самого дома госпожи Эсмонд. Майор Дэнверс, адъютант главнокомандующего, занимал переднее сиденье вместе с маленьким почтмейстером из Филадельфии, мистером Франклином, который, хотя и был в свое время подмастерьем у печатника, отличался редкостным умом, как охотно признавали его превосходительство и господа его свиты, и обладал большим запасом весьма интересных сведений и о колониях, и об Англии, где ему довелось побывать не один раз.
— Право, удивительно, что человек столь скромного происхождения сумел приобрести такие разнообразные познания и такие прекрасные манеры, мистер Франклин! — соизволил заметить главнокомандующий и кивнул почтмейстеру, прикоснувшись к шляпе.
Почтмейстер поклонился и сказал, что время от времени ому выпадало счастье оказаться в обществе благородных особ вроде его превосходительства, и он не упускал случая присматриваться к манерам этих джентльменов и в меру своих возможностей подражал им. Что до образования, то он не может им особенно похвастать, так как средства его батюшки были невелики, а в Новой Англии, его родном краю, ученость не в слишком большой чести, однако он не жалел усилий и черпал знания, где и как мог, — впрочем, все это не идет ни в какое сравнение с их английской образованностью.
Мистер Брэддок расхохотался и сказал: что касается образованности, то в армии, черт побери, найдется немало благородных джентльменов, не знающих, через сколько "б" пишется слово "бык" — через одно или через два. Он слышал, что и герцог Мальборо не слишком умело владел пером. Сам он не имел чести служить под началом этого доблестного полководца, — его светлость был главнокомандующим задолго до его вступления на службу, — однако он задал французам хорошую взбучку, хотя ученостью и не блистал.
Мистер Франклин ответил, что ему известны оба эти обстоятельства.
— И моего герцога тоже ученым не назовешь, — продолжал мистер Брэддок. — Ага, господин почтмейстер, вы и про это слышали! То-то вы прищурились.
Мистер Франклин немедленно погасил зловредные искры насмешки в своих глазах, и его взор, устремленный на круглое добродушное лицо генерала, приобрел выражение младенческой невинности.
— Он не ученый, но он справится с любым французским генералом, который похваляется сделать из англичан fricassee de crapaud {Фрикасе из жабы (франц.).}. Он уже спасал корону лучшего из королей, своего августейшего отца, его всемилостивейшего величества короля Георга.
Шляпа мистера Франклина мигом слетела с головы, и над крутыми буклями его пышного парика поднялся ореол пудры.
— Он — лучший друг солдат и показал себя непреклонным врагом всех нищих красноногих шотландских мятежников и римских интриганов-иезуитов, которые хотели бы отнять у нас нашу свободу и нашу религию, черт побери! Да, его королевское высочество, мой милостивый господин, — не великий ученый, но зато он один из благороднейших джентльменов во всем мире.
— Я видел его высочество на коне во время смотра гвардии в Хайд-парке, — сказал мистер Франклин. — Верхом у герцога действительно очень благородная осанка.
— Вы сегодня выпьете за его здоровье, почтмейстер. Он — самый лучший начальник, самый лучший друг, самый лучший сын своему августейшему старику-отцу, самый лучший джентльмен, когда-либо носивший эполеты.
— Ну, эполеты совсем не по моей части, сэр, — сказал, засмеявшись, мистер Франклин. — Ведь вам известно, что я живу в городе квакеров.
— Разумеется, они не по вашей части, мой добрый друг. Каждому человеку — свое занятие. Вы и другие джентльмены вашего сословия можете корпеть себе на здоровье над вашими книгами. Мы вам этого не запрещаем. Наоборот, мы вас поощряем. Мы же сражаемся с врагами и управляем страной. Э-эй, господа! Боже мой, ну и дороги в вашей колонии! Проклятую карету так и швыряет из стороны в сторону! А кто это там едет с двумя неграми в ливреях? Очень недурная лошадь.
