На следующий день Клара была весела, как всегда. Пришла прачка. Агнес целый день провела с ней в прачечной, перетаскала бесчисленное количество чайников с водой, освободила тяжелый котел. «Еще успеет высохнуть», — сказала прачка, посмотрев на быстро сгущающиеся тучи. Агнес так не считала, но не осмелилась возразить. Когда начался дождь с ураганным ветром, им стоило большого труда снять полощущееся на веревках белье. Вечером, когда Агнес, едва добравшись до постели от усталости, уже засыпала, к ней неожиданно вошла Клара.
— Агнес, на веревке что-то висит.
Агнес отрицательно покачала головой и объяснила, что все висит на чердаке.
— Посмотри, — сказала Клара. — Я хочу, чтобы ты посмотрела.
Когда Агнес спустилась вниз, на бельевой веревке, аккуратно закрепленные прищепками, висели тридцать шесть фотографий. С них капало, они стали мягкими от дождя. Агнес быстро сняла их. Но все снимки были уже испорчены.
В один прекрасный день Клара рассказала Агнес: дом был приобретен Виктором Вассареем вскоре после их помолвки очень недорого у обанкротившегося торговца шелком. Когда-то этот дом знавал лучшие дни, теперь же был старым и запущенным, в нем не имелось даже водопровода и электричества. Когда они осматривали его, можно было еще различить, что во времена ампира он был окрашен в желтый цвет. Первоначально благородные пропорции: шесть окон на втором этаже, разделенные дверью в виде арки на большом балконе, шесть окон на первом этаже, вход с увитыми зеленью беседками по обеим сторонам — были искажены более поздней пристройкой. Она произвольно удлиняла здание с одной стороны. К тому же оконные проемы другой величины нарушали всякую соразмерность. Деревянный балкон с островерхой крышей, под которым находилась открытая веранда, производил странное впечатление. Клара решила, что осенью, когда он будет увит диким виноградом с краснеющей листвой, его бросающаяся в глаза форма будет незаметна.
Дом этот находился на окраине венского рабочего района, что сильно раздражало мужа Клары, ей же было все равно. Она хотела жить там, где ей нравилось, тогда люди, жившие вокруг, ее устраивали.
Хозяйская квартира на втором этаже была свободна. Она состояла из пяти просторных комнат, помещения для служанки, зимнего сада в довольно плохом состоянии, большой, но мрачноватой кухни. Каменная винтовая лестница вела в обшитый деревом узкий коридор, откуда можно было попасть в квартиру. В доме жили еще и другие люди, что Виктор Вассарей воспринимал как большой недостаток. В самой маленькой квартире — комната и кухня на первом этаже — квартировал привратник Алоиз Брамбергер с женой и ребенком, в его услугах нуждались. В конце концов, можно было согласиться и с соседством овдовевшего преподавателя гимназии, жившего в большой квартире нижнего этажа. Но то, что приходилось терпеть рядом с собой, на втором этаже, хотя и в пристройке, эту семью Граберов, было тяжким неизбежным бременем. Закон защищал права всех жильцов, и им невозможно было отказать от квартиры.
В конечном счете Виктор решил купить дом из-за сада, в котором он находился, — рассказывала Клара. Размером в несколько тысяч квадратных метров, со всем, чего можно пожелать от сада. Густо посаженные лиственные и хвойные деревья, рядом просторные солнечные лужайки, невысокая изгородь, разросшиеся кусты и остатки прежних грядок и клумб, где буйно плодились сорняки, тесня узловатые стебли цветов. Со второго этажа был виден пустой, круглый бассейн, в его центре находился разрушенный механизм фонтана. Среди потрескавшихся камней, под защитой ржавой согнутой решетки, он казался окном в далекое прошлое.
— Когда я впервые увидела сад, — говорила Клара, — я поняла, что он как будто для меня создан. Моему мужу пришлось пообещать мне, что его буйная красота будет сохранена, что ее не коснется рука садовника. Он согласился на это с неохотой, но сдержал обещание.
Под внимательными и недоброжелательными взглядами жильцов в квартире нового хозяина был сделан необходимый ремонт, проведены электричество и водопровод, покрашены окна и двери, привезены дорогие ковры и мебель. Дом снова приобрел свой ампирный желтый цвет, но жильцы вопреки всем своим ожиданиям по-прежнему остались без света и воды. Их отношения с владельцем дома стали не просто прохладными, а ледяными.
Ее мужу, говорила Клара, это безразлично. Она же в отличие от него хочет только одного, чтобы жильцы относились к ней доброжелательно, она не знает, как ей вести себя с ними.
— Будь приветлива со всеми, — наставляла Клара Агнес, — здоровайся с каждым жильцом. С привратником и его женой тоже.
Последнее давалось Агнес нелегко. Каждый раз, когда пути ее и Алоиза Брамбергера пересекались, он давал ей почувствовать свое пренебрежение. Никогда не отвечая на ее приветствие, он говорил: «Здесь воняет хлевом», — и начинал принюхиваться, или: «Разве здесь кто-то есть? Я никого не вижу», — приставлял руку ко лбу, крутил головой направо и налево. Он мог смеяться до упаду на этими постоянно повторяющимися шутками, с нетерпением ожидая реакции Агнес. Поначалу она старалась побыстрее проскочить мимо него, потом стала заставлять себя идти медленно. Она бормотала положенное приветствие так тихо, что Брамбергер не мог его услышать. «Я же поздоровалась с ним», — говорила себе Агнес, чтобы успокоить свою совесть. Жена Брамбергера Роза с ее расплывшейся фигурой даже чисто внешне являла собой противоположность мужу; она вела себя более дружелюбно, но обрушивала на Агнес град вопросов, касавшихся Клары и Виктора Вассарей. Инстинкт подсказывал Агнес, что отвечать на эти вопросы нельзя. Она стояла перед Розой Брамбергер молча, опустив глаза, беспомощно пожимая плечами, и старалась улизнуть, как только предоставлялась возможность. В конце концов, жена привратника поняла, что из Агнес ничего не выжмешь и утратила к ней всякий интерес. У Брамбергеров были взрослые сыновья, уже давно жившие отдельно. И еще последыш, пятилетний Лоизи; отец мало заботился о нем, мать же любила без памяти, даже не пытаясь его воспитывать. К Агнес Лоизи сразу же почувствовал расположение. Она обращалась с ним, как со своими братьями, ничего ему не спуская. Но кого он любил больше всех, так это Клару. Часто он прокрадывался на второй этаж и стоял там, прислонившись к двери. Если Клара выходила, он начинал скакать и весело смеяться. Однажды она подарила ему банан. Лоизи недоверчиво повертел его туда-сюда.
— Что это? — спросил он у Агнес, подкараулив ее в саду.
Агнес не знала. Лоизи уговорил ее пойти вместе с ним к его матери.
Роза Брамбергер вырвала банан из рук Лоизи.
— Это тебе ни к чему, — выкрикнула она с яростью, швырнув банан в мусорный ящик. — Один раз тебе его дадут и все, тебе потом захочется еще, а я не могу покупать тебе такое. Можешь сказать госпоже, что мы обойдемся, — набросилась она на Агнес, притягивая к себе плачущего ребенка.
— Наверное, она права, — сказала Клара, когда Агнес рассказала ей о происшедшем, — я думаю, это было глупо с моей стороны.
С этого момента Лоизи получал яблоко или бутерброд с колбасой. На всякий случай он съедал все сразу же, в деревянном коридоре. Часто Клара зазывала его в квартиру, тогда он сидел у нее на коленях, она читала ему что-нибудь, а он смотрел на нее не отрываясь.
— Об этом госпоже Брамбергер знать не обязательно, — наказывала Клара Агнес. И добавляла:
— Моему мужу тоже.
Рыжие, плохо покрашенные волосы вокруг бледного лица Марии Грабер создавали впечатление языков пламени. Она двигалась медленно, устало неся свое худое тело с пышной грудью. У Марии Грабер всегда был вид человека, у которого иссякли последние силы. Истории, которые Агнес слышала от бакалейщика и булочника, свидетельствовали о другом. В своей квартире, во флигеле, она жила с мужем и шестнадцатилетней дочерью Анни. На что они жили никто не знал. Когда-то Франц Грабер был фабричным рабочим. Поговаривали, что он будто бы не только участвовал в забастовке против снижения заработной платы, но и не пускал на фабрику тех, кто хотел работать. В результате произошло столкновение с полицией, в котором он тоже оказался замешан, имелись раненые. На некоторое время Франц Грабер исчез. Когда он появился снова, никто не хотел брать его на работу. Для Анни не нашлось места ученицы, она делала на дому маленькие цветочные букетики из серебристой проволоки. Однажды она попыталась затеять разговор с Агнес, при этом выяснилось, что у Анни есть только одно желание: ничего не делать, развлекаться и иметь красивые платья. Агнес были непонятны такие мечты девушки, близкой ей по возрасту, она не знала, что и отвечать. С этого момента они избегали друг друга. Мария Грабер редко бывала дома. Чаще всего она возвращалась поздно вечером, намеренно громко ступая по дощатому полу коридора, чтобы позлить противным скрипом супругов Вассарей.
