Мертвая Гоби оживает также, когда Смерть в красном зареве раскаленного солнца, укутанная в пыльную мантию, на крыльях бури несется на великое кладбище царств и народов.
Громадной багровой тенью она вырастает на горизонте и полнеба закрывает складками своего платья. Еще не слышно завывания голодных волков бури, которые скоро будут здесь, чтобы рассыпающимися стаями рыскать по пустыне за видимыми только им тенями, - но дуновение уже несется впереди них, песок начинает шуршать, и тогда кажется, что в пустыне слышны бесчисленные шаги. А если путник будет поблизости гор, то после первого порыва ветра он услышит дробный топот скачущих всадников; то осыпаются камни с растрескавшихся вершин...
Стимс потряс спящего Илью:
- Вставай! Вставай скорее: женщина... Илья приподнялся с жесткого камня, на который его бросила нечеловеческая усталость ночного пути, и шершавой рукой протер глаза.
- Что?.. Какая женщина?.. Где?.. Он ничего не понимал, потому что все изменилось кругом до неузнаваемости: ветер свистал в ушах, заунывно воющими звуками наполнился воздух, - муть и темь...
- Женщина на белом коне только что проскакала мимо нас! - в самое ухо прокричал ему Стимс, покрывая голосом рев бури; он трепетал в невероятно радостном возбуждении, - это конец пути; она приведет нас к людям! Слышишь нужно бежать за ней!
Сильным рывком он поставил Илью на ноги и, увлекая его за собой, пустился бежать вдоль по скату.
Еще неопомнившийся Илья изо всех сил побежал с ним рядом: в его смятенной голове перемешалось все, - буря, напряженное до крайности лицо Стимса, его ликующий возглас о близком конце пути и какой-то женщине, и Илья стал точь-в-точь тем человеком, которого разбудили ночью при зловещем реве пламени отчаянным криком:
- Пожар!
Стимс не давал ему опомниться: в удушающих облаках пыли то и дело красноватым пятном мелькало его лицо, и он выкрикивал:
- Она неслась, как птица, по равнине... В трех шагах от меня она остановилась и улыбнулась... на ней была огненно-красная мантия и убор из страусовых перьев на голове... Ее лицо излучало сияние... Она сказала, что давно ждет меня... что жрецы в храме трижды приносили жертвы о моем прибытии...
Точно ударили Илью, - он замедлил шаг: сумасшедший человек находился перед ним и нес дикие, сумасшедшие речи... Как он раньше не заметил этого?
Стимс подскочил к нему и схватил за руки.
- Она сказала, что воины с сигнальными трубами расставлены по всем высотам, чтобы известить о моем появлении!
Илья остановился, тяжело переводя дыхание.
- А! Ты не веришь?! - с криком набросился на него Стимс, бешено колотя кулаками, - не веришь?! Я и сам не верю... Но почему ей не быть?.. Почему...
Вцепившись друг в друга, они вступили в исступленную борьбу. Кто-то из них поскользнулся, и они вместе покатились по скату вниз. Клубок из двух тел, подпрыгивая на неровностях, с глухим шумом грохнулся с обрыва на камни...
5
На темной поверхности моря безумия, затопившего мозг Стимса, расходящимися кругами заходили волны пробивающегося к поверхности рассудка. Стимс открыл глаза и недоуменно оглянулся: кругом шуршало и завывало, будто волки... Он сел. Перед ним лежал распростертый человек, может быть, труп...
Где он? Ах да - Нечто!..
В его мозгу происходила какая-то борьба: мрак безумия силился снова втянуть в глубину всплывшую золотую рыбку разума, и Стимс чувствовал, что момент просветления будет короток.
- Да, это - сумасшествие, - сознавал он без страха, и, в то же время ощущал подкрадывавшееся неодолимое желание начать хохотать, сперва - тихо, а потом - все громче и громче...
Напряжением воли он подавил коварное желание, как опьяневший делец заглушает хмель в голове, чтобы переговорить трезвым голосом с очень ему нужным банкиром.
Он весь спружинился, - у него сейчас была только одна цель: кончить игру так, как должен был это сделать настоящий мужчина... А для этого нужно было свести все счеты и спокойно положить карты на стол...
Он потрогал лежавшего без сознания Илью и убедился, что он дышит.
- Парень шел за мной, не смущаясь, - я ему обещал... - решил он и принялся за единственное дело, которое еще был в состоянии совершить: вынул книжку и стило и стал писать чек.
К выведенной единице он стал приписывать нули, и тут же дьявольский сарказм подсказал ему:
- С тремя нулями Илья испытает лишь краткое блаженство, с четырьмя превратится в тупого мещанина, с пятью - станет, пожалуй, крупным дельцом, а с шестью... сгорит, как я, и, может быть... - тут он задумчиво потер переносицу, - может быть, снова снарядит караван на запад, в поисках невероятного...
Он приписал шесть нулей, методично и точно сделал все остальные надписи и тщательно приколол чек к рубашке Ильи.
Правда, тут он начал спешить, потому что волны мрака все выше поднимались в сознании.
Затем, со страшно серьезным лицом, он повернулся и пошел туда, где ежесекундно менявшие облик голодные волки песчаной бури с завыванием охотились за тенями, видимыми только им...
На Стимса обрушивались тучи песку, засыпая его по колени, а он продолжал идти к таинственному "нечто", которое теперь, казалось, было уже совсем близко...
Ему чудилось, что он идет не один, а целая армия суровых мужчин начиная с сухощавых, одетых в легкую парусину тропических путешественников и кончая укутанными в меха полярными исследователями - молча движется вместе с ним.
Стальные крылья реяли над ним в воздухе, и оттуда приникали к земле острые, упорные взгляды, пилотов, отыскивающие следы таинственного "Нечто".
Невиданные растения-полуживотные морских пучин и рыбы, покрытые десятками глаз, шевелились, когда мимо них проплывали подводные лодки, откуда опять выглядывали жадные глаза мужчины, влюбленного в "Нечто".
Отплевываясь песком и задыхаясь, Стимс продолжал идти. Наконец, ничего не видя перед собой, он закружился на месте и упал.
В этот именно момент его потухающее сознание подсказало ему, что он достиг...
ТАЕЖНАЯ СКАЗКА
Коновалов с равнодушным видом выслушал заявление старого приказчика лесной концессии, что контора, вследствие сокращения летних погрузок, принуждена уволить двух десятников и выбор пал на Фетюкина и на него Коновалова.
- Не от меня это, Артемий Иванович! Все это - новый управляющий... Осенью, как начнем опять работать, - милости просим опять к нам! сочувственно прибавил старший приказчик.
Коновалов вышел и зашагал по направлению к своей землянке. На минуту он остановился и устремил взгляд на чернеющие вдали маньчжурские сопки. Подошвы их уже окутались вечерним туманом, и лохматые вершины точно плыли по призрачным волнам.
Большая птица бесшумно слетела с ближайшей ели и черным, исчезающим пятном скользила к далеким вершинам. За ними, полные ночных тайн, лежали широкие пади Хингана. Сторожкий марал пасся там в ночной тишине, зелеными огоньками вспыхивали в чаще глаза тигра, и среди буреломов и обомшелых стволов жила старая таежная сказка про безымянные ключики, где лежит еще никем не тронутое золото - ключи мира.
Впрочем, сказка эта иногда и покидала чащу тайги и приходила к людям, чтобы показать им свои неблекнущие одежды и умелой рукой разбросать перед их глазами миражи счастья...
В этот вечер она, по-видимому, уже покинула свое тайное лесное жилье, потому что воздух был полон ее дыханием и тонкому уху слышался даже еле уловимый шорох ее платья, когда она неосторожно задевала за кустарник, бесшумно скользя над пеленою тумана.
Вероятно, поэтому и Коновалов в ту минуту вспомнил своего прадеда. Исходил прадед якутскую тайгу, вдоль и поперек изрыл ее лопатой. Добывал немало золота и в несколько дней все спускал в кутежах...
Резкий паровозный свисток и грохот груженых бревнами платформ с железнодорожной ветки концессии толкнул мысли Коновалова по совершенно другому направлению - к городу, куда теперь ему предстояло возвратиться.
Опять бесконечные поиски работы, унизительное выстаивание в передних и шумная городская жизнь... Блестя витринами магазинов и разряженной толпой, она пронесется мимо него, оставляя ему лишь право издали ею любоваться и... завидовать!
x x x
Воздух в землянке был сырой и спертый, так как двери нельзя было держать открытыми: целые полчища мошкары устремлялись в нее на свет лампы. И то уже, несмотря на предосторожности, набралось множество всякого гнуса, липнущего к накалившемуся стеклу лампы.
Сидя на нарах, Коновалов слушал спотыкающуюся болтовню Фетюкина, который, немножко под хмельком, размахивал руками и с жаром уверял, что он, Фетюкин, плевать хочет с высокого дерева на свое увольнение.
- Уволили, ну... Будто только и работы, что здесь... в концессии! Я, брат, все равно не пропаду, потому - специальность имею - парикмахер-с! Отсюда... прямо катну в Харбин и - в первоклассный салон - так и так, можем по-всякому, а-ля фасон! Тут тебе сейчас и белый халат, всю артиллерию в руки и - мальчик, воды!.. Мне, вот, тебя только жаль: за что тебя уволили?! Опять же - ты ни к чему не учен... А по-настоящему, все это - кочергинские штучки... уж я знаю... Его самого уволить надо, а не меня! Нет, ты скажи, Артем Иванович, есть справедливость на свете или нет?
