Казаринов разрешил связистам сделать пятиминутный привал. Все, как по команде, полезли за кисетами.
— А что если в этой Коптяевке немцы, товарищ лейтенант? — спросил боец небольшого росточка, маленькое личико которого при лунном свете обозначалось бледновато-серым каш шинком.
— Об этом сообщит походное охранение. Подождем.
Разговор на этом оборвался. Каждый воровато и жадно затягивался самокруткой, пряча ее в кулак и чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся с той стороны, куда лежал дальнейший путь. Время от времени в тишину леса вплывал приглушенный расстоянием рев идущих на взлет тяжелых бомбардировщиков. Каждый понимал, что звуки эти доносятся оттуда, куда предстоит тянуть кабель.
На краю полянки, облитой холодным светом выплывшей из-за облаков луны, показались две фигуры. Все замерли, пригнувшись к катушкам. Руки бойцов инстинктивно потянулись к винтовкам.
— Свои, — сказал Казаринов, по силуэтам идущих догадавшись, что это были Солдаткин и Иванников. Он не ошибся.
Взмокший Солдаткин, отдуваясь, доложил, что в деревне Коптяевке немцев нет и не было, они прошли три дня назад стороной, по большаку.
— От кого узнали? — спросил Казаринов.
— От местных жителей.
Пока связисты, перекуривая, отдыхали, гул тракторов-тягачей доносился уже впереди и справа.
Деревня, через которую только что прошли трактора с орудиями, казалась вымершей. Нигде ни огонька. Даже собаки и те не лаяли. «Неужели все жители ушли? — подумал Казаринов, вглядываясь в силуэт приплюснутых, низеньких халуп, крытых щепой и соломой. — А впрочем, какая теперь разница?»
На огневую позицию, где батарейцы Осинина устанавливали орудия, Казаринов со связистами прибыл в одиннадцать часов.
Командный пункт капитана располагался у вековой ели, у подножия которой чернел толстый, в два обхвата, пенек. Кабель к аэродрому условились тянуть от этого пенька. Отсюда хорошо обозревались все двенадцать орудий. Стволы пушек, как заметил Казаринов, были направлены в сторону аэродрома, до которого, судя по карте, от огневой позиции было около трех километров. Для прицельной стрельбы с корректировкой — дистанция идеальная.
— Теперь дело за тобой, лейтенант, — сказал Осинин, на глазок определяя места расположения орудий.
— Командир полка приказал обстрел аэродрома начать ровно в час ночи. Нужно успеть. Так что будем поторапливаться, капитан, — проговорил Казаринов.
— Как скомандуешь — так и пальнем…
Телефониста, того, что жаловался на боль в боку, Казаринов оставил на командном пункте Осинина, остальные, нагрузившись катушками, двинулись строго на запад, прокладывая за собой кабель. Связисты оказались опытными, знающими свое дело бойцами. Как только кончалась катушка, следующая была уже наготове.
Кабель тянули между деревьями, шагах в двадцати от лесной дороги, по которой, как ориентир, неторопливо двигался Солдаткин. Впереди Солдаткина шло походное охранение.
Когда, по расчетам Казаринова, прошли километра полтора от позиций орудий, лес начал заметно редеть. Все чаще стали попадаться свежие вырубки. «Очевидно, где-то совсем близко проходили наши окопы. Валили бревна на накат», — подумал Казаринов, обходя спутанный завал еловых вершин, а сам не сводил глаз с дороги, по которой шел Солдаткин. Он время от времени останавливался, поднимал руку и махал.
Между ажурными кронами сосен Казаринов все чаще и чаще стал замечать скользящие по небу ножевые лучи прожекторов. Наткнувшись на облака, лучи тут же меркли. «Сигналят своим, тем, что отбомбились и идут на посадку…» — подумал Казаринов. Нажав кнопку карманного фонарика, посмотрел на часы. «Двенадцать… Успеть бы, светает рано, а сейчас у них самый сон…»
Боец Вакуленко, вернувшись из боевого охранения, доложил, что до опушки леса осталось не больше полкилометра и что лесная дорога упирается в шлагбаум, а шлагбаум охраняется часовым. По обеим сторонам от шлагбаума, у которого стоит маленькая будка, протянулись по два ряда колючей проволоки.
— Указателя с надписью «Мины» не заметил? — спросил Казаринов и тут же понял всю нелепость своего вопроса.
— Темно же, товарищ лейтенант!
— Где находится часовой?
— У будки. Ходит, курит. На минуту заходил в будку, куда-то звонил. Орал здорово, но ничего не поймешь. Мы хотели его накрыть — не разрешил сержант без вашего приказания.
— Правильно сделал. Возьмем умнее. Где они сейчас?
— Залегли метрах в ста от будки, в кустах орешника. Ждут вашего приказания.
— Ползи к ним и передай мой приказ: часового буду снимать я и два моих бойца: Иванников и Солдаткин. Если во время стычки случится что-нибудь непредвиденное и нам придется отходить — прикроете нас огнем. А сейчас ползи к ним.
Вакуленко шмыгнул за кусты орешника и растворился в темноте.
Прошли еще метров триста. Связистам приходилось пробираться с катушками через сплошные завалы. А когда вышли и а чистую просеку, все увидели огни аэродрома. Казалось, он был совсем рядом, не больше чем в полукилометре. Однако для того чтобы корректировать огонь орудии, необходимо обозревать весь аэродром. А для этого нужно выходить на окраину леса.
«Но что же делать с часовым? У него в будке телефон. Малейший подозрительный треск или шорох — и он даст сигнал в караульную команду, прибудет целый наряд. Говорят, немцы аэродромы охраняют с собаками. Если тянуть провод левее или правее поста, то где гарантия, что метрах в двухстах или ближе нет следующего поста боевого охранения? К тому же могут быть и мины… И эти проклятые овчарки».
Тревожные мысли, сменяя одна другую, проплыли в голове Казаринова, пока он стоял посреди просеки и смотрел в сторону аэродрома, над которым светлыми планками веера, время от времени скрещиваясь, проносились лучи прожекторов, установленных где-то слева и справа — а где: с просеки, из глубины леса, — разглядеть было невозможно.
Наконец провод протянут к самой опушке леса. Впереди, метрах в ста, да фоне аэродромных огней показался силуэт постовой будки аэродромного охранения. Левее будки, преграждая лесную дорогу, темнело длинное бревно шлагбаума.
Казаринов дал знак рукой: всем ложиться. Солдаткин и Иванников легли рядом. Все трое дышали тяжело, зорко вглядываясь в сторону будки и шлагбаума.
— Солдаткин! — прошептал Казаринов.
— Слушаю вас!
— Как только уберем постового — встанешь на его место.
— Зачем? — дрогнувшим голосом спросил Солдаткин.
— На случай если, пока я с Иванниковым буду связываться с батареей, у них вдруг подоспеет смена караула.
— И что мне тогда делать?
— Подпустишь шагов на десять и бросишь под ноги разводящему и часовому сразу пару лимонок. Только бросай с умом: сразу же ложись или ныряй за будку.
— Так они же всполошатся, когда увидят и услышат разрывы гранат. Караул поднимут в ружье.
— Не успеют. Пока будут поднимать караул в ружье — по аэродрому из двенадцати орудий залповым огнем жахнет капитан Осинин. Им будет не до смены караула и не до будки у шлагбаума. А сейчас ползи к связистам и живей тяни сюда провод!
Солдаткин скрылся за кустами.
Времени без пятнадцати час… «Осинин уже давно на проводе. Поди, весь — клубок нервов, ждет», — подумал Казаринов.
Не прошло и пяти минут, как, шелестя по траве кабелем, сзади подползли два связиста с тремя еще непочатыми катушками провода. Четвертая катушка была размотана наполовину.
Вместе со связистами и Иванниковым, которым он дал знак следовать за ним, Казаринов, дополз до последних кустов опушки. Залегли, соблюдая интервал между собой в три-четыре шага.
Теперь перед Казариновым и бойцами во всем своем пространственном размахе лежало ровное поле аэродрома, на котором здесь и там — чем ближе, тем яснее и четче — вырисовывались самолеты. Казаринов попытался сосчитать, но, досчитав до тридцати, сбился. Да и не было смысла терять время па это.
У будки прохаживался часовой. Когда лучевые ножи прожекторов, скользившие над аэродромом, доходили до сектора обзора, находящегося в одной вертикали с будкой и шлагбаумом, Казаринов отчетливо видел на ослепительно ярком фоне силуэт высокого остроплечего человека с автоматом на груди.
Осветительная ракета вспыхнула в темном небе неожиданно. Повиснув на парашютике, она ярко озарила бледно-голубоватым светом самолеты, которых раньше не было видно. Казаринов не выдержал и поднялся на колени. Теперь он, как днем, отчетливо видел из-за куста не только самолеты, но и кирпичные домики служебных помещений, склады, темные контуры капониров, штабеля бревен и досок, множество чем-то груженных транспортных автомашин, бензозаправщиков…
Людей на аэродроме не было видно.
Не успела падающая ракета погаснуть, как на смену ей, почти на той же высоте, вспыхнула другая. Как и первая, она до рези в глазах осветила аэродром, Казаринов взглянул на часы. Без двух минут час. «Потерпи, Максимыч… Потерпи, старина, еще минут пяток… Мы все сделаем так, как приказал командир полка», — мысленно разговаривал сам с собой Казаринов и чувствовал, как сердце в груди билось сильными упругими толчками. Нервничал.
