Людей на аэродроме не было видно.
Не успела падающая ракета погаснуть, как на смену ей, почти на той же высоте, вспыхнула другая. Как и первая, она до рези в глазах осветила аэродром, Казаринов взглянул на часы. Без двух минут час. «Потерпи, Максимыч… Потерпи, старина, еще минут пяток… Мы все сделаем так, как приказал командир полка», — мысленно разговаривал сам с собой Казаринов и чувствовал, как сердце в груди билось сильными упругими толчками. Нервничал.
Рядом с будкой, почти в створе с ней, стояла на попа опрокинутая бензоцистерна. Кругом ни кустика. А до будки и до часового шагов пятьдесят, не меньше. Снова вспыхнула ракета. Казаринов повернулся и увидел до голубизны бледные лица связистов и Иванникова. Солдаткин лежал в двух шагах впереди. Сержант-связист только что подсоединил телефон к кабелю и был готов каждую секунду по приказанию Казаринова выйти на связь с капитаном Осининым.
Иванников повернулся к командиру и хотел что-то спросить, но, увидев в его руках пистолет и нож, осекся и подполз вплотную к Казаринову.
— Товарищ лейтенант, разрешите мне? — надсадно задышал он над ухом Казаринова.
— Чего?
— Ведь если… в случае чего… никто из нас не умеет корректировать огонь. Дайте нож, я поползу к цистерне. Я сниму его.
С минуту Казаринов колебался, не отрывая глаз от часового, мерно и лениво прохаживающегося вдоль темного бревна шлагбаума. Стоило лейтенанту только представить, что вдруг его налет на часового кончится тем, что ею убьют и он не сможет корректировать огонь, как по спине его пробежал холодок. Двенадцать заряженных орудий ждут его команды. Несколько сот тяжелых снарядов поднесены батарейцами к лафетам пушек. И все ждут его, казариновского сигнала, его команд. И вдруг все это может сорваться только из-за того, что никто, кроме пего, не обучен нехитрому военному ремеслу корректировать артиллерийский огонь.
Казаринов протянул Иванникову нож, а потом, после некоторого раздумья, сунул ему и пистолет.
— Не возьмешь ножом — бей из пистолета, в упор.
— А потом?
— Забирай автомат и ко мне! К цистерне ползи, когда он повернется к тебе спиной. Пойдет назад — замри и лежи. Постарайся незамеченным добраться до цистерны. Встань за ней — и жди. Появится из-за цистерны — тогда орудуй. Пистолет пускай в ход в крайнем случае.
Иванников хотел было ползти вперед, но в следующее мгновение замер. Новая ракета, ослепительно повисшая над аэродромом, в четвертый раз отчетливо прорисовала темные контуры бомбардировщиков, штурмовиков и стоящих в дальнем правом углу с виду неказистых «рам». За четыре недели войны столько его боевых друзей полегло под бомбами и пулеметными ливнями этой простой по конструкции, тихоходной, но очень коварной машины.
В наступившей тишине, когда были слышны приглушенные расстоянием стуки, доносившиеся откуда-то из глубины аэродрома, до слуха Казаринова вдруг донеслись звуки телефонного зуммера.
— Наш? — Казаринов резко повернулся в сторону сержанта-связиста.
— Не наш. Это из будки, — прошептал сержант. Часовой, не дойдя до конца шлагбаума, остановился, зачем-то резко повернулся в сторону леса, заставив Казаринова и всех, кто был с ним, затаить дыхание. С минуту постояв неподвижно, словно к чему-то прислушиваясь, он направился к будке, через полуоткрытую дверь которой неслись приглушенные звуки телефонного зуммера.
Не ожидая команды, Иванников, пригнувшись, как тень метнулся в сторону цистерны. Успел. Прильнул спиной к цистерне, стоял и ждал. Ракета еще не полностью сгорела в воздухе, и поэтому Казаринову была хорошо видна не только фигура Иванникова, но и лунный отблеск от лезвия финского ножа, зажатого в его правой руке.
Только теперь, по приглушенным голосам, доносившимся из будки, Казаринов понял, что кроме часового, только что вошедшего в нее, там находился кто-то еще.
И этот кто-то, ругая по телефону кого-то третьего, несколько раз произнес слово «шнеллер».
«Иванников не знает, что в будке двое. Не знает… Может просчитаться», — пронеслось в голове Казаринова. На раздумья оставались считанные секунды. Рвануться к будке и метнуть в нее гранату — дело рискованное, можно только все испортить: на другом конце телефонного провода услышат взрыв, а обрыв связи подкрепит догадку, что на пост совершено нападение…
Казаринов поднял с земли, лежавшую рядом с ним винтовку Иванникова и, жестом дав понять связистам, чтоб они были начеку, метнулся к цистерне.
В школе по немецкому языку у Казаринова была неизменная пятерка. В десятом классе дед нанимал для него репетитора. В аттестате стоит пятерка. И все-таки из ругани, доносившейся из будки, он понял всего несколько слов.
Пробегая мимо цистерны, за которой стоял Иванников, Казаринов взял у него нож и пистолет, на ходу передал ему винтовку и, дав знак, чтоб тот бесшумно следовал за ним, метнулся от цистерны к глухой стене будки, выходящей в сторону леса.
Прижавшись спинами к стене будки, Казаринов и Иванников стояли затаив дыхание и слушали немецкую речь. Теперь Казаринов стал улавливать в ней некоторый смысл.
В следующую минуту Григорий услышал, как металлически цокнула телефонная трубка, брошенная на рычажки аппарата, и как после этого был дан отбой.
Иванников и на этот раз прочитал мысль своего командира. Прижав к груди ручную гранату, которую он поставил на боевой взвод, всем своим видом и движением рук он как бы спрашивал: «Разрешите?..»
Казаринов кивнул.
С быстротой кошки Иванников метнулся к двери будки, и в ту самую секунду, когда она распахнулась и в тусклом свете керосинового фонаря, висевшего на стене, показалась высокая фигура часового, он метнул в будку гранату, с силой захлопнул за собой тяжелую дверь, обитую жестью, и плюхнулся на землю.
Казаринов и Иванников лежали у высокого порога будки, когда в ней раздался взрыв. За те немногие секунды, в течение которых они продолжали лежать неподвижно, оценивая обстановку, у будки выросла скрюченная фигура Солдаткина.
— Ну как, товарищ лейтенант? — тревожно прозвучал в темноте его голос.
— Все в порядке! Сейчас начнем главную работу. Пойдем.
Казаринов и Солдаткин, светя перед собой фонариком, вошли в будку. На полу, разметав руки, лежали два трупа: солдат и унтер-офицер. Пока Казаринов обрезал телефонный кабель, Солдаткин извлек из карманов убитых документы и снял с обоих автоматы.
Казаринов приказал Солдаткину занять у шлагбаума место немецкого часового и тут же предупредил: если вдруг появится смена караула, молча подпустить разводящего и часового на двадцать шагов и после окрика «Хальт!» срезать их автоматной очередью. Отдав приказание, Григорий метнулся к опушке леса, где его ждали связисты.
Иванников распахнул до отказа дверь будки, встал у порога и привел второй трофейный автомат в боевую готовность.
Пока Казаринов и Иванников снимали часовых, сержант-связист, услышав глухой взрыв, понял, что наступила пора скорее выходить на связь с орудиями, а поэтому передал капитану Осинину, чтобы тот приготовился принимать команды Казаринова.
Григорий подбежал к связистам и выхватил из рук сержанта трубку. Глядя в сторону ярко освещенного серией ракет аэродрома, он увидел: по направлению к будке неторопливо, с автоматами на груди шли два человека. И тут же крикнул в телефонную трубку:
— Ты меня слышишь, Максимыч?!
— Я слышу тебя прекрасно! Жду твоей команды! — раздался в трубке голос Осинина.
После первых пристрелочных команд, четко, но глухо и притаенно брошенных Казариновым в трубку, через несколько секунд над головами связистов прошелестели первые снаряды, которые разорвались почти в центре аэродрома. Взрывы сотрясли землю и раскатистым эхом пронеслись по ночному лесу.
Два солдата из караульной роты, которые шли по взлетной дорожке по направлению к будке, попали между взметнувшимися веерами огня и земли.
— Легли хорошо, капитан!.. Повтори! Батарея Орлова!.. Левее ноль-ноль один… Беглый!.. Огонь!..
Вряд ли когда-нибудь в жизни Казаринов испытывал такое чувство распиравшего его душу восторга, как теперь, когда он увидел, как на огромном пространстве аэродрома начали рваться и гореть самолеты.
Снаряд, угодивший в бензоцистерну, взметнул в небо гигантский огненный факел. В панике по аэродрому заметались фигурки людей в комбинезонах.
— Капитан!.. Горят бомбовозы!.. Пылают уже семь «юнкерсов» и две бензоцистерны! Светло так, что можно вышивать! Перенеси левее ноль-ноль два, прицел больше один… Беглый!.. Огонь!.. — задыхаясь, кричал в трубку Казаринов. — Если б ты видел, Максимыч!.. Гады мечутся по летному нолю, как крысы на тонущем корабле!.. — Стирая рукавом гимнастерки со лба пот, который заливал глаза, Григорий охрипшим голосом бросал в телефонную трубку все новые и новые команды, которые неизменно заканчивались надсадно-хриплыми словами «Беглый!» и «Огонь!», а сам не сводил глаз с пылающего аэродрома.
