Госпожа Эсмонд увидела высокую фигуру своего друга, мелькавшую за окнами, и — то ли вечер был жарок, то ли она кончила партию — отдала свои карты одной из дам и вышла на галерею к своему молодому соседу. Он попытался придать себе спокойный вид, так как не мог объяснить хозяйке дома, почему и на кого сердится.
— Джентльмены что-то долго засиделись за вином, — заметила она. Господа офицеры вообще любят пить.
— Если пить значит быть хорошим солдатом, сударыня, то многие там выказывают незаурядную доблесть, — ответил мистер Вашингтон.
— И, наверное, генерал возглавляет свои войска?
— О, конечно, конечно, — ответил полковник, который всегда выслушивал любое замечание госпожи Эсмонд, и серьезное и шутливое, с какой-то особенной мягкостью и' нежностью. — Но генерал — это генерал, и не мне обсуждать поведение его превосходительства за столом или где-нибудь еще. Я полагаю, что господа военные, родившиеся и выросшие в нашем отчем краю, отличаются от нас, жителей колоний. У нас здесь такое жаркое солнце, что нам; не нужно, по их обычаю, подогревать кровь вином. А пить, если предложен тост, для них, по-видимому, дело чести. Толмедж только что объяснил мне, икая, — шепотом, я хотел сказать, — что офицер так же не может отказаться выпить, когда предложен тост, как не может отказаться от вызова, и добавил, что вначале вино ему было противно и он научился пить лишь с большим трудом. Следует признать, что, преодолевая свою слабость, он показал редкую настойчивость.
— Но о чем вы разговариваете столько часов подряд?
— Боюсь, я не могу подробно ответить на этот вопрос, сударыня, — я не люблю сплетен. Мы говорили о войне, и о силах, которыми располагает мосье Контркер, и о том, как нам до него добраться. Генерал намерен проделать всю кампанию в карете и посмеивается и над походом, и над противником. В том, что мы разобьем врага, если встретимся с ним, сомнений, кажется, быть не может.
— Разумеется! — воскликнула дама, чей отец служил под командой Мальборо.
— Мистер Франклин, хотя он и из Новой Англии, — продолжал ее собеседник, — высказал немало весьма глубоких и дельных соображений и мог бы добавить еще многое, если бы английские джентльмены ему позволили, но они всякий раз отвечали, что мы — простаки-провинциалы и не знаем, на что способны дисциплинированные английские войска. Может быть, стоило бы выслать вперед отряд, чтобы проложить дороги и приготовить удобный ночлег для его превосходительства по окончании дневного перехода? "Но ведь тут же имеются постоялые дворы? — возразил мистер Дэнверс. — Конечно, не такие удобные, как английские гостиницы, но ведь на это мы рассчитывать и не можем". — "Да, конечно, на это вы рассчитывать не можете", — ответил мистер Франклин, человек, по-видимому, очень проницательный и склонный к шуткам. Он попивает воду и посмеивается над англичанами, хотя, мне кажется, не очень честно пить только воду и подмечать слабости тех, кто рядом пьет вино.
— А мои мальчики? Надеюсь, они ведут себя благоразумно? — спросила вдова, кладя ручку на локоть своего гостя. — Гарри обещал мне не пить много, а когда он дает слово, на него можно положиться. А Джордж всегда воздержан. Почему вы вдруг помрачнели?
— Право же, говоря откровенно, я не понимаю, что сталось с Джорджем за эти последние дни, — ответил мистер Вашингтон. — Он озлоблен против меня, а почему — я не знаю, спрашивать же о причине не хочу. Он говорил со мной в присутствии господ офицеров самым неподобающим образом. Нам предстоит вместе проделать эту кампанию, и очень жаль, что наша дружба омрачилась, как раз когда мы отправляемся в поход.
— Он ведь тяжело болел. И всегда был упрямым, капризным и каким-то непонятным. Но у него самое любящее сердце в мире. Вы будете к нему снисходительны, вы будете его оберегать — обещайте мне это.
— Даже если это будет стоить мне жизни, сударыня, — с большим жаром ответил мистер Вашингтон. — Вы знаете, что я с радостью отдам ее за вас и за тех, кого вы любите.
— Да будет с вами благословение моего отца и мое, дорогой друг! воскликнула вдова, исполненная благодарности и нежности.
Во время этой беседы они покинули галерею, куда доносился смех и тосты сидевших за столом джентльменов, и теперь расхаживали по лужайке перед домом. Джордж Уорингтон со своего места во главе стола мог видеть прогуливавшуюся пару и уже некоторое время весьма рассеянно слушал, что ему говорили его соседи, и отвечал им невпопад, но окружающие были слишком заняты разговорами, шутками и вином, чтобы обращать внимание на странности молодого хозяина дома. Мистер Брэддок любил после обеда послушать пение, и его адъютант, мистер Дэнверс, обладавший хорошим тенором, услаждал слух своего начальника наиновейшей песенкой из Мэрибон-Гарденс, а Джордж Уорингтон тем временем бросился к окну, затем вернулся и потянул за рукав брата, сидевшего к окну спиной.
— Что случилось? — спросил Гарри, которому очень нравились и песня и припев, который все подхватывали хором.
— Пойдем, — потребовал Джордж, топнув ногой, и младший брат покорно встал из-за стола.
— Что случилось? — повторил Джордж со злобным проклятьем. — Разве ты не видишь? Они ворковали сегодня утром и воркуют сейчас, перед тем как отправиться на покой. Не следует ли нам спуститься в сад, чтобы почтительно приветствовать маменьку и папеньку? — И с этими словами он указал на мистера Вашингтона, который как раз в этот миг очень нежно взял в свои руки ручку вдовы.
Жаркий день
Когда генерал Брэддок и остальные гости были почтительно препровождены в отведенные им покои, юноши ушли в свою комнату и принялись горячо обсуждать самое важное событие дня. Они не допустят этого брака, нет! Неужели представительница рода маркизов Эсмондов выйдет замуж за младшего отпрыска колониальной семьи, которого к тому же предназначали в землемеры! Каслвуд и двое девятнадцатилетних юношей будут отданы под заботливую опеку двадцатитрехлетнего отчима! Чудовищно! Гарри заявил, что им следует немедленно пойти к матери в ее спальню (где черные горничные снимали в это время с ее милости скромные драгоценности и украшения, которые она надела ради званого обеда) и заявить, что они не потерпят этого противоестественного союза, а если ненавистное бракосочетание все же состоится, то они покинут ее навсегда, уедут в отчий край и поселятся в своем тамошнем именьице.
Джордж, однако, предложил другой способ положить всему конец и объяснил свой план восхищенному брату в таких словах:
— Наша мать, — сказал он, — не может стать женой человека, с которым один из нас или мы оба дрались на дуэли и который ранил или убил нас или же которого мы ранили или убили. Мы должны его вызвать, Гарри!
Гарри по достоинству оценил всю глубину истины, скрытой в словах Джорджа, и мог только поразиться удивительной мудрости брата.
— Да, Джордж, — сказал он, — ты прав. Матушка не способна выйти замуж за нашего убийцу, не может же она быть настолько дурной женщиной. А если мы его проколем, ему конец. "Cadit quaestio" {Расследование закончено (лат.).}, как говаривал мистер Демпстер. Я тотчас пошлю моего лакея с вызовом к полковнику Джорджу, хорошо?
— Мой милый Гарри, — ответил старший брат, не без самодовольства припомнив свой квебекский поединок, — ты не привык к делам такого рода.
— Да, — со вздохом признался Гарри, глядя на главу семьи с завистью и восхищением.
— Мы не можем оскорбить гостя в нашем доме, — величественно продолжал Джордж. — Законы чести запрещают подобную неучтивость. Но, сэр, мы можем поехать проводить его, и едва ворота парка закроются за нами, мы сообщим ему о наших намерениях.
— Верно, черт подери! — воскликнул Гарри, хватая брата за руку. — Так мы и сделаем. Послушай, Джорджи... — Тут он побагровел, запнулся, и брату пришлось спросить, что он, собственно, хочет сказать. — Теперь моя очередь, брат, — умоляюще произнес Гарри. — Раз ты идешь на войну, значит, драться с ним должен я. Право же, право! — И он продолжал умолять об этом повышении в чине.
— И на этот раз глава рода обязан быть первым, мой милый, — ответил Джордж с великолепным достоинством. — Если я паду, мой Гарри отомстит за меня. Но драться с Джорджем Вашингтоном должен я, Хел, и это к лучшему: ведь я ненавижу его сильнее. Разве не по его совету матушка приказала негодяю Уорду поднять на меня руку?
— Ах, Джордж! — перебил более миролюбивый младший брат. — Должно забывать и прощать!
— Прощать? Нет, сударь, я не прощу, покуда буду помнить. А приказывать человеку забыть — бесполезно. Обида, причиненная вчера, остается обидой и завтра. Я, насколько мне известно, никому обид не наносил и сам их терпеть не намерен. Я придерживаюсь самого низкого мнения о мистере Уорде и все же думаю о нем не настолько дурно, чтобы предположить, будто он когда-нибудь простит тебе этот удар линейкой. Полковник Вашингтон — наш враг, и особенно мой. По его совету мне было причинено зло, а теперь он замышляет причинить нам зло даже еще большее. Повторяю, брат, мы должны его покарать.
