Выдержанное бордоское вино его деда воспламенило обычно бледные щеки Джорджа. Гарри, пылкий поклонник брата, не мог не восхититься его надменным видом и стремительной речью и с обычной покладистостью приготовился следовать за своим вождем. После чего юноши легли наконец спать, и старший еще раз напомнил младшему, что он должен держаться учтиво со всеми гостями до тех пор, пока они будут оставаться под кровом их матери.
Благовоспитанность и нелюбовь к сплетням не позволяют нам рассказать читателю, кто из гостей госпожи Эсмонд первым пал под бременем ее хлебосольства. Почтенным потомкам господ Толмеджа и Дэнверса, адъютантов его превосходительства, вряд ли будет приятно узнать, как пьянствовали их прадеды сто лет назад; однако сами эти джентльмены ничуть не стыдились своей невоздержанности, и нет сомнений, что и они, и все их товарищи бывали навеселе не реже двух-трех раз в неделю. Представим же себе, как они, пошатываясь, отправляются на покой, сочувственно поддерживаемые заботливыми неграми, а их нагрузившийся генерал, слишком доблестный питух, чтобы полдюжины бутылок бордоского могли взять над ним верх, удаляется в сопровождении юных хозяев дома в свою опочивальню и незамедлительно засыпает крепким сном, который дарует Бахус своим верным поклонникам.
Достойную госпожу Каслвуда состояние ее гостей не только не ввергло в ужас, но даже не удивило — она встала рано поутру, чтобы приготовить прохладительное питье для их разгоряченных глоток, и слуги разнесли его по спальням. За завтраком кто-то из английских офицеров принялся подшучивать над мистером Франклином, который вовсе не пил вина, а потому и утром отказался от холодного пунша: офицер утверждал, что филадельфиец лишил себя таким образом двух удовольствий — и вина, и пунша. Молодой человек заявил, что недуг был приятен, а лекарство — чудесно, и со смехом выразил желание продолжать болеть и лечиться. Новый американский адъютант генерала, полковник Вашингтон, был совершенно трезв и, по обыкновению, невозмутим. Английские офицеры поклялись, что возьмутся за него и научат обычаям английской армии, однако виргинец серьезно ответил, что эта часть английской военной науки его не манит.
Вдова, поглощенная накануне заботами о парадном обеде, а теперь — о парадном завтраке, не имела времени внимательно наблюдать за поведением сыновей, но, во всяком случае, она заметила, что Джордж безупречно учтив с ее любимцем, полковником Вашингтоном, и со всеми остальными гостями.
Перед отбытием мистер Брэддок побеседовал с госпожой Эсмонд с глазу на глаз и официально предложил взять ее сына в свою свиту; пока мать Джорджа и его будущий начальник договаривались о его отъезде, госпожа Эсмонд, что бы ни чувствовала она в душе, не выразила никакого чопорного ужаса перед радостями бутылки — одной из наиболее грозных и неизбежных опасностей, с которыми, по ее мнению, предстояло встретиться ее сыну. Она понимала, что ее первенец должен наконец выйти в широкий мир и изведать предназначенную ему долю добра и зла.
— Мистер Брэддок наутро держался как истинный джентльмен, — упрямо заявила она своей адъютантше, миссис Маунтин. — Конечно, папенька не пил, однако известно, что в Англии пьют многие люди, принадлежащие к самому высшему кругу.
Добродушный генерал ласково пожал руку Джорджу, который явился к его превосходительству, едва тот кончил беседовать с госпожой Эсмонд; мистер Брэддок приветствовал своего нового подчиненного и приказал ему через три дня быть в Фредерике, так как армии предстояло выступить вскоре после этого срока.
Затем вновь была подана огромная карета, возле которой уже гарцевал эскорт; собрались в путь и прочие гости со своими слугами. Хозяйка Каслвуда проводила его превосходительство до крыльца, ее сыновья спустились по ступенькам и встали у дверец кареты. Драгунский трубач подал пронзительный сигнал, негры закричали "ура!" и "боже, храни короля!", мистер Брэддок весьма любезно простился с гостеприимными хозяевами и покатил в свою штаб-квартиру.
Поднимаясь на галерею, юноши увидели, что полковник прощается с их матерью. Без сомнения, она только что вновь поручила Джорджа заботам его тезки, так как мистер Вашингтон говорил:
— ...моей жизнью. Положитесь на меня.
Тут близнецы подошли к матери и еще не уехавшим гостям. Полковник был уже в сапогах и готовился сесть на лошадь.
— Прощай, милый Гарри, — сказал он. — С вами, Джордж, я не прощаюсь. Через три дня мы увидимся в лагере.
Молодые люди отправлялись навстречу опасности, может быть, даже смерти. Госпожа Эсмонд знала, что с полковником Вашингтоном она до выступления армии уже больше не увидится. Не удивительно, что она была очень расстроена.
Джордж Уорингтон заметил волнение матери, истолковал его по-своему, и сердце его сжалось от злобы и презрения.
— Погодите немного и утешьте нашу матушку, — сказал он с невозмутимым видом. — Мы с братом только наденем сапоги и проводим вас, Джордж.
Джордж Уорингтон заранее приказал оседлать их коней, так что уже вскоре трое молодых людей в сопровождении грумов отправились в путь, и миссис Маунтин, знавшая, какую вражду она между ними посеяла, и трепетавшая при мысли, чем это может кончиться, испытала большое облегчение: мистер Вашингтон уехал, не поссорившись с братьями и не сделав — во всяком случае, открыто — предложения их маменьке.
Джордж Уорингтон держался со своим соседом и тезкой чрезвычайно учтиво, и тот был очень доволен, хотя и удивлен такой переменой в поведении молодого человека. Опасности, которые им предстояло разделять, сознание, что в походе им следует быть товарищами, смягчающее влияние многолетней дружбы с семейством Эсмондов, недавнее нежное прощание с хозяйкой Каслвуда — все это побуждало полковника забыть последние неприятные дни, и он разговаривал со своим юным спутником даже более дружески, чем обычно. Джордж казался весел и беззаботен — на этот раз мрачен был Гарри, который молча и угрюмо ехал рядом с братом, держась от полковника Вашингтона на расстоянии, хотя прежде он всегда настойчиво искал его общества. Если простодушный полковник и заметил непонятное поведение своего молодого друга, он, без сомнения, объяснил эту странность всем известной привязанностью Гарри к брату и естественным желанием не расставаться с Джорджем теперь, когда близок был день разлуки.
Они беседовали о войне и о возможном исходе кампании: никто из троих не сомневался в победе. Две тысячи английских ветеранов под начальством такого генерала, если только не станут мешкать, несомненно, возьмут верх над любыми силами, которые двинут против них французы. Молодой и пылкий виргинский воин питал безграничное уважение к испытанной храбрости и выучке регулярных войск. У короля Георга II не нашлось бы подданного более преданного, нежели новый адъютант мистера Брэддока.
Маленькая кавалькада продолжала ехать вперед все так же дружески, пока не приблизилась к бревенчатой хижине, принадлежавшей некоему Бенсону, который, следуя обычаям времени и страны, не гнушался брать со своих гостей деньги за предложенное им гостеприимство. У него квартировали вербовщики, и в большой комнате сидели несколько офицеров и солдат из полка Холкетта. Полковник Вашингтон предполагал, что его молодые друзья здесь с ним простятся.
Пока их лошадям задавали корм, они вошли в общую залу, где проголодавшегося путника ждала незатейливая еда. Джордж Уорингтон вошел в трактир с особенно веселым и оживленным видом, а лицо бедняги Гарри еще более побледнело и омрачилось.
— Можно подумать, мистер Гарри, что это вы идете драться с французами и индейцами, а не мистер Джордж, — сказал Бенсон.
— Я тревожусь за своего брата, — ответил Гарри, — хотя сам был бы рад принять участие в кампании. Не моя вина, что я должен остаться дома.
— Ну конечно, брат! — воскликнул Джордж.
— Мужество Гарри Уорингтона не нуждается в доказательствах, воскликнул мистер Вашингтон.
— Вы оказываете нашей семье большую честь, полковник, отзываясь о нас столь лестно, — сказал мистер Джордж с низким поклоном. — Осмелюсь заметить, в случае нужды мы умеем за себя постоять.
Пока полковник Вашингтон превозносил его мужество, Гарри, по правде говоря, выглядел скорее испуганным. В глазах своего брата привязчивый, прямодушный юноша прочел твердую решимость, которая повергла его в отчаяние.
— Неужели ты хочешь сделать это теперь? — шепнул он Джорджу.
— Да, теперь, — неумолимо ответил мистер Джордж.
— Во имя всего святого, уступи это мне. Ты идешь на войну — и должен хоть что-то уступить мне... И, может быть, все это не так, Джордж. Вдруг мы ошибаемся?
— Пф! Ошибаться мы не можем. И заняться этим надо теперь же... но не тревожься! Никакие имена упомянуты не будут — я без труда найду какой-нибудь предлог.
