Неомраченному веселью детей аборигенов во многом способствует то обстоятельство, что ни один из них не владеет чем-либо, чего нет у других. Им неведома зависть - ведь у них все общее. Неведомы им и ссоры из-за какой-то игрушки, столь распространенные среди белых детей: ведь их игрушки - тростник, камушки и ракушки, которых кругом сколько хочешь.
Отсутствие собственнических инстинктов, которым сопутствует жадность, характерно и для взрослых. В одной миссии я подарил аборигену рубашку в благодарность за его заботы обо мне. Рубашку эту я потом видел на пятерых других мужчинах.
Разительный контраст в поведении белых и темнокожих детей отнюдь не объясняется наследственностью. Это - результат различного подхода к жизни, который, в свою очередь, обусловливается различным воспитанием и образованием. Отсутствие эгоизма у аборигенов и их предупредительность по отношению к другим, которые я наблюдал сотни раз, неразрывно связаны с переживаниями детства.
Только радикальный переворот в сфере человеческих отношений, только полный отказ от тех представлений, которые делают человека конкурентом его ближних, может привести к тому, что на площадках, где играют наши дети, воцарится тот же дух, ,что и среди детей австралийских аборигенов.
Окруженный детворой, я шел по широкой полосе берега; за мной брели две маленькие девочки с грудными младенцами на руках. Время от времени, когда они хотели на что-либо обратить мое внимание, наш разговор прерывался.
"Фис, фис!" - кричали они, и я шел к какой-нибудь лужице, увязая по щиколотку в мокром песке. В лужице плавали головастые рыбешки "фис".
Мы возвращались домой после нашей ежедневной прогулки, направляясь к тамариндам, под тенью которых собирались отдохнуть и побеседовать. Вокруг бегали кроншнепы, запуская в песок клювы в поисках пищи.
Дети были огорчены тем, что мои ботинки испачкались. Когда мы вышли на сухое место, трое мальчиков стали на колени и стерли с них грязь.
Одного из мальчиков звали Бандаравой. Ему было лет одиннадцать. Непосредственная живая улыбка очень красила его неказистое лицо. Он охотно смеялся моим шуткам и очень мне полюбился.
На мальчике была грязная, слишком короткая повязка, из-под которой торчали неимоверно тонкие ноги, напоминавшие обуглившиеся палки.
Дети здесь ходят голышом лет до семи. Потом мальчики начинают носить набедренную повязку, а девочки - узкую продольную полоску материи; концы которой перекидывают через обвязанный вокруг талий шнурок.
Когда мы расположились под деревьями, мальчики решили состязаться в метании копья. Они бросились к зарослям тростника и отобрали себе по нескольку упругих прямых стеблей, которые должны были заменить копья. Разделившись на две группы, они начали метать "копья" в противника.
Их жесты и мимика во время игры воспроизводили жесты и мимику мужчин во время исполнения обрядов или при стычках между племенами. Пригнувшись, мальчики бежали в траве, выскакивали из-за деревьев и издавали притворно свирепые крики. Они осторожно обходили друг друга, переступая с ноги на ногу.
При этом они издавали музыкальные крики на высокой ноте, напоминающие крики птиц. Мальчики держали свои "копья" над головой большим и указательным пальцами, закидывая руку далеко назад. Когда "копье" попадало в цель, обе стороны разражались смехом. Мальчики отличались большой меткостью. Как в любой игре, здесь были признанные чемпионы.
Я часто наблюдал за такими "битвами". Их участники выходили из себя лишь в очень редких случаях. Белого мальчика, потерявшего самообладание на площадке для игр, как правило, поддерживают один-два приятеля; когда темнокожим мальчиком овладевает гнев, он сразу же оказывается в одиночестве. Никто на него не обращает внимания, а игра продолжается. В таких случаях задира неизменно бросает свое копье и уходит, не замечаемый остальными. Обычно он возвращается через несколько минут; и сам он, и его товарищи тут же забывают о случившемся. Главное во время игры не одиночка, а коллектив.
Раздражительность, проявляющаяся во время игр или в повседневной жизни, дурно действует на окружающих детей. Однажды при мне темнокожий мальчик в припадке раздражения бросился на землю и стал кричать. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Взрослые проходили мимо, даже не взглянув в его сторону, дети обходили его. Буяну пришлось быстро утихомириться.
Бандаравой и еще шестеро мальчиков, которым надоело играть, собрались вокруг меня в надежде, что я расскажу им что-нибудь интересное. Мальчиков звали Мийнеджара, Нгальбара, Ямбал, Нанинджавой, Йоади и Дармеринг.
Мои старания повторить имена (хотя мальчики и произносили их очень отчетливо) рассмешили их. Я притворился, что мне ужасно трудно выговорить имя Бандаравоя; я таращил глаза и мотал головой, как если бы это имя застряло у меня в горле.
Бандаравой чуть не вдвое согнулся от беззвучного смеха. Он продолжал веселиться еще долго после того, как его товарищи перестали смеяться.
- Он чудак, - сказал Йоади, показывая на Бандаравоя.
Мальчики уже несколько раз назвали Бандаравоя чудаком, как бы извиняясь за него.
- Ты летчик, а? - спросил Дармеринг (во время войны в двух милях от миссии располагалась авиачасть).
- Нет, - ответил я. - Я приехал из Мельбурна. Я просто путешествую.
- Знаешь ты такие самолеты - "Митчел", "Дуглас", "Мустанг", "Спитфайр"? - спросил Дармеринг.
- Знаю.
- А "Буффало"?
- Конечно, - ответил я. - У буффало большие рога, и он мычит {Игра слов. По-английски "buffalo" значит "буйвол".}, - и я вскинул голову, как разъяренный бык. Бандаравой опять скорчился от смеха. Другие мальчики, казалось, были озадачены.
- "Буффало" - это самолет, - сказали они.
- Нет, - возразил я, - это огромный бык.
- А я говорю о самолетах "Буффало", - объяснил Дармеринг.
Пока мы болтали, Нанинджавой, стоявший возле меня, то и дело протягивал руку и легонько постукивал меня по лбу, руке или шее. Я не обращал на это внимания: он убивал песчаных мух, которых, я, не мог разглядеть. Зоркие глаза мальчика их различали. Случайно двинув головой, я стукнулся о дерево, к которому прислонялся. Я закатил глаза, высунул язык и замотал головой совсем, как знаменитый комик Мак Сенетт в своих немых фильмах, когда полицейские оглушали его дубинками.
Для Бандаравоя это было последней каплей. Он ухватился за Нанинджавоя и повис на нем, заливаясь пронзительным смехом. Придя в себя, он подошел ко мне и, заглядывая мне в лицо, попросил:
- Еще разочек, Гуравилла!
- Гуравилла? - переспросил я. - Что это такое?
- Это твое имя. Ты Гуравилла, - сказали мальчики.
- Так, значит, у вас есть для меня прозвище! Что же это значит? Наверное, "глупый человек"?
Такое толкование огорчило мальчиков.
- Нет, нет! - заверили они меня.
- В таком случае, что же оно означает? - спросил я, уверенный, что основанием для прозвища послужила моя внешность.
- Человек - сочинитель песен, - объяснили мальчики.
Как я узнал позднее, прозвище Гуравилла дал мне один старик из Милингимби. В языке аборигенов нет слова "писатель". Человек, больше всего похожий по своей профессии на писателя, - сочинитель песен. Одного старика с мыса Стюарт, который прославился своими песнями, звали Гуравилла. Мне дали это имя в его честь.
- Гуравилла - замечательное имя, - сказал Йоади.
Я с ним согласился. Мы продолжали разговаривать о Том и о сем. Мальчики стали объяснять мне, как метать копье. Я попросил их достать копье и показать мне, как его бросают. Один из мальчиков убежал и возвратился с длинным копьем и копьеметалкой. Показав мне, как держать копье и копьеметалку и закончив общий инструктаж, они отошли в сторону. Я метнул копье. Оно полетело, заметно вихляясь, и, на мой взгляд, упало совсем близко. Едва оно коснулось земли, как мальчики принялись хвалить меня:
- Хороший бросок!
- Хороший бросок, Гуравилла, - твердил Бандаравой. - Бросок что надо!
Но мне не терпелось посмотреть, как бросают копье они сами. Им, как видно, не хотелось выставлять свое умение напоказ, и они долго отказывались. Я настаивал. Мальчики поднялись, сжав губы, с решительным выражением лица. Они метали копье с разбега, напрягая все силы.
Я был уверен, что они легко побьют меня. Но нет... Ни одно копье не упало дальше моего. Хуже всего был результат Бандаравоя. Как настоящие спортсмены мальчики продолжали без всякой зависти хвалить мой бросок.
Возвращаясь в миссию, я не без гордости подумал, что, родись я аборигеном, из меня бы вышел выдающийся метатель копья. Поднявшись к себе в комнату, я выглянул в окно. Мальчики играли на берегу все с тем же копьем. Бандаравой разбежался, сделал плавный бросок. Тяжелое копье поднялось в воздух, как стрела, полетело далеко-далеко и вонзилось в песок. Бандаравой подбежал, вытащил копье и отнес обратно. Мальчики бросали копье по очереди. Даже при самом неудачном броске их копье пролетало расстояние по меньшей мере в шесть раз большее, чем мое.
