Владимир с Крупской и Мартовым работали целыми днями и ночами, занимаясь написанием писем и циркуляров, объясняющих ситуацию в партии и требуя денег на новую газету.
Александр Гельфанд (Парвус), Лейба Бронштейн (Троцкий), Лев Дейч.
Фотография. Начало ХХ века
Несколькими неделями позднее появился маленький листок «Вперед».
Когда первый пробный номер лежал уже на столе, и Троцкий читал статьи, направленные против Плеханова и обвиняющие старого вождя в трусости, требуя нового съезда партии в целях обсуждения программной и тактической деятельности, Ульянов, еще слабый и больной, сжимал холодные руки и почти в отчаянии смотрел в голубое небо, шепча неподвижными губами слова. Были это слова Христоса, высказанные в минуту терзания души, тоски и колебания:
– Боже, отведи от меня эту чашу муки!
В данный момент, когда должен был разгореться смертельный бой, Ульянов понимал, что с этого момента уже сам поведет трудящихся к горящему в отдалении костру, над которым играла кровавая луна; должен был взять в свои руки судьбы миллионов отчаявшихся бедняков, побудить их к борьбе с полчищами врагов, хотя бы среди них были братья и учителя, для которых сердца бились чувствительным обожанием.
Небо не отвечало на молчаливый призыв Ульянова.
Бой начался. Падали тяжелые обвинения, наговоры, пламенные слова негодования, ненависти, твердые как камни мысли, угнетающие или захватывающие.
Маленький, убогий «Вперед» достиг цели. Несмотря на интриги и усилия Плеханова, состоялся третий съезд российской социалистической партии. Стал он первым конгрессом большевиков и зародышем коммунистической партии, к которой примыкало все больше прежних сторонников женевской группы старых «кумиров» и вождей социализма. Не помогли старания Бебеля, пытающегося склонить Ленина к соглашению с меньшевиками Плеханова, предлагающего суд примирительный.
Для Ульянова уже все было ясно. Дороги его учителя разминулись навсегда с дорогами революционного марксизма. Был он для него уже агентом буржуазии, врагом, который должен быть смят окончательно.
Впервые открыто, на весь мир бросал Ульянов смелые лозунги российского коммунизма, призывая рабочих, чтобы они не задерживались на создании буржуазной республики в России и чтобы не дали себе увязнуть в загнивающем парламентаризме Запада.
– Стремимся к учреждению первой социалистической республики в России, – сказал он товарищам, прибывающим к нему. – Это наш идеал. Не хочу вас обманывать обещанием, что сразу придем к цели. В слишком тяжелых условиях, существующих в наше стране и повсюду за границей, где господствует фальшь, поднимем мы знамя борьбы. Однако верю, чт сумеем разжечь революцию, которая сразу станет на пограничье между буржуазным и социалистическим переворотом… Дальнейшие шаги будут легче! Углубление революции приведет нас еще ближе к идеалу. Не отступим никогда!
Имя Ульянова-Ленина становилось все более известным, увлекало новые сонмы сторонников и преданных товарищей, создавало кадры заклятых врагов.
О личных дружеских отношениях он не заботился. Речь у него шла только об увеличении числа преданных делу товарищей. Неприятеля не боялся и говорил словами поэта:
– Признание для нас не в радостных криках толпы, а в ненависти и проклятьях опрокинутых врагов.
Когда в России после неудачной войны с Японией вспыхнула буржуазная революция, поддержанная социалистами, Ленин пробрался тайно в Петербург. Меньшевики, руководимые из Женевы Плехановым, создали Совет Рабочих Делегатов. В это время вошли в него большевики: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бадаев, а также другие, задавая энергичный и настоящий революционный ход первому в истории человечества институту, в котором рабочий класс брал в свои руки власть, объявлял войну буржуазии и бросал лозунги социальной революции.
Сидя на галерке зала, где заседал рабочий совет, неизвестный никому, скрытый в толпе публики, Ленин прислушивался к речам меньшевиков и воспитанных ими партийных товарищей. Думал, стискивая зубы: «Только насилие, беззаконие, неслыханный террор объединят этих людей и поведут к моей цели. Никакого милосердия и сострадания, хотя бы это был отец или жена! Кто не со мной, тот должен погибнуть!».
Щурил глаза и, глядя на говоривших меньшевиков, разглагольствующих о сотрудничестве с властью, шептал:
– Пропадешь! И ты, и ты… Пропадете все!
Глядя на своих сторонников, задавал себе мучительный вопрос, достаточно ли они сильны, мужественны и стойки, чтобы не позволить разогнать образующиеся везде рабочие советы.
Поехал в Москву, так как знал, что там, в первую очередь, произойдет вооруженное восстание рабочих, а на улицах вырастут баррикады. Совещался и давал указания Шанцер-Муратову, руководителю созревающего восстания.
Волны революции переливались от западной границы до Владивостока. Власти теряли голову и отдавали без сопротивления свои посты. Армия, остающаяся еще в районе боевых действий, переходила на сторону народа. Никто не знал того, что коварный Витте дал молчаливое согласие на взрыв негодования и протеста, чтобы наставить Николая II подписать декрет о новой конституции, предусматривающей созыв Государственной Думы. Надежный приятель Александра III знал, что парламентаризм ослепит и увлечет все возмущенные слои населения, а также на долгое время успокоит общественное мнение.
Знал это и Ленин. Опасался, что Витте сможет привести революцию в спокойное русло парламентаризма. Поэтому через своих сторонников задавал бурный, революционный характер рабочему совету и разжигал стремление к вооруженным восстаниям.
Вспыхнуло оно, наконец, в Москве, но захлебнулось собственной кровью на Пресне. Тогда враги Витте, чтобы очернить его в глазах монарха, толкнули весь свой аппарат на усмирение революции. Начали действовать карательные отряды Ринна, графа Меллера, барона Ренненкампфа, скрипели виселицы, под градом пуль падали сотни приговоренных к смертной казни революционеров, тюрьмы были забиты до предела политическими противниками царя.
Витте, опасаясь за судьбу своей карьеры, разогнал Совет Рабочих Делегатов, бросая наиболее радикальных ораторов в тюрьмы и отдавая их под суд.
Ульянов-Ленин скрылся в Финляндии.
В небольшом финском городишке тайно поселился немецкий обыватель, печатник по специальности, Эрвин Вейкофф. Он совершал постоянно экскурсии между Куоккала, Перкярви, Выборгом и Хельсинки, и всегда имел встречи с разными людьми, приезжающими к нему из России.
Однажды ночью в дверь маленького домика, стоящего на подворье, окруженном елями, постучали три раза, и после короткого перерыва еще два.
Был это условленный знак.
Небольшой плечистый человек с могучим, лысым черепом открыл двери. На пороге стоял молодой рабочий в черном пальто с поднятым воротником.
– Владимир Ильич, это я, Бадаев! Привел к вам гостей, – молвил он, протягивая руку хозяину.
– Ах, очень меня обрадовали, товарищ! – отвечал Ленин. – Входите, пожалуйста!
В комнату вошли три моряка и молодой поп с широко открытыми мечтательными глазами. Все уселись. Бадаев промолвил:
– Товарищи Дыбенко, Железняков и Шустов были моряками на броненосце Потемкин, который поднял революционных флаг.
– Поздравляю вас, товарищи! – воскликнул Ленин. – Пролетариат никогда не забудет вашего поступка! Потому что он стал зародышем революции на флоте! Расскажите мне весь ход дела.
Моряки долго говорили мрачными голосами. Когда дошли до разоружения в румынском порту, Дыбенко произнес:
– Убежали мы из Румынии и искали вас по свету, чтобы подсказали нам, что должны теперь делать.
Ленин ответил немедленно:
– Поедете за границу и оттуда будете устанавливать отношения с товарищами, служащими в военном флоте.
Броненосец «Потемкин».
Фотография. Начало ХХ века
– Знаем всех в Севастополе, Одессе, Кронштадте… – вставил слово Шустов.
– Я так тоже думаю! – обрадовался Ленин. – Будем посылать на флот наши газеты и брошюры, чтобы товарищи были готовы встать в наши ряды.
– Они встанут все как один! – воскликнули матросы. – только прежде перебьют офицеров, которые издеваются над ними и их притесняют.
Ленин поднял голову и долго смотрел на говорящих. Улыбнулся почти добродушно, как детям, и произнес отчетливо:
– Отдаем офицеров на ваш суд, товарищи!
– Мы с ними поиграем по-своему! – пробормотали они.
– Поиграйте! Не будем менять вашего приговора, – ответил он мягко и прищурил глаза.
Совещались шепотом и, получив от Ленина письмо, вышли.
Бадаев, указывая глазами на попа, произнес:
– Отец Григорий Гапон повел рабочих к Зимнему Дворцу, чтобы просить царя об отставке плохих министров и предоставлении конституции.
