Я был изумлен. Трудно было себе представить, что при мысли о Мэлверн Хаус один из его узников позволит себе веселиться.
-- Я завидую тебе, Берти, -- продолжал смеясь Киппер. -- Тебя ждет интересное зрелище. Ты будешь сидеть за утренним столом с Апджоном и увидишь, как он откроет свежий номер нашего "Ревью" и начнет просматривать страницы литературной критики. Дело в том, что не так давно к нам в редакцию принесли его книжку, он там расхваливает нашу начальную школу. Он пишет, что это были годы, формирующие личность ребенка: и вообще наши самые счастливые годы.
-- Вот те на!
-- Он правда не предполагал, что книжка-то попадет на рецензию к одной из жертв счастливого детства в Мэлверн Хаус. Но есть еще одна заповедь, Берти, которую должен знать с юных лет каждый: лавровый венок может оказаться хорошей приправой для супа. Я разнес нашего Апджона в пух и прах! Одни только воспоминания о воскресных колбасках наполняли меня сатирическим гневом Ювенала.
-- Кого?
-- Да ты его не знаешь. Он нас постарше. Так вот, я был вдохновлен! Любая другая подобная книжка потянула бы у меня не больше чем на абзац, но здесь -- шестьсот словвдохновенной прозы! И тебе посчастливится увидеть лицо Апджона, когда он будет их читать.
-- Почему ты так уверен, что он прочитает рецензию?
-- А он наш подписчик. Пару недель назад мы публиковали его письмо, в котором он распинается, какой у нас хороший журнал.
-- А ты поставил там свою подпись?
-- Нет. Наш шеф считает, что мы мелкие сошки и обойдемся без фамилий.
-- И что, горячий матерьялец?
-- Не то слово! Так что утром не своди с Апджона глаз, смотри за его реакцией. Я почти уверен, что краска стыда и угрызений совести зальет его лицо.
-- Правда, есть одна закавыка: я не спускаюсь к завтраку, когда гощу в Бринкли. Но на этот раз мне придется ставить будильник.
-- Будь добр. Того стоит, -- заметил Киппер и вскоре отправился на службу зарабатывать свой мармелад насущный.
Через двадцать минут в комнату зашел Дживз, чтобы попрощаться. Это была трагическая минута, требующая с обоюдных сторон большого самообладания. Но мы оба мужественно сдержали свои рыдания: наконец, превозмогая боль расставания, Дживз направился к дверям. И тут я вдруг подумал: а не завалялась ли в его памяти какая информация о Уилберте Криме, том самом, о котором говорила тетушка Далия. Я был такого мнения о Дживзе: мне казалось, что он знает все и обо всех.
-- Кстати, Дживз.
-- Да, сэр?
-- Я кое о чем хочу тебя спросить. Кажется, среди гостей в Бринкли находится некая миссис Хомер Крим, жена магнатишки из Америки, она там вместе со своим сыном Уилбертом, или просто Вилли, а вот Вилли плюс Крим мне будто о чем-то говорит. Мне почему-то кажется, что я наталкивался на это имя, бывая в Нью-Йорке, но в связи с чем -- хоть убей не помню. У тебя не возникает никаких ассоциаций?
-- Конечно же, сэр. Имя этого джентльмена частенько упоминается в скандальных газетах Нью-Йорка, в основном в разделах, которые ведет мистер Уолтер Уинчел. Чаще всего Уилберт фигурирует там как Вилли с Бродвея.
-- Точно! Теперь я вспомнил! Его еще зовут плейбоем.
-- Совершенно верно, сэр. За его дикие выходки.
-- Точно, как же я сразу не вспомнил. Это тот самый тип, который любит произвести фурор в ночных клубах, впрочем, они ведь для этого и предназначены. Но зато еще он имеет обыкновение обналичивать огромные чеки в банке, сбивая с толку пистолетом и репликой "Это ограбление".
-- И еще... Ах нет, к сожалению, сейчас не могу припомнить, сэр.
-- Что именно?
-- Еще какая-то мелочь, сэр, относительно того, что я слышал о мистере Криме. Если я вспомню, то обязательно вам сообщу.
-- Да, пожалуйста. Хотелось бы иметь полное представление. Ах, черт!
-- Сэр?..
-- Ничего, Дживз. Это я так, подумал. Что ж, отправляйся, а то опоздаешь на поезд. Желаю удачи в ловле креветок.
Читатель, конечно, догадался, о чем я подумал в тот момент. Вы же видели, как горячо я воспринял перспективу встречи с Бобби Уикам и Обри Апджоном. Кто знает, во что это выльется. Но в довершении к этому оказаться бок о бок с нью-йоркским прикольщиком, у которого явно не в порядке с головой, -- не слишком ли много для моего хрупкого организма? Я даже стал подумывать, не послать ли мне телеграмму, что мол, сожалею, -- и выйти из игры. Но тут я вспомнил про кухню Анатоля и почувствовал прилив сил. Вкусите однажды с такого стола -- это же алтарь с дымящимися подношениями. Через какие бы душевные муки мне ни пришлось пройти в Бринкли, что в Снодсбери, что возле Дройтвика, прежде всего я успею заглотнуть немного supremes de foie gras au champagne и Mignonettes de poulet Petit Duc. (см. стр. 19) И все же -- что правда, то правда -- я даже боялся подумать, какие испытания скрывает от меня густая листва графства Ворсестершир. И рука, зажигающая сигару, -- рука Берти, -- моя рука! -- дрогнула...
И в этот напряженный для меня момент вдруг снова зазвонил телефон. Я вскочил, как на зов Последней Трубы, готовый взбежать на самый дальний холм моей квартиры. Впрочем, это была не Труба, а трубка, но снимал я ее не без апокалиптического трепета. На проводе был чей-то слуга.
-- Мистер Вустер?
-- Он самый.
-- Доброе утро, сэр. Ее сиятельство леди Уикам желает поговорить с вами. Мадам, мистер Вустер.
В трубке зазвучал голос матери Бобби.
Должен заметить, что пока мы обменивались репликами с ее слугой, я все время слышал чьи-то приглушенные рыдания, как в радиоспектакле. Теперь же я не сомневался, что они издавались скорбящей вдовой сэра Кутберта. Мадам нужно было перестроить голосовые связки на разговор, и пока я ожидал, что она начнет говорить, я ломал голову над двумя вещами: первое -- какого черта звонит мне эта женщина? И второе -- почему она рыдает, ведь она уже давно как вдова. Больше конечно меня волновало, какого черта она мне звонит, ибо между мной и мадам пролегла проколотая грелка, читай: мадам прохладно ко мне относилась. В ее глазах я был просто отъявленным негодяем, я знал это от Бобби, которая живо пересказывала мне, как ее мамочка обсуждает меня со своими друзьями. И в общем-то я вполне могу ее понять. Какой гостеприимной хозяйке понравится, что друзья ее дочери расхаживают ночью по ее дому, прокалывают чужие грелки и уезжают в три часа утра, даже не попрощавшись. Да, я ее очень хорошо понимал, но то, что она звонит и рыдает мне в трубку! С ее-то аллергией на бертрамов!
Тем не менее факт был налицо.
-- Мистер Вустер?
-- О, здравствуйте, леди Уикам.
-- Вы меня слушаете?
Я ответил утвердительно, и она с готовностью повторила процедуру рыдания.
Затем она заговорила хриплым, оталарингитным голосом:
-- Это ужасная новость для меня, понимаете?
-- А?
-- О боже, о боже мой!
-- Я что-то не понимаю...
-- В сегодняшней "Таймс"...
Я, знаете ли, не лишен проницательности, и мне показалось, что, вероятно, мадам расстроилась, прочитав что-то в сегодняшней "Таймс". Правда неясно было, почему она обратилась именно ко мне. И только я попытался выстроить логическую цепочку, как она начала верещать и смеяться, что на мой идеальный слух звучало как истерика. И не успел я ничего сказать, как раздался звук, будто что-то тяжелое упало на пол. Диалог за мадам продолжил ее слуга.
-- Мистер Вустер?
-- Я здесь.
-- Мне очень жаль, но мадам потеряла сознание.
-- Так это она упала?
-- Именно, сэр. Благодарю вас. До свидания.
Положив трубку, этот парень наверняка приступит к исполнению служебного долга, как-то: расслабит тугую шнуровку корсета, попытается привести хозяйку в чувство, подпаливая перья под ее носом. Между тем дальнейших сводок с места событий у меня не имелось.
Мне показалось, пора обратиться к "Таймс", чтобы все-таки удовлетворить свой познавательный интерес. Эту газету я в общем-то не читаю, предпочитаю за завтраком "Миррор" и "Мейл", но "Таймс" читает Дживз, и я иногда беру у ее из-за кроссвордов. Я подумал: а не оставил ли он сегодняшний номер на кухне. Так оно и есть. Я вернулся с газетой в комнату, уселся в кресло, снова закурил и начал просматривать ее содержимое.
При первом беглом взгляде там не было никакого "обморочного" материала. Графиня такая-то открывала благотворительный базар в Уимбелдоне; была также статья о ловле лосося на реке Уай; член кабинета министров выступил с речью о положении дел в хлопковой промышленности, но я в этом не видел повода для потери сознания. Также казалось маловероятным, чтобы женщина могла вырубиться, прочитав, что некий Герберт Робинсон двадцати шести лет, Гроув Роуд, Пондес Энд, был задержан за кражу штанов в желто-зеленую клетку.
И лишь когда я дошел до раздела "Разное", и среди них раздел "Помолвки", я вскочил как ошпаренный. "Дживз!" -- заорал я, но тут вспомнил, что его уже нет. Увы! -- а ведь мне именно сейчас так был необх. его совет! Но я был один, и мне оставалось только издать вопль отчаяния и уронить лицо в ладони. Понимаю, что в ваших глазах я выгляжу психопатом, но то, что я прочел... Как тут не уронить своего лица:
