- Эге, мазурик, попался!
Сердце Пейли чуть не выскочило изо рта, как плохо пригнанная вставная челюсть. Обернувшись, он впервые оказался нос к носу с живым елизаветинцем. Слава Богу, этот "представитель эпохи" выглядел вполне по-человечески, хоть и был донельзя грязен. Неуклюжие сапоги, штаны цвета гусиного помета, воняющая жиром кожаная куртка-джеркин. Его слегка пошатывало, точно пьяного; подойдя к Пейли и заглянув ему в лицо, он тошнотворно дыхнул на историка элем. Щуря осоловелые глаза, мужчина тщательно обнюхал Пейли, словно пытаясь опознать его по запаху. "Пьян, в голове туман, а еще имеет наглость нюхать..." - подумал Пейли с презрением. И, старательно контролируя гласные, заговорил:
- Я джентльмен из Нориджа, только приехал. Посторонись, малый. Или господ благородного звания не узнаешь?
- Я тебя не знаю и не ведаю. И что ты здесь делаешь середи ночи, тоже не знаю, - однако ж пьяница попятился. Пейли так и просиял, окрыленный своей маленькой победой: как человек, который, к примеру, впервые в жизни заговаривает с московским прохожим на самостоятельно выученном русском языке и обнаруживает, что его отлично поняли.
- В общем, я желаю говорить с мастером Бербиджем.
- С которым - с молодым или со старым?
- С любым. Я написал полдюжины пьес и желаю им показать. Сторож очевидно, то был сторож - вновь обнюхал Пейли.
- Джентльмен вы или кто, только дух от вашей милости какой-то нехристианский. И принесло вас в нехристианский час.
- Я уже сказал, я только приехал.
- А где же лошадь? И плащ дорожный?
- На постоялом дворе оставил.
- А сам говорит: "Только приехал, только приехал". Ишь ты... - пробурчал под нос сторож. Затем со смешком, не без изящества простер к Пейли правую руку, точно благословляя. - Знаю я вас, - проговорил он, подхихикивая. Блудодейство небось. Подъехал к какой-нибудь шлендре, или мужней негодяйке, а та возьми да и обмани... - для Пейли все эти речи были тарабарщиной. Идем-ко, - заявил сторож, - больно свежо нынче, да выпить небось хочется.
Пейли тупо уставился на собеседника.
- Вашей милости, должно, постель надобна, - произнес сторож, повысив голос. Эту фразу Пейли понял, как и значение протянутой к нему раскрытой ладони и подергиваний пальцами. "Золота просит". Засунув руку в суму, он достал один ангел-нобль. Сторож схватил монету. Челюсть у него так и отвисла
- Сэр, - выговорил он, потянувшись к своей шляпе.
- Сказать по чести, - пояснил Пейли, - мой постоялый двор заперли, и я остался за воротами. Засиделся в гостях, а вернувшись, хозяина не добудился.
- А-а-а, - протянул сторож, умилительно-земным жестом приставив палец к носу, после чего почесал щеку золотым ангелом и, прежде чем убрать монету в кошелек на поясе, помахал ей несколько раз перед своей грудью. - Пожалуйте, сэр.
Вперевалочку, но скорым шагом он вышел на улицу; Пейли с бьющимся сердцем последовал за ним.
- Куда же мы идем? - окликнул он. но ответа не получил. Луна уже заходила, а на востоке маячили первые проблески летней зари. Дрожа на ветру, Пейли пожалел, что не прихватил с собой с Земли плащ, предполагая обзавестись им на месте. Кровать будет очень кстати, если сторож действительно ведет его в место, где можно прилечь- Поспать этик с часок поя теплым одеялом, неважно даже. если в обществе блох. На улицах не было ни души: правда, вдалеке Пейли почудился кошачий концерт - надрывная серенада и еще более надрывные звуки совокупления, совсем как на настоящей Земле. У Епископских ворот сторож свернул в узкий переулок, темный и вонючий. Пейли брел следом. Порошок перестал действовать, и его снова начало подташнивать. Однако же нос Пейли не преминул отметить, что за истекшее время зловоние несколько изменилось: в легком припадке безумия Пейли заключил, что оно как бы завихряется, перераспределяя свои компоненты словно по собственной воле. Все это его совершенно не радовало. Подняв глаза к тускнеющим звездам, он отчетливо понял, что они тоже изловчились перегруппироваться, образовав новые созвездия подобно тому, как после удара кулаком по крышке рояля пылинки взлетают и рассаживаются по-другому.
- Туточки, - объявил сторож, остановившись перед какой-то дверью, и без долгих размышлений ахнул по ней кулаком. - Марушки, - подмигнул он. Но за его подмигивающим веком зияла лишь остекленевшая пустота.
Сторож вновь постучался, а Пейли сказал:
- Не стоит. Негоже в такой поздний час - или слишком ранний - людей поднимать.
Неподалеку ломающимся голоском кукарекнул молодой петух.
- Не рано, не поздно, а в самый раз, - сторож вновь занес кулак, но тут дверь распахнулась. На пороге возникла сонная женщина с сердитым лицом, одетая в грязную ночную рубашку, из-за пазухи которой выглядывало что-то вроде цветка. Женщина раздраженно заправила цветок под рубашку. Она была седая, сморщенная - по елизаветинским временам это означало, что ей лет тридцать восемь.
- Что надо? - громко огрызнулась она.
- Говорит, джентльмен, - достав из кошелька ангел-нобль, сторож помахал им в воздухе. Женщина подняла руку со свечой, чтобы лучше разглядеть монету.
Просияв, женщина присела в реверансе и пригласила Пейли войти.
- Мне ничего не надо, кроме кровати, мадам, - сказал Пейли. Этому "мадам" сторож и женщина рассмеялись. - Путь из Нориджа долгий и утомительный, прибавил Пейли.
Женщина присела в глубоком и каком-то насмешливом реверансе и проговорила, срываясь на карканье:
- Кровать так кровать; на полу не уложим. Вестимо, джентльмен из Нориджа, где коровы едят вдоволь порриджа.
Сторож ухмыльнулся.
"Он же слепой, - сообразил Пейли. - Несомненно, слепой, но что это там так энергично подмигивает на большом пальце его правой руки?
Сторож вышел за дверь, а Пейли и мадам остались наедине в прогоркло пахнущем коридоре.
- За мной, за мной, - каркнула она и, скрипя ступенями, стала первой взбираться по лестнице.
Тени, отбрасываемые ее свечкой, были не так уж черны; с востока в мир уже просачивалось серое сияние. Вдоль лестницы на стене висели картины в рамах. Среди них была топорно сделанная гравюра, изображавшая повешенного на дереве мученика. Его пятки лизал огонь костра. Из улыбающихся губ вылетал, как в комиксе, пузырь со словами: "И сей час реку што Моградон живот даруе". На другой картине был король в короне, со скипетром и державой в руках и третьим глазом во лбу.
- Какой это король? - спросил Пейли.
Мадам обернулась к нему с некоторым изумлением.
- Ничего-то вы в Норидже не знаете, - пробурчала она. - Поистине, благодать на вас Господня.
Пейли больше не задавал вопросов и не стал делиться своим удивлением, когда они миновали еще одну картинку с подписью "К. Гораций Флакк", изображавшую, однако же, бородатого араба.
Лестница привела к двери. Мадам громко постучала.
- Бесс, Бесс! - вскричала она. - К тебе золотишко плывет, девонька. Кавалер - красавчик, да и не вшивый, - оглянувшись, мадам улыбнулась Пейли. Она живо управится. Надобно же прежде прихорошиться, аки невесте перед свадьбой.
Из-за пазухи ночной рубашки вновь высунулся цветок, и Пейли почудилось, будто с головки цветка ему подмигивает глаз. Пейли пробила дрожь, сопутствующая страху совершенно особого сорта, ужасу не перед неизвестным, но перед известным. Свою летающую лодку он сделал неприступной; этот мир не сможет даже прикоснуться к ней. Но что если этот мир тоже неприступен благодаря какому-то неведомому защитному механизму? В голове Пейли раздался чужой голос, внятно произносящий: "Не останется безнаказанным тот, кто тревожит..."
Тут дверь распахнулась, и, улыбаясь профессиональной улыбкой, появилась девушка по имени Бесс. Мадам, тоже с улыбкой, проговорила:
- Вот она какая у нас красотка. Такой лакомой бараньей котлетки с сотворения мира свет не видал, - и протянула руку за деньгами,
Смешавшись, Пейли выгреб из сумы горсть звенящих, тусклых монет. Положил одну в ладонь женщины. Мадам не уходила. Пейли добавил вторую монету, затем третью. Мадам довольно ухмыльнулась, но Пейли интуитивно понял: удовлетворение это временное.
- Есть вино, - заявила она. - Не прикажете ли...
Пейли поблагодарил: вина не надобно. Седые волосы мадам встали торчком. Сделав реверанс, она удалилась.
Окончательно насторожившись, Пейли прошел вслед за Бесс в спальню. Потолок пульсировал, как сердце.
- Поросеночек, - проворковала Бесс. стягивая с плеч свое единственное одеяние. Груди всколыхнулись, соски впились в Пейли похотливым взглядом. Как он и ожидал, то были глаза. Он почти удовлетворенно кивнул. Разумеется, после этого о постели и думать было нечего. - Яхонтовый, - зажурчал голосок Бесс, и глаза-соски закатились; длинные ресницы кокетливо запорхали вверх-вниз, вверх-вниз.
Пейли крепко прижал к груди суму. Если это аберрация зрения, если это намеренное кодирование информации является обычной защитой от вторжения, почему же на Земле никто не в курсе? Другие путешественники во времени вернулись из своих дерзких экспедиций целые и невредимые, с отчетами, ничуть не противоречащими здравому смыслу.
