Он рассказал мне несколько мифов о культурных героях. Я уже записал много таких мифов. Поэтому, выбрав удобный момент, я попросил его для разнообразия рассказать о чем-нибудь, что случилось на самом деле. Моя просьба привела его в замешательство. Немного поразмыслив, он объявил, что таких историй он не знает.
- Да мне и не нужно историю, - объяснил я. - Расскажи мне просто о знакомом тебе человеке, о чем-нибудь, что с ним приключилось. Знаешь ты какого-нибудь мужчину, который убежал с чужой женой и был убит? Или вот: когда ты был молод и жил в зарослях, не было ли среди вас женщины, которую часто похищали мужчины? Расскажи мне что-нибудь такое, что произошло на самом деле. Чтобы каждое слово было правдой! Если вспомнишь что-нибудь подходящее, я дам тебе две сигареты.
Фред погрузился в мучительное раздумье. Вдруг он вскочил и подошел к своей жене, которая теперь сидела у входа в хижину. Он заговорил с ней с серьезным видом, но, наверное, она не сумела ему помочь. Фред почесал затылок, лицо его выразило огорчение. Он пошел к хижине Гарри и, размахивая руками, стал о чем-то упрашивать старика. Гарри затянулся своей малайской трубкой и задумчиво уставился в землю. Наконец он вытащил изо рта трубку и произнес несколько слов. На лице Фреда заиграла довольная улыбка. Он вернулся и сел передо мной с видом фокусника, который сейчас вытащит из пустой шляпы кролика.
- Знаю хорошую, настоящую историю! - сказал он, скрестив ноги и наклонившись вперед.
- Отлично! Гарри тоже ее знает?
- Гарри знал всех этих людей. Я тоже знал этих людей...
Фред то говорил, то умолкал, как бы совершая мысленное путешествие в прошлое. Он рассказал мне о красавице Букумакари, которую похитил мужчина по имени Муравил, о том, как Муравил убил мужа Букумакари, и о мести ее соплеменников.
28
ПРОКАЖЕННЫЕ
На следующее утро я опять встретил Фреда. В одной руке он нес сверток из коры, в другой - копье и копьеметалку. За ним шли его жены и дети.
- Здравствуй, - сказал я. - Куда собрался?
- Вы меня извините, сегодня я не могу с вами разговаривать, - сказал Фред. - Ухожу на два-три дня. У меня дело.
"Дело" Фреда было завернуто в кору. Из свертка торчали раскрашенные кости его покойного родственника. Череп был разукрашен красными полосами. Я не испытывал желания задерживать Фреда: от останков исходил тяжелый запах.
Фред с семьей направились к болотистому участку позади миссии, двигаясь с прирожденной легкостью, отличающей аборигенов.
Я присоединился к сестре Пик, совершавшей свой обычный обход "дикого" лагеря.
Старый абориген, по имени Сэм, повел нас по узкой тропинке. На лице Сэма всегда играла веселая улыбка, открывавшая два уцелевших зуба. Он сам себя назначил моим проводником и повсюду водил меня.
Сэм был худой высокий старик. Когда-то он повредил себе ногу у щиколотки. При ходьбе больная нога слегка волочилась. Мне всегда удавалось отличить след Сэма от следов других аборигенов, чем я очень гордился.
Думаю, что Сэм был изрядный мошенник, но он мне нравился.
Когда мы вышли на лужайку перед хижинами, собаки, ворча, окружили нас. Женщины кричали на них, награждая их шлепками. После трепки собаки угомонились и подобрели.
Сестра Пик задержалась перед одной из хижин. Из низкого входного отверстия тянуло сладковатым запахом тления. Опустившись на четвереньки, я просунул в отверстие голову и плечи.
После яркого солнца мне показалось, что в хижине совершенно темно. Потом мои глаза привыкли к полумраку. Прямо передо мной находилось нечто, по-видимому, когда-то бывшее человеческим лицом.
Глаза, пристально смотревшие на меня, обладали удивительно живым взглядом. В своей страшной оправе они напоминали два ярких уголька в обуглившемся куске мяса. Казалось, черты лица расплавились от нестерпимого жара. Женщина пыталась прикрыть свое страшное лицо беспалой рукой. Позади нее сидела на корточках другая женщина, упираясь подбородком в распухшие колени и обхватив их иссохшими руками.
В углу виднелась фигура мужчины. Ворчала собака. Двое детей, сидевших у задней стены хижины, наблюдали за мной, наклонившись вперед. Маленький ребенок с чистой, гладкой кожей полз по земляному полу к первой женщине. Она протянула изуродованные руки и подняла его.
Я отпрянул. Все поплыло у меня перед глазами...
- Что это за люди? - - спросил я наконец, все еще чувствуя себя разбитым.
- Прокаженные, - ответила сестра Пик.
До войны прокаженных Арнхемленда ссылали на остров Чэннел близ Дарвина. Трудно себе представить, каким жестоким наказанием является для аборигена насильственное изгнание из его тотемического центра, где он чувствует; себя в безопасности.
Если человеку вообще дано ощущать себя частицей окружающей природы, то австралийские аборигены в высокой степени наделены этой способностью. Для них природа - часть их самих, они из нее не выделились. Дух породившей его матери привязывает аборигена к тем местам, где он появился на свет.
Абориген верит, что пришел из страны предков, где возникли его культурные герои и куда они возвратились. Он верит, что тоже возвратится в страну предков, когда погребальные обряды освободят его душу. Но для того, чтобы получить доступ в страну предков, он должен умереть в своем тотемическом центре или в крайнем случае туда должны быть перенесены его останки. Стоит ему умереть вне этого священного уголка земли, частицей которой он является, и его ждет вечное одиночество в чужой стране среди злых духов.
Как должны страдать прокаженные, уверенные в том, что их ждет именно такая участь, если их заставит покинуть родные края!
Нет ничего удивительного в том, что, по словам сестры Пик, больные проказой прячутся в зарослях. Они знают, что миссионер обязан связаться с полицией в Дарвине и обеспечить их выселение.
На следующий день рано поутру я вернулся вместе с Сэмом в лагерь с запасом табака. Я был уверен, что прокаженные уйдут только днем.
Но они уже ушли, их убежище опустело. Несколько аборигенов сидели неподалеку, обстругивая осколками стекла древки копий. Они сказали, что не знают, куда ушли напуганные больные.
Сэм терпеливо ждал меня. Я собрался уходить, как вдруг заметил, что в зарослях кто-то движется. Под низким саговником я увидел спину кенгуру, который передвигался неторопливыми прыжками.
- Кенгуру! - закричал я, обращаясь к Сэму.
- Да, кенгуру, - согласился он без воодушевления.
Деревья и кусты мешали мне разглядеть животное. Кажется, у него был белый хвост. Голова кенгуру, насколько я мог разглядеть, несколько напоминала голову человека. Согнутая спина животного чуть поблескивала. Кенгуру медленно поскакал прочь.
- Ну и странный кенгуру! - воскликнул я. - Пойду-ка погляжу.
- Он ушел, - сказал Сэм.
- Ушел, - подхватили аборигены.
- А может быть, он еще там, - сказал я. - Пойду-ка посмотрю.
Так я и сделал. На сей раз Сэм шел позади меня,. Аборигены последовали за нами как бы из чувства долга. На том месте, где был кенгуру, мы обнаружили только траву и деревья.
- Ищите следы, - скомандовал я. - Должны же быть следы.
Аборигены послушно стали искать следы на земле между деревьями. Они отбрасывали босыми ногами ветки и листья, время от времени останавливаясь и осматриваясь вокруг. Откидывая листья, Сэм, по-видимому, ушиб палец на ноге о камень. Он разразился градом слов на своем языке. Остальные уставились на него с удивлением. Не иначе как он выразился самым неподобающим образом!
И Сэм и другие мужчины искали следы довольно неохотно.
- Нет следов, - твердили они.
- Следы должны быть, - настаивал я. - Называете себя следопытами, а не можете найти следов кенгуру!
- Нет следов...
- Ничего не понимаю! - воскликнул я с раздражением. - Несколько минут назад здесь был кенгуру - и исчез, не оставив следов!
Мы повернули назад. Я никак не мог понять, отчего аборигены с такой неохотой отвечали на мои вопросы. Я не сомневался, что действительно видел кенгуру.
Я расстался с Сэмом у здания миссии. Позднее я увидел из окна своей комнаты, что он и еще пятеро мужчин, сопровождавших меня в поисках кенгуру, что-то рисуют на клочках бумаги и картона, найденных возле опустевшего военного аэродрома.
По приезде в Милингимби я объявил аборигенам, что угощаю сигаретой за любой сделанный для меня рисунок, и раздал им свои старые карандаши. У меня накопилась целая стопка рисунков, но осталось очень мало сигарет.
Аборигены относились к рисованию, как к игре. Люди, никогда прежде не рисовавшие, являлись ко мне с рисунками изображавшими рыб, опоссумов и кенгуру.
Они все чаще посещали бывшую авиабазу в поисках бумаги. "Художники" всегда были окутаны табачным дымом.
Из окна я видел, что Сэм рисует с редким проворством. Любому художнику, выполняющему моментальные рисунки, было далеко до Сэма. Взглянув на свой скудный запас сигарет, я решил сойти вниз, чтобы оградить себя от полного разорения и заодно расспросить про белохвостого кенгуру.
