Дороти казалось, что дед опечален гибелью кролика, которого любил, и потому усилием воли сдерживала собственное горе. В этот вечер, за ужином, она была особенно нежна со стариком, совсем не резвилась, не бегала, все ласкала его и сидела на коленях. Потом она принялась развлекать дедушку, рассказывая обо всем, что делала днем, после ленча.
– Я видела мистера Как-меня-зовут, – сказала Дороти.
– Кто это?
– Дедуля, дорогой, ты же его знаешь! Вспомни, я приводила этого господина к тебе в кабинет. Сперва ты был не слишком доволен, а потом обрадовался. Я тебе признáюсь, только пообещай, что не рассердишься: я чуточку, самую чуточку, полюбила мистера Как-меня-зовут.
– Неужели ты говоришь о грубом фермере, который на днях был у меня в кабинете?
– Дороти, – вмешалась мисс Доротея, пытаясь избежать скользкой темы в разговоре. – Уж поздно, тебе давно следовало бы идти спать.
– Не хочется, – отмахнулась Дороти.
– Дай ей посидеть немного, Доротея. Ты постоянно стараешься увести ее от меня, – ревниво заметил сэр Роджер. – Ты ее видишь гораздо больше, чем я.
– Но ведь ты сам приказал мне давать ей уроки, – оправдывалась мисс Доротея. – Я забочусь о ее платьях. Мне приходится беспокоиться о ней, а ты имеешь возможность просто наслаждаться ее обществом.
Дороти соскользнула с колен деда, подошла к тетке и поцеловала ее.
– Ты так устала после нашей долгой прогулки, и это немудрено, потому что такая старая дама, как ты, не должна ходить так далеко.
– Где же ты была, Доротея? – спросил сэр Роджер.
Но тетушка Доротея уже выбежала из гостиной. Ее лицо пылало, она отлично сознавала, что, останься она в комнате, Дороти опять начнет допытываться о припадках, а вынести этого мисс Сезиджер уже не могла.
Дороти медленно вернулась к деду.
– Она такая печальная, несчастная. Может быть, мы с тобой могли бы постараться сделать ее счастливее.
– Что ты говоришь? Моя дочь Доротея несчастна? – непонимающе переспросил сэр Роджер. – Этого не может быть, у нее нет никаких забот.
– Она сказала, что всегда жила с заботами и печалями.
– Пустяки, дитя мое, какие пустяки.
– Она сказала, – продолжала Дороти, – что по-настоящему глубоко любила только одного человека – моего папочку.
Лицо старика потемнело.
– Не будем больше спорить о тете. Лучше поговорим о тебе самой. Ты очень необычная девочка, но мне с тобой удивительно хорошо.
– Я знаю, дедуля, – кивнула Дороти.
– Я уже не представляю, как раньше жил без тебя. Если бы тебя не было, мне было бы очень тяжело. И ты очень благоразумна. Например, сегодня ты так стойко отнеслась к гибели кролика.
Дороти мягко перебила деда:
– Он не погиб, он ушел. Вот что, дедуля, пусть Карбури или кто-нибудь другой унесет пустую клетку из моей комнаты. Она больше не понадобится Бенни. Теперь у него, наверное, золотая клетка на небе.
– Позвони, мое дитя, позови Карбури. Конечно, эту клетку не следует оставлять в твоей спальне.
Дороти позвонила, вошел Карбури.
– Пожалуйста, Карбури, – попросила Дороти, увидев старого слугу, – возьмите клетку моего Бенни, в которой прежде жил попугай, и унесите к себе. Пожалуйста, сделайте это поскорее.
– Пусть это будет исполнено тотчас же, – хмуро прибавил хозяин Сторма.
Карбури молча поклонился и отправился исполнять приказание.
– Знаешь, Дороти, – обратился сэр Роджер к внучке, как только закрылась дверь, – я думаю, моей маленькой девочке было бы приятно иметь другого любимца.
– Мне не нужно другого.
– А тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был пони?
– Что? – Дороти подняла на деда загоревшиеся глаза.
– Маленький пони, на котором ты могла бы ездить, а еще дамское седло и хорошенькая амазонка[15]? Что скажешь?
Дороти схватила руку деда.
– О, милая узловатая рука, как я люблю ее, – почти пропела она, не в силах сдержать радость.
– Ты будешь любить твоего пони?
– Кататься верхом! Это будет так чудесно! Ах, как я тебя люблю, как я тебя люблю!
– Я завтра же куплю для тебя лошадку, – пообещал сэр Роджер, – и дамское седло. Амазонку тебе сошьют дома.
– Но, дедуля, неужели я буду ездить одна? Это будет грустно.
Старик глубоко задумался.
– Вот если бы ты катался со мной, это было бы прекрасно! Мы могли бы уезжать далеко-далеко. Ты никогда не ездил верхом, дедушка?
– Конечно, ездил, ездил тысячи раз. Но я продал верховых лошадей, потому что считал это ненужной тратой.
– Дедуля, ты очень бедный?
– Нет, моя прелесть. С удовольствием могу сказать, что я не беден.
– Тогда мне страшно, очень страшно.
– Чего же ты боишься, дорогая? Я осторожный человек, если ты говоришь об этом, но я не бедный.
– Что значит «осторожный»? – спросила Дороти. – Неужели осторожным человеком называется тот, который очень скуп и страшно боится истратить деньги?
– Это очень некрасивое объяснение, Дороти.
– Знаешь, дедушка, есть многое на свете, что я люблю, – помолчав, проговорила Дороти, – и многое, что ненавижу. Ненавижу и некоторых людей. Я расскажу тебе, что мне противно и отвратительно. Я ненавижу сорные травы, жаб и змей. Змей больше всего! А людей я ненавижу таких, на которых ты совсем не похож.
Тут она порывисто и крепко поцеловала его, а потом продолжила с гримасой отвращения:
– Но больше всего на свете, сильнее всего я ненавижу деньги!
Большая рука сэра Роджера дрогнула, но не выпустила внучку из объятий.
– Что ты знаешь о деньгах, моя крошка?
– Ах, я хорошо знаю их! Дедуля, ты не жил в тех местах, где жила я. У меня было так много домов! Ты не знаешь, что значит быть несчастным. Таким несчастным, чтобы желать умереть, потому что деньги куда-то запропастились. И что значит радоваться, глупо радоваться, потому что они нашлись. И ты никогда не жил так, чтобы из-за денег умерла твоя любимая мамочка. О, дедуля, я ненавижу деньги!
Каждое слово внучки отдавалось в сердце старого сэра Сезиджера гулким ударом.
– Я немного устал, Дороти. И тебе пора спать, – промолвил он наконец.
Дороти замолчала и посмотрела на деда очень серьезно.
– Ах, но тебя, тебя я люблю, – и девочка покрепче обняла и поцеловала старика.
Соскользнув с его колен, Дороти вышла из комнаты.
Сэр Роджер остался размышлять об этом странном разговоре. Вскоре после ухода девочки в гостиную вернулась мисс Сезиджер.
– Доротея, – настойчиво спросил ее отец, – куда ты ходила сегодня?
– Только гулять.
– Смотри, не води ее слишком далеко. Помни, что она очень маленький ребенок.
– Она очень сильный ребенок, – возразила мисс Доротея.
– У тебя несносная привычка постоянно противоречить мне. Повторяю: она еще слишком мала для длинных прогулок.
– А я слишком стара для них? – в голосе Доротеи послышались слезы.
– Очень может быть. Ты вообще необыкновенно стара для своих лет. Я не видел никого, кто состарился бы так рано.
– Я не виновата в этом. Отсутствие веселья и радости иссушило мое сердце.
– Пустяки, – отмахнулся сэр Роджер. – Теперь в доме достаточно весело, ты могла бы быть довольна. Дороти занимает меня, поглощает мои мысли.
– Это всякому видно.
Сэр Роджер легко поднялся с кресла и прошел к камину. Теперь он почти не горбился, его глаза блестели. Хотя ему было за семьдесят, сейчас он казался моложе своей дочери.
– Я много думал об этом ребенке, – вновь заговорил он, – и вот что хочу тебе сказать: купи все, что может ей понадобиться. Будь так добра, Доротея, подожди минутку, я выпишу чек на десять фунтов. Купи для нее платья, белье и все, что ей может быть нужно. Конечно, ты не будешь тратить попусту.
– Конечно, – ответила изумленная старая дева, которая за всю свою жизнь не держала в руках чека на такую сумму.
Сэр Роджер открыл конторку, вынул чековую книжку, написал несколько слов на одном из ее листков и, оторвав его от корешка книжки, передал дочери.
– Береги деньги, – повторил он.
– Не беспокойся, отец.
– Ну, теперь до свидания. Пожалуйста, пришли ко мне Карбури.
– Покойной ночи.
Мисс Доротея тихонько притворила за собой дверь и отправилась искать Карбури. Старый слуга как раз запирал дом на ключ, хотя ночь еще не наступила. В Сторме всем было приказано ложиться как можно раньше, чтобы таким образом сберегались свечи и керосин для ламп. Однако все начинало меняться. Мисс Доротея передала просьбу отца и ушла к себе. Карбури быстро пошел в гостиную. Сэр Роджер все еще стоял подле камина.
– Карбури…
– Что прикажете, сэр?
– Вы сумеете выбрать хорошего пони?
– О, конечно, сэр.
– Завтра же отправляйтесь в татерсаль[16].
– Как, сэр?…
– Мне кажется, я говорю достаточно понятно. Первым же утренним поездом поезжайте в город и купите там маленького, хорошо выезженного пони, на котором могла бы ездить моя внучка. Купите также лошадь для меня. Спокойную, хорошую – словом, такую, которая годилась бы мне для верховой езды. Потом отыщите и купите дамское седло для пони. А для моей лошади… Кажется, в конюшенном сарае еще есть седла, из которых можно выбрать что-то подходящее.
