В комнате, куда они вошли, вдоль стен тянулись металлические шкафы. В одном из них стояли алюминиевые флаконы различной формы. Квота сунул Флоранс под жакет какой-то флакон, и он аккуратно лег между грудью и подмышкой, так что снаружи его совсем не было видно. Флоранс нажала на рычажок, и ей в лицо ударила струя газа с запахом не то перца, не то амбры. Флоранс почувствовала прилив бодрости: в этом не могло быть никаких сомнений.
-- Вы уверены, что дело здесь не в кислороде?
-- Только никому не говорите, но это не чистый кислород. Чистый было бы опасно. Мы смешиваем его с азотом и углекислым газом...
-- Но это же просто сжатый воздух?
-- Боже мой, ну конечно...
Флоранс удивленно моргнула.
-- Как же так... как же...
-- Я уже объяснил вам: дело в самой мысли. И вы тоже поддались самовнушению. А теперь пойдемте, я вам еще кое-что покажу.
Они пошли по застекленной галерее, вдоль которой помещались небольшие кабинеты. В каждом кабинете на диване лежал человек, а за ним, сидя, наблюдал психоаналитик с блокнотом в руке. Оттуда доносилось беспрерывное, похожее на молитву бормотание.
Флоранс и Квота с минуту на них смотрели, потом пошли дальше.
-- А где вы набираете ваших... ваших... как вы их называете, пациентов?..
-- Не бойтесь, говорите откровенно -- больных. Ведь они и впрямь больны, их болезнь -- пресыщение. И они жаждут лишь одного: чтобы из них извлекли новые желания. Причем больных мы не ищем, мы даже не в состоянии принять всех жаждущих.
-- И каковы результаты?
-- Пока еще весьма скромны, как я вам уже говорил. В большинстве случаев -- всякая ерунда. Но ведь это только начало.
Квота достал из шкафа ботинки на толстой резиновой подошве, усеянной дырочками.
-- Ботинки -- распылитель духов, -- объяснил он, -- изобретенные после сеанса психоанализа с одним почтальоном. Мы ждем жары, чтобы пустить их в продажу.
Из другого шкафа Квота вынул брюки, задняя часть которых надувалась и при легком нажатии выпускала воздух.
-- Результат психоанализа одного бумагомарателя, -- сказал Квота. -Сейчас разрабатывается другая модель подобных брюк, предназначенных для кавалеристов, для потребностей армии.
Из следующего шкафа Квота извлек несколько предметов, по форме напоминавших лимоны.
-- Психоанализ драматурга: слезоточивые бомбы для трагедий и веселящие -- для комедий. Уменьшенные модели -- для похорон и свадеб.
Квота вытащил из ящика кожаный кошелек старомодного фасона, такого не найдешь даже в захолустной деревне, но тут же бросил его обратно.
-- Нет, никчемная штука, -- сказал он.
-- Все-таки покажите...
-- Психоанализ старой крестьянки: кошелек на резинке. В провинции на них огромный спрос. Но этот предмет противен нашей цели, поскольку он предназначен для накопления денег. Мы вынуждены были снять его с продажи. Ага, вот наша последняя новинка.
Квота взял с полки какой-то предмет, напоминавший человеческую ладонь, снабженную гибким шлангом. Электрический моторчик на батарейке приводил пальцы в движение. При нажатии на кнопку из-под ногтей высыпалось немного порошка.
-- Скребница для почесывания труднодосягаемых мест с головкой самонаведения и распылителем порошка, вызывающего зуд, -- объяснил Квота и кинул щепотку порошка за воротник Флоранс. -- Много совпадающих психоанализов.
От возмущения и зуда у Флоранс на минуту перехватило дыхание.
-- Ой! -- крикнула она наконец. -- Это отвратительно! Ой! Дайте скорее мне эту штуку!
Она схватила ручку-скребницу и принялась ожесточенно чесать себе лопатки, спину, поясницу, сердясь и наслаждаясь одновременно.
-- Прекрасное изобретение, не правда ли? -- осведомился Квота.
-- Вы лучше скажите... ой... что это просто... не могу... ой... омерзительная шутка, -- проговорила Флоранс, продолжая, однако, с наслаждением чесаться. -- Только не уверяйте меня... Ай! Ой!.. что вы говорите серьезно.
-- А почему бы и нет? -- живо возразил Квота. -- А если я вам предложу чихательный порошок, это, по-вашему, тоже будет злая шутка? А ведь потребность нюхать табак твердо держала в своих тисках наших прадедов и прабабок в течение трех веков, если не больше. Пари держу, что изысканный зуд, если его по-настоящему широко разрекламировать и найти для него подходящий лозунг, может продержаться не менее долго. "В чем ангельское наслажденье? Где чешется -- чесать, в том нет сомненья!" Посмотрите на себя, Флоранс, вы взбешены, но в то же время помимо воли вы уже попали в рабство, вы наслаждаетесь последними вспышками упоительного зуда...
Флоранс хотела было возразить, но страшный зуд не давал ей сосредоточиться, и она, расчесывая себе спину, стонала от удовольствия и унижения.
7
И все-таки Флоранс еще сомневалась, что Квота говорил вполне серьезно. Ей казалось, что он относится к ней с насмешливой нежностью. Поэтому когда он сказал: "Ну, здесь мы пробыли достаточно, теперь пойдем, я покажу вам много интересного", -- у Флоранс мелькнула надежда, что все это вопреки заверениям Квоты было лишь мистификацией с целью ее испытать.
В следующей комнате Квота продемонстрировал Флоранс ряд американских новинок, которые, по его словам, уже продавались в лучших магазинах Нью-Йорка на Бродвее и на Седьмой авеню, в Америке для их изобретения даже не пришлось прибегать к психоанализу: достаточно было немного воображения, а это подтверждает, что творческие возможности человека беспредельны, подчеркнул Квота; одна из новинок, показанных Флоранс, -- гребенка, всасывающая перхоть, -- предназначалась мужчинам, вторая -- парик из древесных стружек красного или палисандрового дерева в зависимости от мебели в доме -- дамам; затем специальная краска для газонов, которая окрашивала их в такой яркий цвет, что настоящая трава в соседнем саду казалась совсем бесцветной. Был там и пульверизатор для опрыскивания старых машин, что придавало им запах только что сошедших с конвейера, и они уже не производили такого удручающего впечатления; и счетная линейка, находившая за вас в Библии нужный стих, который поможет вам в каждодневных делах и будет благоприятствовать всем вашим начинаниям; и черный кружевной гарнитур против сексуальной робости: трусики и лифчик с тремя аппликациями из красного бархата -- в виде руки, сжимающей пальцы; и фарфоровая статуэтка одалиски, огромные груди которой вынимались и служили одна -- солонкой, другая -перечницей, а что именно предназначалось для хранения горчицы -- лучше и не уточнять; и отороченное норкой сиденье унитаза с центральным отоплением -для особо чувствительных задов; и распределитель соответствующей атмосферы для светских приемов, имитирующий смех и оживленный рокот голосов; и флюоресцирующий крем для изменения выражения лиц покойников, чтобы они во время похоронной церемонии не выглядели такими печальными; короче, когда Флоранс поняла, что "беспредельные творческие возможности человека" в действительности свидетельствуют лишь о дурном вкусе Квоты, а главное, что, к величайшему сожалению, эти творения не просто причуды свихнувшихся специалистов по психоанализу, что они уже заполонили витрины на Таймс-сквер, Мичиган-авеню и вскоре будут красоваться на Пикадилли, Виа Венето и Елисейских полях, она не выдержала: закрыла руками глаза, заткнула уши пальцами и застонала от отвращения и ужаса при мысли, что все это, возможно, и есть картина будущего, что необходимость придумывать все новые и новые потребности приведет homo economicus -- с помощью психоанализа или без оного -- к полной деградации и унижению, и она крикнула Квоте, что если груди-солонки, унитаз с норкой, оксигеноль, краска для травы, консервированный смех и сладострастный зуд станут неотъемлемой частью нашего будущего, то лучше уж сейчас, немедленно удалиться в монастырь и жить там в окружении выбеленных стен и молчаливых монахинь.
Квота жестом остановил ее и принялся искать что-то в шкафу.
-- Минуточку, -- сказал он, -- в таком случае у меня есть для вас... Власяница из стеклянной ваты для кающихся грешников, пластмассовые плети для самобичевания... Сейчас найду... Минуточку...
На мгновение Флоранс потеряла дар речи. "Если он шутит, то это уже чересчур, -- подумала она, -- а если он говорит серьезно, значит, он сумасшедший и мир обезумел. Или же обезумела я". Она резко повернулась к Квоте спиной и вышла из комнаты; не дожидаясь лифта, она бросилась бежать по запасной лестнице. "Шутник ли Квота, циник или больной, страдающий манией величия, -- все равно он чудовище, -- думала Флоранс, перескакивая через ступеньки. -- Нельзя идти на поводу у него и ему подобных. Надо бороться с эпидемией глупости! Надо, пока не поздно, поднять всех людей, поднять Францию, Европу, весь земной шар. Даже у нас еще не все потеряно. Пусть зараза поразила дядю Самюэля, но все-таки не до такой же степени -- я ведь его знаю! -- не может он не понять наконец, что это сплошное безумие..."
Флоранс продолжала бежать. В коридорах царило оживление. Она наткнулась на группу служащих, которые весело смеялись, почесываясь скребницами, распыляющими порошок.
