– Это они научили тебя церковным бредням, – вмешался Ленин.
Крестьянин потряс головой и шепнул:
– Нет, не они. Узнал правду от одного отшельника, укрывающегося в лесах на Каме.
– Относишься к сектантам?
– Нет! – запротестовал узник. – Искал я у них правду, утешения, радости, но не нашел. Сами мошенники.
– Ожидал! – воскликнул Ленин. – Не скажешь, однако, почему считаешь Иисуса за настоящего Сына Божьего?
Крестьянин уселся на нары и, оперши голову на руку, ответил:
– Потому, что имел дерзость творения… Дерзость Божественную, так как создавал правду среди неправды, апостолов из нищих крестьян, рыбаков, воскрешал умерших, а позже наказал «Не судите».
– Не понимаю… – признался Ленин, с интересом поглядывая на товарища.
– Это просто! – ответил тот, дотрагиваясь до его плеча. – Послушай! Бог не является Богом только потому, что остается на небе сам в себе, всемогущий, всезнающий, бессмертный создатель! Нет! Он такой, потому что вместе с ним силу, знание и творение носят в себе архангелы, ангелы, злые духи и слабые люди. Каждый из них имеет свою судьбу и свое предназначение… что-то как название и заданную для исполнения работу. Христос понял это первый и единственный. Не думал о том, что только Он страдает, переносит зной, гнет и муку, радуется и плачет; знал, что каждый человек то же самое, а может, как слабейший, еще более страдает, глубже радуется. Христос оценивал по достоинству, понимал, любил, имел уважение и к блуднице, и к Марии, и к Марте, и к Иуде, и к Иоанну Апостолу, и к Цезарю Римскому. «Не судите!», поучал, только не добавил: «Загляните в каждое сердце, в каждую душу!».
– Почему не добавил? – спросил Ленин.
– Так как тогда не пришло еще время, – шепнул крестьянин – Люди еще не искупили греха первородного… Должны были пройти крестный путь, который бы указал им Христос, наш Спаситель.
Слушая удивительного тюремного товарища, Ленин вспомнил деревенского нищего «Ксенофонта в железе», и улыбнулся взволнованно. Крестьянин заметил это и обрадовался.
Начал говорить смелей и громче:
– Мы должны пережить царствование Антихриста и его искушения. По Божественной воле придет он, как второй сын Божий; предшествовать ему будут войны, бунты, мор, болезни и злодеяния. Тогда люди начнут узнавать один другого, объединяться в целях борьбы и защиты, как солдаты, ставя над собой вождей, создавая роты, полки, армии, и выживут! Тех, до которых не дошли слова Спасителя, как стадо кабанов, одержимых дьяволам, поглотит пучина, когда прыгнут они в море. Останется сотворенный на земле «Святой Город», «Божественный Иерусалим».
– В «Святой» Руси? – спросил Ленин.
– Эх! Что значит Россия в таком деле?! Маленькое зернышко песка, капля в море! – ответил крестьянин. – Россия может погибнуть, но мы, народ, будем проповедовать правду всем народам! Мы им ту правду дадим!
– Мы! – засмеялся Ленин. – Русская правда?
– А какая же другая? – удивился крестьянин. – Скажи, кто другой может это сделать! Другие народы живут в достатке и чванстве, думают, что являются могучим ангелом. Нет! Из наших темных лесов, из наших степей, где кругом небо соединяется с землей; из наших курных хат, крытых соломой; из наших тюрем, где звенят цепями невинные темные люди… оттуда она придет, светлая и могучая Правда! Только мы, люди от сохи, молота и оков, имеем смелость созидания. Имеем достаточно места, неистощимый запас сил, у себя не находим никакой работы, являемся рабочими мира. Только крикнуть, построим дворец или храм, каких до сих пор никто не видывал!
Умолк и посмотрел неподвижным взглядом на Ленина.
Владимир уже совершенно серьезно спросил:
– Как же будут творить и строить темные люди от сохи и курной избы? Ведь не смогут.
– Не бойся, милый человек! Ходят по нашей земле убогие, темные, ходят также святые и полные мудрости… Те нас научат, не бойся! Бог не только для нищих червей, но и для орлов с широкими могучими крыльями. Для всех светит одно солнце, Правда Божия!
– Не вижу даже рассвета этого солнца, – буркнул Ленин.
– Ты не видишь, милый, но другие уже видят и здесь и там. Увидел я его перед собой в этом последнем дне жизни… и радуюсь, что дано мне увидеть его, сияющего, как заря! Громадное это счастье!
Крестьянин задумался и молчал.
Ленин посматривал на него зорко. Понемногу осознавал себе образ русской души – максимализм стремлений – или все, или ничего; мистическую веру в возможность создания на земле «Божественного Иерусалима»; таинственную уверенность о посланничестве народа и вековую грусть и осознание ответственности и мученичества за счастье всего человечества, от края до края Земли, без самолюбования, без любви к своей родине, приносимой жертвенно, как агнец, на алтарь Божественной правды для блага всех, всех широт света, а может быть, дальше, аж за границу самых далеких, едва заметных на небе звезд и светящихся туманностей.
Крестьянин не дотронулся до принесенной еды. Стоял на коленях, обративши лицо на восток, крестился размашисто и бил поклоны, ударяясь лбом в доски нар.
После полуночи разбудили узников. Надзиратель и солдат с винтовкой вывели крестьянина. Ушел он молча, сосредоточенный, безмятежный. Ленин долго прислушивался, но товарищ не вернулся. Утром он узнал, что приговор был исполнен.
Владимир стиснул зубы, аж они заскрипели, и вымолвил глухо:
– Говоришь: «Не судите!». В это время тебя осудили и казнили! О, я буду судить без сострадания, без жалости… Карать всей силой ненависти моей и моей боли!
Новый день принес смерть темному простолюдину, верующему в создание «Святого города», где люди не будут судить людей, и свобода человека в дерзкой мысли надменной, в которую уже отложился приговор без милосердия и в которой уже пылала жажда кары, направляемая мстительной рукой.
Пришло лето 1915 года. Из маленького домика с висящей над дверью вывеской убогой ресторации Puits de Jakob, а также сапожника, вышел небольшой крепкий человек с желтым лицом и темными скошенными глазами. Посмотрел на лазурное небо и пошел в сторону Belvoir Park, улыбаясь голубой, бьющей ослепляющим блеском глади Цурихского озера. На берегу он остановился и изучал гуляющую публику, скользя понурым взглядом по разодетым женщинам, мужчинам в белых брюках и спортивных рубашках и череде веселых счастливых детей. Дуги монгольских бровей морщились, сжатые губы дергались мгновениями, что-то шепча без звука.
Неожиданно он улыбнулся радостно и дружелюбно.
Высокий, атлетически сложенный человек в светлой одежде и мягкой шляпе шел пружинистым шагом, слегка колыхаясь на мощных бедрах.
– Хэлло, мистер Ленин! – крикнул он издалека и на бритом, опаленном солнцем и ветром лице расцвела мягкая, почти детская улыбка.
Глядя стальными глазами, в которых сверкали искорки веселости и легкой иронии, он размашисто тряхнул руку Ленина и похлопал его по плечу.
– Ну что же, едем? – спросил он, набивая трубку.
– А как же! – отвечал Владимир. – Сегодня в порядке исключения у меня свободный день. Хочу провести его с пользой и удовольствием, мистер… Кинг.
– Вы всегда, должно быть, спотыкаетесь на моей фамилии! – засмеялся американец.
– Должен объяснить, что через мое горло не проходит она с легкостью! – согласился Ленин. – Наверное, какие-то злые духи нашептали вашим предкам такую ужасную фамилию! Кинг? Король? Подумать только!
Американец прыснул со смеха.
– Не знали старички, что их расточительный потомок будет иметь такого очень радикального знакомого, – воскликнул он, выпуская изо рта густые клубы дыма. – Поедем сегодня на Уто Кульм. Страшная жара, твердо убежден, что никого там мы не застанем. Опасаюсь только, что вам, мистер Ленин, будет жарко в этом темном наряде.
– Отнюдь! – отвечал веселым голосом Владимир. – Ведь у меня только один костюм, следовательно, надевая его сегодня, предупредил его, чтобы был он легко пропускающим воздух и невесомым, как греческий хитон!
Кинг снова окружил себя дымом и громко засмеялся.
Зубчатой железной дорогой поднялись они на самую вершину. С железной веранды отеля они окинули взглядом расстилающийся перед ними ландшафт. Бело-желтое пятно Цуриха, словно кротовый холм не берегу голубого озера; зеленая долина Лиммата; цепи гор, скрытых льдом – Альпы и Юра, над которыми величественно и грозно возносили свои окутанные в облачные тюрбаны вершины Юнгфрау, Стакхор, а дальше Риги, Пилатус, едва вырисовывающийся во мгле Фельдберг, вулканические конусы Хегау и мутное, далекое зеркало озера Тан.
Молчали, захваченные необъятным обзором, красивой разноцветной палитры великого мастера-природы.
Цюрихское озеро.
Фотография. 1900 год
Кинг вздохнул и промолвил тихо:
– У нас уже нет таких ландшафтов в США! Всюду железнодорожные пути режут землю, горизонт заслоняют дымы фабрик, рудников, электростанций. Вынужден в течение пяти лет приезжать сюда, чтобы передохнуть от бешеной американской жизни. Привожу сюда своих сыновей, пусть учатся любить природу и понимать, что ее извечная работа и энергия являются гораздо более великолепными и могущественными, чем человеческие усилия!
