— Итак, — оживился Гонзаго, — кое-что вкусненькое у нас с вами заказано, но нет пока того самого чудодейственного эликсира, который по традиции способствует налаживанию отношений между собеседниками, кем бы они ни приходились друг другу. Надеюсь, вы понимаете, о чем я сейчас говорю? — И тут же продолжил: — Но заранее предупреждаю: и не пытайтесь в предложенном нам меню найти достойный ответ. Вы его здесь не найдете! Независимо от громких названий и красивых наклеек. Поэтому предлагаю в этом вопросе положиться на меня.
Он тут же подозвал официантку и что-то пошептал ей в самое ухо. Девушка понятливо кивнула головкой, улыбнулась и исчезла, а буквально уже через мгновения на столе очутился пузатенький хрустальный холодный графин с прозрачной жидкостью и небольшие изящные рюмки с металлическими ножками в форме вьющейся виноградной лозы.
— Ну, Валерий Иванович, как вы полагаете, что здесь такое находится? — хитро улыбаясь, постучал пальцем по графину Гонзаго.
Шумилов вопросительно уставился на сосуд, а затем, подняв глаза на собеседника, произнес:
— Неужели… та самая, что тогда?
— Конечно же, вы совершенно правы. Именно та самая «Чертова смородина», — придвинувшись, удовлетворенно хихикнул Гонзаго, — что вы пили в прошлый раз с мессиром. Другие напитки стараемся не употреблять. Как любит выражаться мессир, продукт, совершенно не пользующийся спросом потому, что его нигде попросту нет. Надеюсь, вы не против сегодня повторить?
— Конечно же, нет, — ответил Шумилов, — но у меня непроизвольно возник вопрос: скажите, а как он… оказался здесь? Я имею в виду… вот в этом самом заведении.
— Валерий Иванович, понимаю, что это непросто, но постарайтесь отбросить в сторону всякую логику для некоторых событий сейчас и… на некоторое время вперед. Ответ очень прост — только потому, что мы с вами сегодня здесь. А остальное, как говорится, лишь дело техники. Помните, что наши возможности несколько иные, чем у вас. — И он наполнил напитком бокалы.
— Ну, Валерий Иванович, соблюдая ваши традиции, давайте без громких слов выпьем за встречу, — подняв рюмку, предложил Гонзаго. — За встречу и наше с вами знакомство. По-моему, оно прошло даже очень неплохо. — И он, хмыкнув, лукаво посмотрел на Шумилова.
— Давайте, — согласился тот, — начало положено. Правда, не имею никакого понятия, что за всем за этим стоит, но надеюсь, что по ходу вечера вы сможете ситуацию прояснить. — И он вопросительно взглянул на своего нового знакомого.
— Конечно же, не волнуйтесь, Валерий Иванович. Но не будем спешить, времени у нас с вами предостаточно. — И, они, слегка коснувшись бокалами, тут же оба проглотили бесцветную жидкость.
— Удивительное все же ощущение, — не удержался от комментария Шумилов, — очень обманчивая вещь. Никакого намека на сорок шесть градусов! Вода и вода, только с привкусом смородины. Второй раз в жизни пробую и второй раз недоумеваю. Вы не будете возражать, если я сразу налью еще по одной? — обратился он к Гонзаго.
— Что вы, Валерий Иванович, напротив. Даже сам мессир нам всегда рекомендует сразу наливать по второй. С одной дозы эту вещь сразу сложно бывает распробовать и оценить.
Они выпили по второй порции, и Шумилов ощутил, как по всему телу стало быстро разливаться приятное тепло, наполняя организм энергией. Он почувствовал себя более комфортно и уверенно.
— А вот теперь можно, как следует, и закусить, — взглянул удовлетворенно на Шумилова его новый знакомый. Он немного помолчал, а потом снова продолжил говорить: — Во-первых, Валерий Иванович, разрешите передать вам личный привет и слова благодарности от самого мессира. Он сказал, что сделал правильный выбор и не ошибся в вас. Как вы понимаете, он прочитал написанную вами книгу и остался вполне ей доволен. Если не возражаете, и я тоже присоединяюсь к этим словам. — Шумилов, покраснев, кивнул в ответ головой и что-то невнятно пробурчал. — Должен отметить, что очень правдиво получилось. Да, я ничуть не преувеличиваю. Все остались довольны, а некоторые оказались даже чересчур довольными, из-за чего, признаюсь, у нас чуть не вышел целый скандал.
— Да? А что такое, почему? — Поправив рукой очки, непонимающе удивился Шумилов.
Гонзаго болезненно скривил лицо и пощипал рукой свой правый бакенбард.
— Да не стоит переживать, Валерий Иванович. Вы тут… можно сказать… почти… совсем не при чем. А дело просто все в том, что некоторые из наших читателей так сильно зазнались, что чуть между собой не передрались, хвастаясь перед остальными про то, как вы о них здорово написали. Они даже количество упоминаний и строчек о себе сумели пересчитать. Тут уж пришлось даже и самому мессиру вмешаться. Надеюсь, вам не составит большого труда догадаться, о ком я сейчас говорю…
— Ну, я думаю, что речь может идти о… Бегемоте? — глянул вопросительно Шумилов. — И, может быть… об Аллигарио еще?..
— Эти уж точно. Два сапога пара, — кивнул головой Гонзаго.
— Вам, наверное, и мессир о них говорил. Но самое интересное, что не только они… Вы знаете, мессир тогда на них так разгневался, что чуть правое ухо Бегемоту не оторвал!
— Да что вы говорите?! Неужели? Вот уж никак не ожидал! — искренне поразился Шумилов.
— Но я это лишь потому вам и рассказываю, что все события у вас в книге очень натурально получились. В конечном итоге все успокоилось, и вам… от них от всех привет и большая благодарность…
В то самое время, когда Шумилов с Гонзаго, находясь внутри вышеуказанного заведения, предавались интересным разговорам, черный пудель Роберто возвратился после недолгого отсутствия и недалеко от входа улегся под деревом в ожидании хозяина. Положив голову на передние лапы, он сладко зевнул и, прикрыв глаза, в таком вот положении и затих.
Но его нахождение здесь не осталось незамеченным.
С лавочки, находящейся на аллее в районе кафе, за собакой наблюдали две пары внимательных глаз, принадлежавшие неизвестным людям мужского пола. Вначале эти два человека, небритые, немытые, в несвежей одежде и с большими сумками в руках, продвигались по аллее от набережной в сторону Волковского театра. Привычным взглядом они обшаривали прилежащую к аллее территорию, выискивая нужные им предметы, заглядывали в урны и, время от времени что-то вытаскивая оттуда, складывали в свои пухлые баулы.
Как вы уже могли догадаться, эти люди не имели постоянного места жительства и работы и, продвигаясь по определенным, только им известным маршрутам, собирали все то, что в какой-либо мере могло оказаться им полезным. Они стали неотъемлемой частью и приметой нового времени, оказавшегося для них не заботливой матерью, сестрой и подругой, а злой и жестокой мачехой.
Они шли по разным сторонам аллеи. Один из них, что постарше и покрупней, двигался по левой стороне, а второй, более молодой и высокий, держался правой стороны, где как раз и находилось уже знакомое нам кафе. Неожиданно взгляд его натолкнулся на лежащего у дерева пуделя, отчего вначале он даже вздрогнул, остановился и, тут же подбежав к своему напарнику, о чем-то с ним поговорил. После этого они оба вернулись назад, присели на лавочку и стали наблюдать за собакой.
— Семеныч, я тебе точно толкую, что это ничейный барбос, — быстро говорил молодой, обращаясь к напарнику, — ты же видишь, что ошейника у него нет. Чего ждать? Нет у него никакого хозяина, зря только время теряем. Щас я этого Му-Му оприходую, и к тому самому… собачнику его отведем. Пес небольшой, но на стольник уж точно потянет. С гарантией. Он таких кудрявеньких любит. Купим пивка, сигаретами разживемся, побалдеем, как люди, хоть немного. А, Семеныч, ну что, по рукам?
— Погоди, не кипятись, как чайник, Чинарик, — сиплым, простуженным голосом проговорил второй, — мало тебе, что ли, недавно по бестолковке настучали за ту белую мохнатую собачонку? Соскучился, хочешь еще получить? Ясное дело, что надо немного выждать, за псом понаблюдать. А вдруг хозяин у него в этой самой забегаловке лопает и как раз сейчас и выйдет оттуда? Нарвешься тогда на большие неприятности. Видишь, какая ухоженная собака.
— Да ладно, не гунди. Нет никакого хозяина у нее. Я тебе точно говорю! Давай отведем, и делу конец. Трубы, Семеныч, горят. Сейчас по паре пузырей пивка пропустить было бы самое то. Не пропадать же добру, а то какой-нибудь другой шустряк вместо нас с тобой к рукам барбоса приберет.
— Ну что ты за человек, Чинарик! Жадность в тебе, как зараза в больном теле, сидит. Нет в тебе ни культуры, ни воспитания. Как будто ничего человеческого у тебя не осталось. Это же собака, мирная животина, друг человека, а ты их к этому гаду все таскаешь. Ты же не знаешь, что он там с ними вытворяет. У него одна рожа противная чего только стоит. И глазки у него злые-презлые и холодные, как у самого отъявленного злодея. Я нутром чую, что он самый натуральный живодер. У меня при нем даже в животе сразу все ныть начинает… — вздохнул он, поморщив небритое лицо. — Не нравится мне все это. Ох, не нравится! Ты как хочешь, но я чувствую, что добром это все не закончится… Вот увидишь, Чинарик, вляпаешься с ним в такую халву!
