— Слушай, командир, чего ты такая хмурая?
— Отстань!
— Я, конечно, отстану, но твой сумрачный вид отрицательно влияет на воинский дух вверенного тебе подразделения. Ребята нервничают!
Хорошо, что народ старается дистанцию соблюдать и под горячую руку не попадаться. Можно сказать, уединение образовалось. Типа мы впереди, а все остальные сзади. Ну и Симаргл в боевом охранении.
— Пусть нервничают!
— Вить, ну что ты, в самом деле! Ну не стоит этот бал таких страданий!
— Стоит!
— Витька!!!
— Я уже восемнадцать лет Витька!
Не выдерживаю. По лбу, так по лбу! Набираю воздуха и ору:
— Да что ты разнюнилась, как сопливая девчонка?!
По лбу не прилетает. Наш несгибаемый командир, моё безжалостное чудовище, гроза двух пантеонов, трех эпох (если с динозаврами считать) и бесконечного количества стран как-то странно вздрагивает, шмыгает носом и еле слышно произносит:
— Мне стыдно…
— Тебе… что? — не понимаю я.
— Стыдно мне… — повторяет Витька. — Кем я стала? Я ведь пришла сода только тебя спасти. А вместо этого всех бью и гоняю. Вот чего я на Захара окрысилась?
— Так он же это…
— Что «это»?! — она всхлипывает. — Я специально письмо перечитала! На праздник он меня приглашал, понимаешь! На праздник! А не на бал! Они балов не знают еще! Для них праздник — это пир! Нажраться в хорошей компании! Он же как лучше хотел: приглашение прислал, людей со всего графства собрал, угощение приготовил, менестрелей каких-то раскопал… Самолично у кареты встретил со всем уважением! А я? Пришла, нашумела, вазу разбила. Небось, греческая, античная… Еще что-то по мелочи… — «по мелочи» — это кусок стены, ворота, решетка, пара несущих колонн и несколько перекрытий. Но, в принципе, права командирша, ведь замок устоял! — Людей берегине отдала…
— По-моему, люди остались довольны, — несмело вставляю я.
— И на Васю зря ругалась, — продолжает каяться Витька. — Она, оказывается, не всю жизненную силу из мужиков выпивает, а только часть… Иногда, конечно, и всю, но обычно часть…
А то я не знаю! Любомудр волхвом был не из последних. Один раз с берегиней — куча удовольствия и большая слабость поутру! Недели на две! Второй раз — на обычных женщин до конца жизни смотреть не сможешь. А третий… Могилу лучше заранее выкопать. Ну, или погребальный костер приготовить.
— И тебя она убивать не хотела…
Положим, сначала хотела. Потом передумала. Возможно…
— А я на нее всех собак спустила… И Баюну Велесовичу досталось… Он уже немолодой, а я…
Да, картинка была та еще! Никогда бы не подумал, что зверь, которым вся Русь почти тысячу лет стращает детей и путников, может так перепугаться и прятаться на вершине сосны.
— Пру танком через всех подряд, — по девичьей щеке покатилась слезинка. — Конечно, меня и папа учил, и бабушка, и дядя Саша… А здесь все слабенькие, необученные толком! Мне дедушка всегда говорил, что слабых обижать нельзя… А я?!
Протягиваю руку и ласково касаюсь плеча. Витька резко разворачивается, утыкается лбом мне в грудь и рыдает:
— Домой хочу!.. К дедушке!..
Обнимаю, прижимаю к себе, нежно глажу по плечам…
Потапыч, мать твоя медведица! Нашел время шутки шутить! Эта чертова коняга и так тебя больше смерти боится! Думаешь так легко утешать девушку сидя в седле, если она твой загривок покидать не собирается? А уж с твоим вмешательством!..
Вылетаю из седла и сдергиваю с топтыгина Витьку. Хлобысть! Командир, естественно, успевает извернуться и прийти всеми четырьмя лапами мне на пузо. Не такая уж она и легкая, скажу я вам! А грунтовка под спиной совсем даже не мягкая. И вообще!..
— Пожалуй, подруга, — сообщает подъехавшая берегиня, — ты его угробишь гораздо быстрее, чем я могла бы мечтать. И без малейшей пользы!
— Я Вас умоляю! — после вчерашнего разгона Баюн обращается к командиру исключительно на «Вы». — Что за подростковые комплексы? — естественно, кот всё слышал. Никакого уединения, сплошная иллюзия. — Можно подумать, что за Вами тянется шлейф из трупов длиной с Млечный Путь! Пришла, увидела, победила! Или убедила! Как вышло, так вышло! И совсем не обязательно падать с медведя!
Витька усаживается мне на живот и ошалело крутит головой:
— А? Я…
— Я Вас умоляю! С момента нашей встречи Вы не убили ни одной инфернальной сущности, не говоря уж о людях! Малькольм фон Зарахатенберг до самой смерти будет хвастаться, что его замок выдержал гнев самой, — кот картинно поднимает лапы, — Хозяйки! На него же ни один дурак напасть не посмеет! А «античных» ваз ему Клаус за неделю десятка два налепит!
— Кто? — не понимает сержантка.
Какая-то она сегодня не сержанистая…
— Клаус Тёпфер! — уточняет Баюн. — Гончар из Вальденбурга. Очень неплохой гончар! Что касается Василисы, — строгий взгляд в сторону берегини, — то её очень даже полезно иногда опускать с небес на землю. А то забронзовеет вследствие повышенной самооценки, а кому нужна бронзовая берегиня? И вообще бронзовая баба? — животный поправляет очки. — Единственное, что не стоило, это гонять пожилого кота по соснам! От этого страдает мой божественный авторитет!
— Я больше не буду, — опускает глаза Витька.
— Я Вас умоляю! Вы полностью в своем праве! Но ради всего святого, сначала оформите соответствующий статус, а уже после этого… И заодно сможете навестить дедушку…
— Какой статус? — не понимает командир.
— Вить, слезь с меня!
Мне тоже интересно, о чем это животный вещает, но уж больно у прапорщика пятая точка острая! Или это я в таком хреновом состоянии?
— Я Вас умоляю! Вы богиня, или просто погулять вышли?
— Стоп! — ну вот, товарищ прапорщик приходит в себя. — С этого места подробнее! Что значит, богиня?
— Я Вас умоляю! — всплескивает руками кот. — В Бараньем… то есть, в Витькаграде, стены строить еще не начали, а три капища Хозяйке уже стоят. Граф Малькольм часовенку в замке переоборудовал и по деревням весть разослал, чтобы церкви переделывали! Скоро Вам по всему графству молиться будут. Священнослужителям объясняют быстро и доходчиво. Пятерых уже повесили. А еще…
— Я же человек!
— И кому это мешает? Тот же Геракл… — Баюн на мгновение задумывается. — Хотя ему помогали! Но буддисты справились совершенно самостоятельно! Гаутама, между прочим, тоже отнекивался и сопротивлялся! Так что, не Вы первая, хотя надеюсь, что Вы последняя!
Витька потрясенно молчит.
— Ну ты, кошак драный, нашел, кого в пример приводить! — бурчит вернувшийся Симаргл. — Этот самый Будда, как только стал сущностью, залез на Джомолунгму, сел в позу лотоса, ушел в нирвану и за полторы тысячи лет ни одного слова не сказал! Так и сидит, словно неваляшка: в плечо ткнешь, а он качается: туда-сюда, туда-сюда…
— Что б ты понимал, собака страшная! — восклицает кот. — Это же его сознательный выбор! Никто не заставляет новую богиню лезть на Эверест! Она вполне может качаться на загривке у Потапыча! Это у нее очень даже неплохо получается!
Витька вскакивает на ноги. Наконец-то! Осторожно поднимаюсь. Товарищ прапорщик уже в полном адеквате и раздает указания. Ох, котяра! Вот кто умеет манипулировать женским настроением! Надо напрашиваться на мастер-класс. А что делать?
Великое Небо
Небо было укутано облаками. Не черными грозовыми тучами, в любое мгновение готовыми обрушиться тяжелыми потоками дождя, больше напоминающего тропический ливень, а нежно-белыми воздушными облачками, мягким ковром расстилавшимися до горизонта. Облачка, как и переливающаяся золотыми сполохами юрта, больше похожая на дворец, говорили о настроении хозяина. Хорошем настроении.
Ну, это ненадолго. Перун тяжко вздохнул и, подав голос, откинул полог:
— Здорово, коллега! Как дела, как жена, как дети, как овцы?
— Сам калека! — подергал жиденькую бородку сидящий на северной стороне дородный старик в засаленном шелковом халате, шитом золотом и с бриллиантовыми пуговицами. — Опять все приветствия перепутал! Откуда у меня жена, дети… Особенно овцы! Я тебе что, Гмерти[2] какой, а?
— А есть разница?! — невинно поинтересовался громовержец. — Тенгри, Гмерти… Что ты — Небо, что он — Небо.
— Чтоб ты понимал, молокосос! Я — Великое Небо! И Синее! Тебя еще и в проекте не было, а копыта коней моих почитателей уже…
Вот из-за этого Перун и не любил ходить в гости к Тенгри. Не того масштаба фигура, не перуновского. Чувствуешь себя не богом воинов, а нашкодившим щенком. А еще хитрый степняк вырядится старым пнем, и проявляй уважение согласно традициям.
— Ладно, ладно, — громовник примирительно поднял руки. — Хотя как ты ухлестывал за Мзекали,[3] я помню! И чем это кончилось…
— Чем кончилось, чем кончилось… — пробурчал Тенгри. — Пришли какие-то уроды и всех крестили, кого не убили! Старого дурака не жалко! И мальчишек Хвтисшвили,[4] в общем, тоже. Но Мзекали, девочка моя… — старик вздохнул.
