Мистер Линдстрем не сказал ни слова, но Томми тяжело вздохнул при первом заявлении Эрика, зажмурил глаза на второе, затем прикрыл глаза рукой на последнее Эриково заявление. Он сказал своему папе: "Пожалуйста, не будь строгим с Эриком; это его первая ночь, и он не знает ничего лучшего." "Это не его вина", - сказал Томми, - "но другие люди делают эти вещи иначе."
Мистер Линдстрем стоял там и вел себя, словно его сын не сказал ни единого слова. Он начал трясти головой, затем произнес, почти самому себе: "Да, вероятно, есть необходимость для небольшого урегулирования отношений. Определенно, настало время для некоторой отрицательной обратной связи. Затем он сказал Эрику: "Ваша участь - учиться, сынок, и теперь настал срок для учебы."
Стоя прямо, как стрела, с откинутыми назад плечами, Эрик сказал ему тихо, что он не "его" сын!
Мистер Линдстрем стоял, как если бы его облили ведром ледяной воды. Он перешел к кровати, захватив Эрика рукой, потом сел и потянул Эрика через свое колено. Затем он сказал Эрику, что был бы добр с ним, наказывая его через трусы, но он должен поплатиться за то, что огрызался! Он не принял бы этого от своих собственных сыновей; он был бы проклят, если бы принял это от Эрика! Тут его рука поднялась, и он с силой опустил ее, решительно всадив прямо по "сидячему" месту на заду Эрика. Затем он продолжал хлестать Эрика своей голой рукой, причем удары возрастали в силе с каждым шлепком.
Эрик закрыл глаза, когда его шлепали. Его шлепал раньше отец, но шлепки наносились обычно по заднему месту его брюк. Его отцовское шлепание все же причиняло дьявольскую боль, но не такую сильную, как это. Его глаза затуманились при пятом шлепке, слезы начали выступать на десятом. На пятнадцатом шлепке он обильно плакал - но он не издал ни единого звука! Он поклялся, что не даст мистеру Линдстрему удовлетворения!
Когда мистер Линдстрем дал ему двадцать шлепков, он стащил Эрика со своего колена, затем задержал его перед собой. "Теперь ты можешь доставить свой зад в кровать и спать, мальчик," - произнес мистер Линдстрем сердито. Эрик почти зааплодировал; он понял: мистер Линдстрем ожидал, что теперь он будет выть! Вместо этого, все, что мистер Линдстрем увидeл в глазах Эрика, было гневом, смешанным с ненавистью. Мальчик не сделал и движения, чтобы потереть свой болезненный зад, светящийся красным через заднее место белых хлопковых трусов, которые он теперь носил, действительно совсем больной. Мистер Линдстрем с рычанием встал, поднял Эрика и положил его в кровать. Он повернулся, чтобы оставить их, сказав, что Томми может все же получить немного мороженого.
Томми затем сделал нечто, чего, как он думал, он никогда не сделает в своей жизни. Он повернулся к своему папе и сказал ему: нет, благодарю вас. Он устал тоже и хочет только добраться до кровати, уже поздно. Мистер Линдстрем свирепо переводил взгляд от мальчика к мальчику, затем вернулся в комнату. Быстрым движением он поднял Томми, как раньше Эрика, перевернул его в своей руке, дал ему три энергичных шлепка по заднему месту его трусов, затем толкнул его в кровать. Он небрежно прикрыл двух мальчиков и сказал им спать. Остановившись в дверях, чтобы потушить свет, он свирепо посмотрел на Эрика, затем тихо сказал: "Мы поговорим об этом утром несколько больше."
Мальчики лежали молча, пока слышали шаги папы Томми. Томми лежал на животе, тихо плача. Эрик лежал на спине, принимая боль, причиняемую этим, так как хотел запомнить ее. Слушание плача Томми, однако, заставило его ощутить печаль. Он повернулся на бок лицом к Томми и сказал ему, что сожалеет, что испортил дело и довел до того, что тот был отшлепан.
Томми ответил Эрику, что плачет не об этом, а из-за того, что Эрик был отхлестан. Он никогда не думал о этом много, но, видя, что делает Эрик, вспомнил, как вел себя его старший брат Марти при точно таком же обращении с ним. Он видeл тот же огонь в глазах своего брата, какой увидeл у Эрика; он также увидел у Эрика ту же позу! Эрик мягко и тихо спросил, что случилось с братом Томми.
Повернувшись на бок лицом к Эрику, Томми сказал ему, что его брат оставил дом, когда ему было восемнадцать лет, и поступил в Военно-морской флот. Теперь прошло уже восемь лет, как он ушел. От него приходили письма, те, которые его папа позволял ему иметь; этот источник беспокойства Томми сообщил ему, что он завершил образование, получил университетскую степень и был отобран для Школы подготовки офицеров. Он был теперь полным лейтенантом, служа на авианосце "Энтерпрайз" как офицер третьих воздушных операций.
Томми сказал Эрику, что он был горд своим братом и любил его. Он знал, что его мать чувствовала то же самое, но для его папы брат был мертв. Это было, как если бы Марти никогда не рождался. Он отказывался слышать имя Марти, не позволял им писать ему, совершенно не разрешал отправлять почтой посылки, хотя иногда и позволяет чему-то проскользнуть мимо себя, и он никогда не примет приглашения от Марти и не позволит другим принять приглашение, даже во время Дня Благодарения или Рождества.
Все это и заставило Томми рассказать и почувствовать злость. Он не мог понять, почему его папа был так обижен на Марти. Томми затем тихо произнес, что он как раз получил письмо три недели тому назад. В письме, полученном Томми, брат сообщал ему, что когда в следующий раз "Энтерпрайз" придет в порт на Великих озерах, он собирается прилететь сам, чтобы повидать его и мать. Когда Томми написал в ответ, что это не такая уж хорошая идея, его брат в свою очередь ответил, что ему в самом деле все равно, что подумает их папа; он собирается прибыть - независимо ни от чего. Он также написал, что "Энтерпрайз" достигнет порта 20-го числа, которое было как раз через одну неделю.
Томми был взволнован возможностью увидеть своего брата, но также пугался того, что может случиться. Эрик попытался вновь уверить своего друга, потом сказал, что им лучше заснуть. Томми спросил нерешительно, не обнимет ли Эрик его немного. Он объяснил Эрику, что его брат всегда делал это, когда их папа порол его. Эрик посочувствовал Томми, и хотя он также не допускал, что объятия нужны прямо сейчас, уверенно сказал: хорошо. Мальчики обхватили друг друга руками, так и заснув.
Они были разбужены в 5:30 папой Томми. Мальчики разделились ночью, поэтому мистер Линдстрем ничего не узнал об их объятиях. Если бы он узнал, подумал Эрик про себя, он, вероятно, чертовски избил бы нас за то, что являемся геями.
Не то, чтобы я был таким сам, подумал Эрик, но у меня не было проблем ни с каким геем. Эрик имел нескольких друзей в Чикаго и в Академии, которые были геями, но они всегда заводили отношения между собой и никогда не навязывали себя кому-нибудь еще. Несколько неандертальцев там, которые пытались дразнить их, скоро обнаруживали, что те не были слабыми созданиями, на что они рассчитывали. Вскоре даже неандертальцы поддерживали их, если было нужно.
Он был грубо вытряхнут из своей задумчивости мистером Линдстремом, приказавшим мальчикам покинуть кровать, идти в ванную и спускаться на завтрак. Имеются некоторые повседневные работы, которые должны быть выполнены прежде, чем они уйдут в школу. Эрик встал, подошел к стулу и начал натягивать свои джинсы. Томми бросился, схватил Эрика и сказал ему, что надо идти, нет времени, чтобы надевать брюки! Эрик взглянул на Томми с удивлением на лице, но был вынужден согласиться с ним и пойти в трусах. Они одновременно вошли в ванную, большей частью из-за того, что Томми не отпускал его. Там Томми отпустил Эрика, поднял крышку стульчака, вытащил свой пенис и начал мочиться.
Эрик стоял шокированный, затем попытался покинуть ванную, чтобы дать Томми уединение. Томми прошипел ему, чтобы он быстро начинал писать, или придется чертовски поплатиться! Он знал, что мистер Линдстрем стоял там, проверяя мальчиков. Неохотно, с пылающим лицом, Эрик повернулся и встал рядом с Томми. Он стянул вниз спереди свои трусы, выпустил свой пенис и начал мочиться. Закончив, он натянул трусы обратно и последовал за Томми к раковине, чтобы вымыть руки и лицо. Вытершись, они аккуратно положили свои полотенца на место, затем прошли мимо мистера Линдстрема.
Миссис Линдстрем подняла глаза, когда они вошли на кухню, и сказала: "Доброе утро, мальчики". Она ожидала увидеть Томми только в его трусах, но была смущена видеть Эрика в одних трусах тоже. Она не считала это правильным, но ничего не произнесла. Она просто бросила строгий взгляд на своего мужа, дав ему знать, что они должны поговорить об этом позже. Они сели, Эрик начал морщиться от боли, затем выдавил на своем лице вежливое выражение и начал есть, после того как мистер Линдстрем прочел молитву.
Мистер Линдстрем сказал Эрику, как он рад, что Эрик узнал свой урок. Его формируют, чтобы он стал хорошим мальчиком. Когда родители Эрика вернутся, они, несомненно, поблагодарят его за метод, которым он обучал Эрика. Может быть они увидят, что это подходящий способ, как обращаться с мальчиком и воспитывать его в дальнейшем должным образом.
