Дороти буквально смутились присутствия друг друга. Потом мы заказали чай, и Вальдемар снизошел до того, чтобы небрежно выпить немного напитка и проглотить ломтик желтого песочного пудинга. Я же вышел покурить в коридор, решив: пусть Вальдемар с Дороти примирятся.
Впрочем, Вальдемар почти сразу же выскочил за мной следом, плотно притворив дверь купе. Видимо, не желал, чтобы Дороти подслушала наш разговор. Да он и впрямь стремился наказать ее! Старый Вальдемар такого себе не позволил бы. Дороти же старательно избегала смотреть на нас, даже сквозь окошко дверцы. Вместо этого она с излишним усердием принялась изучать журнал.
Вальдемар стрельнул у меня сигарету, а когда прикуривал, улыбнулся, будто снимая пробу, еще не зная, как я отреагировал на его поведение.
– Знаешь, Кристоф, а ведь это ты во всем виноват.
– Я?!
– Разве не ты предложил, чтобы мне в паспорте указали профессию Hausdiener, когда мы бежали из Германии?
– Ну, в общем-то, да… но ты ведь собирался в Грецию, один. Вот только там не нашлось дома, а ты оказался слишком ленив, чтобы прислуживать.
Вальдемар от души расхохотался, запрокинув голову, совсем как рассмеялся бы пять лет назад. Затем спросил:
– Ты ничего ей обо мне не рассказывал?
– А должен был?
– О, ну, про остров, Амброза, Ганса и про безумную Марию.
– Я не рассказывал ей совершенно ничего и ни о чем.
– Клянешься?
– Не стану я клясться. Если я так сказал, то так оно и есть.
– Ну ладно, – отступил Вальдемар. – Я не хотел тебя обидеть, Кристоф.
– Она что, впрямь такая ревнивая?
– Да просто она не поймет.
– Ты любишь ее, Вальдемар?
– Разумеется.
– Нет, я серьезно. Видишь ли, Дороти правда любит тебя, а девушку вроде нее не стоит дурачить.
– Кристоф, к чему ты ведешь? Никто никого не дурачит. Она же моя Braut! [67]
– Была у тебя одна Braut, если память мне не изменяет.
Вальдемар с улыбкой ударил меня кулаком в ребра.
– Ах ты, грязный пес, Кристоф! Дороти – не такая Braut! На этот раз все иначе.
– Насколько иначе?
– Я собираюсь на ней жениться.
– Правда, что ли?
– Она сама просила. Клянусь тебе, Кристоф! Не веришь – спроси у нее.
– Ладно, ладно! Я тебе верю… И что же ты ответил?
– Сказал, что для начала мне надо подыскать работу, а то как же мне содержать семью?.. Над чем смеешься?
– Над тобой.
– О, Кристоф, как мне найти работу, если нигде работать не разрешают?
– Естественно, и это так удобно, да?
– Послушай-ка! Не будь ты мне другом, я бы от тебя таких речей терпеть не стал.
– Но я твой друг… Кстати, что за глупость, к чему было менять имя?
– Ах, это… Видишь ли, Кристоф, с тех пор, как мы с тобой виделись последний раз, меня успело помотать… Обещаешь, что не расскажешь Дороти?
– Бога ради…
– Ох, Кристоф, прости, не стоило спрашивать. Тебе я доверяю… Так вот, я успел побывать во всевозможных изысканных местах. Каких только людей я ни встречал! В ближайшее время обо всем расскажу. Ты поразишься… Ну так вот, спустя какое-то время я сказал себе: «Это имя, Вальдемар, тебе больше не идет». То же самое мне, кстати, говорили и другие люди.
– Что не так с твоим именем?
– О, с ним все хорошо, просто оно обычное. Вальдемарами зовут пареньков из рабочего класса.
Вальдемар говорил об этом так буднично, что мне оставалось смотреть на него разинув рот. Он этого, впрочем, уже не замечал, мои реакции стали ему безынтересны. В голову ему пришла новая мысль.
– Дороти не рассказывала тебе про своих родителей?
– Нет. А что?
– Да так, подумалось… Она же коммунистка, в деньги не верит… Не любит их, это уж точно.
Свет озарения снизошел на меня.
– Думаешь, они богаты?
– При деньгах, это точно… Знаешь, я тут прикинул: а могут они меня усыновить?
– Усыновить тебя? С ума сошел!
– Странности порой случаются, Кристоф. – По лицу Вальдемара расползлась мечтательная и глупая улыбка самоуверенного человека. – Представь, а вдруг я им понравлюсь? Дороти говорит, что у них нет сына. Заранее ведь не знаешь…
– Вальдемар, если они тебя усыновят, ты станешь Дороти братом. Не сможешь жениться на ней. Ты даже в одну постель с ней не ляжешь, иначе это будет инцест.
Он спал с лица.
– Думаешь, нас за это упекут в тюрьму?
– Почему нет?
– Кристоф, ты снова меня разыгрываешь! Я же вижу!
Дороти неожиданно отложила журнал и поднялась с места, как будто ни минутой дольше не могла выносить того, что ее оставили одну. Она открыла дверь купе и улыбнулась как можно милее.
– Смотрю, вы замечательно проводите время!
– Я рассказывал Кристофу о нацистах, – совершенно неубедительно протараторил Вальдемар. Мне же, чтобы нарушить неловкий момент, не оставалось ничего, кроме как пригласить всех назад в купе. Какое-то время мы с Дороти пытались болтать о пустяках, потом сдались и молчали до самого Лондона. Когда пришло время расставаться, над Дороти вновь нависла тень грядущего воссоединения с родными. Вальдемар плелся за ней; он словно подхватил от нее заразу дурных предчувствий, которых, впрочем, сам толком не понимал. Он безвольно следовал за Дороти в мир, грозивший оказаться куда более жестоким, чем он себе представлял. На миг я увидел его глазами родных Дороти: чужак, которому совсем не рады.
На прощание Дороти выдавила радостную улыбку.
– Ну что ж, Кристофер, спасибо за моральную поддержку. Я позвоню тебе, когда мы вернемся в город.
Я стоял и смотрел, как они садятся в такси. Водитель был необычайно доброжелателен: плату взял, как с детей, помог погрузить багаж, а потом, стоило Дороти сказать, что им надо поспеть на Ливерпуль-стрит к определенному времени, дабы не пропустить поезд, улыбнулся и ободряюще кивнул. Когда он отъезжал, я как будто мельком разглядел механизм, плавно и неумолимо уносящий Дороти и Вальдемара в будущее. Что их там ждет?
И если уж на то пошло, что ждет в конце этого jour sans lendemain всех нас?
* * *
(Из моего дневника.)
23 августа. Вчера на одной вечеринке кто-то упомянул, что военно-воздушное министерство считает войну неизбежной и что она продлится лет пятнадцать. На другой вечеринке лысый мужчина из министерства иностранных дел сказал:
– Будь у меня тысяча фунтов – а у меня ее нет, – я бы спокойно ставил на мир.
Куда ни пойдешь, всюду можно услышать оба мнения, и надо определиться, какого из оракулов слушать, иначе мотаться тебе из стороны в сторону. Предпочитаю прислушиваться к доктору Фишу: он считает, что войны не будет; по крайней мере, не будет этой осенью.
Доктор Фиш – уже не тот, что прежде, не уверенный и не категоричный. В Париже он прижился чудесно, даже лучше, чем в Берлине до прихода нацистов. В Лондоне он больше похож на изгнанника: одинокий, потрепанный и бедный еврей. Даже любимая диалектика ему как будто приелась. На мои вопросы он начал было отвечать привычным тоном:
– Нет, ты уж прости меня, Кристофер, это опять-таки неверная формулировка. Вопрос: будет или
