— Олби считает, что у него, наверно, есть связи. По-моему, бред, но он попросил, и я… По правде тебе сказать, Дэн, я уж и не знаю, что думать. У меня свои сомнения. Но он мне устроил ту встречу с Редигером. И я подумал — ладно, пусть он встретится с Шифкартом. Я что, отвечаю за Шифкарта? Я выкажу свои добрые намерения и отплачу за одолжение. И так далее. В таком духе.
— Не верю. По-моему, он тебя затягивает в какую-то ерунду.
Кактус миссис Гаркави, стоявший за спиной у Левенталя, мазнул его по волосам, Левенталь зажмурился, отдернул голову.
— Но как ему удалось скормить тебе такую чушь? И откуда он пронюхал про Шифкарта?
— Просто он был у меня, увидел визитную карточку.
— Ага, значит, все наведывается. Значит, ты его поощряешь. Мы же, по-моему, пришли к заключению, что он ненормальный.
— Это ты пришел! — Левенталь взвился, замахал руками. — Только ты! Это ты говорил. С тетей своей его сравнивал.
— С тобой сегодня просто невозможно разговаривать. Мы оба пришли к общему заключению.
— Нет! Нет! — Левенталь и слушать не хотел. — Абсолютно отрицаю! Абсолютно!
— И с чего я это взял, если ты ничего такого не говорил? Ну пойми. Я же не видел этого типа. И в чем дело? Какая тебя муха укусила? Я вижу, тебя черт-те куда повело. Ты, естественно, употребил; возможно, это отчасти объясняет твое дикое поведение. Да, дикое. Я всегда знал — ты не умеешь себя поставить. Вижу, он тебя вынудил-таки плясать под свою дудку. Он к тебе заглядывает, ты заводишься, стоит о нем заикнуться, ты готов послать его к Шифкарту…
— Куда угодно готов послать, только бы глаза мои его больше не видели, — простонал Левенталь.
— Ну вот, разве ты стал бы такое говорить, если бы элементарно не вляпался. И я же вижу, ты недоговариваешь; не надо быть специалистом по чтению чужих мыслей, чтоб это понять. Должен тебе напомнить, ты встал на опасную дорожку, и всё, и больше я ничем не могу тебе помочь. Ты не маленький мальчик…
— Дэн, ты знаешь Шифкарта. Это нужно сделать. Скажи мне… — Он схватил Гаркави за руку.
— Сам с ним разбирайся.
— Да, хорошо, я только хочу тебя попросить…
— Пошли, пора. Нас ждут. Завтра это обсудим, когда ты проспишься и захочешь поговорить со мною начистоту.
Гости, сплошь мужчины, сняв пиджаки, сидели на стульях с высокими спинками. В дверях кухни с миссис Гаркави разговаривал мистер Шлоссберг, только что с улицы, еще в пальто. Левенталь поздоровался, Шлоссберг ответил: «Здравствуйте», — но, кажется, не узнал.
— На Четырнадцатой, недели две назад, — напомнил Левенталь.
— С памятью у него не очень, — шепнул Гаркави. И потащил Левенталя к ряду стульев перед закусками.
Напротив себя за столом Левенталь опознал обладателя красных рук, которые наблюдал за картами. Фамилия его была Каплан, лицо, как и руки, красное и растресканное. Синие глаза остро косили, будто, Левенталю подумалось, он сверлил взглядом небо и вывихнул их. Вот как раз он поднял стакан бренди:
— Ну, выпьем!
— Выпьем, — поддержал чей-то голос. — За встречу в Иерусалиме!
И — голос Юлии:
— В прошлом году мы устраивали детский праздник. Это просто невозможно выдержать! В этом году решили собрать взрослых.
— Может, к еде приступим? — спросил Голдстон.
— Надо бы торт сначала поставить, — объясняла миссис Гаркави, — они там в кондитерской подхалтурили. Вся глазурь прилипла к бумаге. Уж мы постарались его привести в божеский вид.
Юлия уже ставила на стол торт о семи свечах. Либби стояла и не отрываясь смотрела на пламя. Глаза — точная копия бабушкиных и дядиных.
— Ну, задувай, мусенька, — сказал Гаркави. — Лучше все сразу, на счастье.
Но Либби потянулась к свечке и пробовала поймать каплю текучего воска.
— Либби, детка, — понукал отец.
— Люди ждут, — взвизгнула Юлия. — Ты в кладовке висеть вверх тормашками захотела?
Девочка склонила лицо к яркому кругу свечей. Левенталь смотрел, как они влажно дробятся в ее глазах, озаряют белый лоб. Вот — дунула, и растекся над столом белый, пахучий восковой дым. Хлопали и кричали гости.
— Чудный дитенок, — шепнул Гаркави Левенталю, и тот кивнул, не отрывая тяжелого взгляда от свечек. Юлия, бабушка целовали Либби.
Ужин начался. Левенталь чувствовал, как одежда шерстит, жмет, рубашка особенно, он расстегнул ворот, шепнул Гаркави: «Шею режет». Но Гаркави уже был захвачен спором, который еще раньше затеял с мистером Бенджамином, теперь сидевшим между Голдстоном и Юлией. Левенталь сразу приметил в прихожей его хромоту, ортопедический башмак. Цвет лица — как у индийца, седеющие короткие кудри, презрительно усмешливые темно-пятнистые губы; в широко расставленные карие глаза подмешано желтизны. Бенджамин был страховой агент, Гаркави нападал на страховые компании. «У Кардозо[22] это же все прекрасно показано. Так что вы еще хотите? Те самые деньги, какие сдирают с клиентов, используют против них». — «Не понимаю, Гаркави, чем один бизнес хуже другого? Тогда уж вам следует сразу против всех них ополчиться. И против правительства. Вы любитель, Гаркави, любитель. Я такие разговоры и от профессионалов слышал. За порядок и за гарантии надо платить. Бывает такая упряжь, бывает другая. Людям нужна упряжь. Эта еще полегче других». «Ах, мой милый, да вы, оказывается, ретроград», — вскипал Гаркави. «Так вы что, вообще против всех банков? против бизнеса?» — не отступал Бенджамин. «О черт, вот именно». — Гаркави уже орал. «Так-с, интересно, какую же вы систему предлагаете?» Улыбка мистера Бенджамина безнадежно окислилась.
— Прекрати эти пререкания, Дэн, ради Бога, — взмолился Голдстон.
— Хорошо, попробую объяснить доходчивей, — продолжал Бенджамин. — Разве вы не хотите обеспечить тех, кого вы любите? И давайте не будем спорить о том, какая система лучше. У нас — уж какая есть.
— Возможно, и ненадолго. Все может быть сметено за одну ночь, никто ничего не знает.
— Но пока… — перебила миссис Гаркави, — Дэниел, и что ты такое мелешь! Не желаю от тебя это слышать!
— Мама, я говорю чистейшую правду. Бывали и прежде великие системы, и люди думали, что так будет длиться вечно.
— Это вы Инсулла[23] имеете в виду? — спросил сосед слева.
— Я имею в виду Рим, Персию, Великую Китайскую империю!
Мистер Бенджамин пожал плечами:
— Но нам с вами приходится жить сегодня. Если бы у вас был сын, Гаркави, вам бы захотелось дать ему университетское образование. Кто будет ждать Мессию? Расскажу вам анекдот, про один городок в древней стране. Городок лежал в стороне от пути, в долине, евреи испугались, что Мессия пройдет мимо, их не заметит, и построили высокую башню, и наняли городского нищего, чтоб сидел на ней весь день напролет. Вот этого нищего встречает приятель и спрашивает: «Ну, Борух, как тебе твоя должность?» А тот отвечает: «Платят немного, зато, как я понимаю, это постоянная работа».
За столом засмеялись.
— Вот вам и мораль! — крикнул Бенджамин внезапно окрепшим голосом.
Левенталь почувствовал, что расплывается в улыбке.
— Вот именно! — крикнул мистер Каплан, кладя руку Бенджамину на плечо.
Миссис Гаркави вздернула восхищенные брови и прикрыла рот носовым платочком.
— А по-моему, все равно нехорошо, — не сдавался Гаркави, — стращать людей, как вы их стращаете. «Ну-с, а вдруг?» — Гаркави наморщил лоб. — Знаю я, как вы, страховщики, делаете свое дело. Заходите прощупать обстановку. Вот он, за конторкой, за бюро, сидит как огурчик, есть, конечно свои печали-заботы, но в общем и целом все вполне удовлетворительно. И вдруг вы являетесь и говорите: «А вы подумали о будущем своего семейства?» Кто спорит, все люди смертны, но вы ведете нечестную игру, вы жалите в самое больное место. Он и сам об этом одиноко думает по ночам. Кто не думает? Но вы-то его подкапываете среди бела дня! Вы хорошенько его пугаете, и он говорит: «Ах, так что же мне делать?» — и тут-то у вас уже наготове вечное перышко и контрактик.
— Ну, Дэн, — вмешался Голдстон.
Бенджамин огрел его своим желто-карим взглядом, в знак того, что не нуждается в адвокате:
— Ну и что? Им же оказывается услуга. Почему не подготовиться?
— О, смерть! — декламировал кто-то на дальнем конце стола. — Нам не дано предугадать час твоего прихода!
— Вот именно. — Мистер Бенджамин приподнялся, шаркнув своим ботинком. — В том-то и дело.
— Бог ты мой! — взмолилась миссис Гаркави. — Ну что за разговоры на дне рождения! Столько еды на столе! Неужели нельзя найти тему повеселей?
— С похорон на брачный стол пошел пирог поминный[24]…
— О черт, кто там говорит стихами? — крикнул Голдстон.
— Это Бримберг. У него отец умер, и он смог поступить в колледж.
Голдстон улыбался:
— А вы там, посерьезней. Мои кузены, — пояснил он Левенталю, исхитрившись поймать его взгляд.
