Официант. Как всегда, полно камней, доктор. Слышно даже, как они стучат друг о друга.
Жаден. Crepitus crotalis – звук гремучей змеи. Диагноз правильный.
Официант. Подать перно?
Жаден. Да, да, перно. Остальным – тоже. (Замечает графиню и кричит.) Привет, графиня. Как у вас левая почка? Блуждает поменьше?
Графиня отрицательно качает головой.
Fluktuat nec mergitur. Не бойтесь, все будет в порядке.
Председатель. С ума сойти! Пойдем куда-нибудь в другое место.
Изыскатель. Нет. Зрелище ожидает нас только здесь. Сейчас уже почти двенадцать, не так ли?
Председатель. Без пяти.
Изыскатель. Через пять минут особняк нашего врага инженера взлетит на воздух. Один паренек, который готов для меня на все, подкладывает туда небольшой заряд динамита.
Барон. Боже! Я вижу, вы сторонник современных методов в изыскательском деле.
Председатель. Заблуждаетесь. Конечно, этот метод широко применяется в наши дни, но на самом деле восходит еще к миру легенд: чтобы заполучить сокровище, всегда приходилось убивать стерегущего его дракона.
Изыскатель. В наших делах, барон, мы лишь оказываем порядочным людям подобающую им честь, превращая порядочность в нечто не менее смертельно опасное, нежели преступление. К тому же рядом с нефтяным месторождением труп не пахнет. Это аксиома геологоразведки.
Барон. А взрыв нас не заденет?
Изыскатель. Не беспокойтесь. Однако обернитесь! За нами наблюдают. Сделаем вид, что поглощены беседой. Мы вас слушаем, господин агент, – вы ведь у нас в долгу.
Биржевой заяц. Меня зовут Жорж Шопен. С композитором мы лишь однофамильцы, но я обязан ему своим прозвищем. Не будь его, мне не пришлось бы всю жизнь слышать: «Пианист нас продал». Или: «Пианист заработал два года». Или: «Пристрелить пианиста!». Сын матери бедной, но нечестной, занимавшейся скупкой ломбардных квитанций на улице Тиктон, я всю свою жизнь посвятил этой женщине. Чтобы заказать ей корсет по мерке, поскольку она тучна и кривобока, я в пятнадцатилетнем возрасте позабыл отнести в полицию оброненный кем-то и найденный мною бумажник. Чтобы подарить ей золотую табакерку – она жует табак, – я с восемнадцати лет стал сниматься в порнофильмах. Чтобы устроить ее в Коломб – у нее астма, – я в течение семи лет по поручению одного судебного исполнителя из Шаронн занимался выселением неплательщиков из квартир. Операция эта поначалу несколько деликатна: плачущие женщины, орущие дети, девочки, которые не желают расстаться с каким-нибудь предметом обстановки и вцепляются в него… Но мысль о матушке поддерживала меня. Я стал мастером в искусстве отрывания детских ручек от мебели. Вскоре я приобрел такую репутацию, что один маклер с хлебной биржи направил меня в Буэнос-Айрес, чтобы выдворить триста итальянских семей из жилого массива, который не могла очистить от них никакая полиция. Приближалось семнадцатое апреля, а матушка моя хотела получить кольцо с изумрудом, притом мужское кольцо, так как пальцы у нее несколько смахивают на сардельки. За неделю жилищный массив опустел – исчезли как сами обитатели, так и весь их скарб, включая триста кукол. Тем временем по случаю голода на Востоке я приобрел в Буэнос-Айресе кое-какие познания в области перепродажи зерна, а также наложения на него ареста, и мое призвание окончательно определилось. Матушка еще жива. Злоупотребление жирами и бенедиктином несколько помутило ее сознание, но каждое семнадцатое апреля она меня узнает и протягивает за новым подарком руку, отягощенную браслетами и кольцами. Надеюсь, мне их еще не скоро придется снимать с дорогой мамочкиной ручки. Я кончил… Как видите, избавить Шайо от всей этой орды – детская игра для меня.
Изыскатель. Отлично. Бьет двенадцать… Боже мой, что это?
Входит Спасатель с моста Альма с телом утопленника на руках.
Пьер?.. Что случилось?.. Кого это вы несете?
Спасатель. Утопленника. Это мой первый утопленник. Я – новый спасатель с моста Альма.
Официант. Скорее, похоже, что его трахнули по голове: одежда-то сухая.
Спасатель. Тоже верно. Он уже перекинул ногу через парапет, и я хватил его по голове – чтобы не сопротивлялся. На этот счет у нас строжайшие предписания. Утопленника полагается оглушить сильным ударом, чтобы он не утащил спасателя под воду.
Официант. Но ведь этот-то был пока на суше.
Спасатель. Он – первый, кого я спас, мсье. Я вступил в должность сегодня утром.
Изыскатель. Этот юный идиот донесет на нас. Куда, черт побери, он девал взрывчатку?
Председатель. Надо любой ценой избежать скандала, не то наше Объединение взлетит на воздух.
Спасатель дышит молодому человеку в рот и делает ему искусственное дыхание.
Изыскатель (подходя ближе). Что вы делаете?
Спасатель. Манипулирую с грудной клеткой. Вдуваю воздух ему в рот. Смотри правила первой помощи утопленникам.
Изыскатель. Да ведь он же не утонул!
Спасатель. Считается, что утонул.
Изыскатель. Считается, что утонул? Но ведь он утонул, так сказать, на суше. Правила помощи утопленникам сюда не относятся.
Барон. Браво, изыскатель! Я понял.
Биржевой заяц. Он не добрался до воды. Значит, действуем без колебаний!
Спасатель. Но как же сделать, чтобы можно было применить правила?
Изыскатель. Бросить его в Сену и подождать, пока он не станет тонуть на самом деле. Тогда правила снова вступят в силу.
Спасатель. Верно. Вполне логично.
Изыскатель. Столкните его с того места, где он перелезал через парапет: там самая быстрина. А потом ныряйте. Но не раньше, чем через минуту. Вы, надеюсь, не хотите, чтобы он спасся безо всякой заслуги с вашей стороны?
Спасатель. Я готов рискнуть жизнью: он такой симпатичный. Но должен вам признаться: я не умею плавать.
Председатель. Научитесь, как только нырнете. Вы же не умели дышать, когда родились на свет?
Спасатель. Конечно, нет. Иду!..
Жаден. Простите, господа, что вмешиваюсь, но мой профессиональный долг обязывает меня напомнить, что факт внутриутробного дыхания больше никем не оспаривается и что, едва родившись, господин спасатель уже умел не только делать вдох и выдох, но также икать и кашлять.
Председатель. Что тут мелет этот болван?
Спасатель. Выходит, я рискую утонуть?
Жаден. Я никогда не слыхал о внутриутробном плаванье. Вы пойдете на дно, как кусок свинца.
Председатель. А вас кто спрашивает? Вы нам голову заморочили своей медицинской болтовней.
Спасатель. Простите, простите, господа! Эта болтовня меня крайне заинтересовала. Нам, спасателям, полагается также оказывать помощь особам, разрешающимся от бремени на улице, и все, что профессор может сообщить мне из этой области, имеет жизненное значение для всего квартала и моей будущности.
Председатель. Да они оба помешанные!
Жаден. Весь к вашим услугам.
Председатель. Спасатель!
Спасатель. Правда ли, господин профессор, что, если ребенок рождается в сорочке, надо раздать по куску ее всем, кто присутствовал при рождении?
Председатель. Как заткнуть им рот, агент?
Жаден. Истинная правда. В противном случае кормилица умрет в том же году. Все эти народные суеверия основаны на общих законах мироздания. Так, например, нет сомнения, что пчелиный рой погибнет, если не привязать кусок крепа к улью, владелец которого умер.
Биржевой заяц. Спасатель, если вы немедленно не отправитесь…
Спасатель. Минуточку. Мне кажется, в моей должностной инструкции пчелы никак не упомянуты… Но правда ли, что по странной аномалии из двух близнецов тот, кто родился первым, считается моложе и не наследует отцу?
Жаден. Тоже совершенно верно. Если рождение близнецов приходится на ночь Святого Сильвестра, старший даже на год моложе, чем младший. Он отбывает воинскую повинность на год позже. Из-за необходимости проверять это королевы должны рожать при свидетелях. Но, возвращаясь к пчелам, должен отметить, что все, кто отрицает антиартрические свойства пчелиного жала, – негодяи, состоящие на жалованье у владельцев аптекарских магазинов.
Спасатель. Как увлекательно! О, эти тайны рождения, столь, казалось бы, сходные с тайнами спасения на водах, и в то же время столь далекие от них!
Жаден. Пчела умирает, выпустив яд из жала. Аптекарь обрастает жирком на своих зельях. Судите сами о той и другом.
Изыскатель. Мы попали в сумасшедший дом, нам с ними не разобраться, а вон та старуха уже поглядывает на нас. Того гляди, вмешается полиция. Да и толпа уже собирается. Спрячемся, председатель. Я начеку и наложу руку на юного предателя, как только к нему можно будет подступиться.
