Словно пленной была жизнь в этом лабиринте, то и дело открывавшем взору новые, еще неведомые кущи в садах и погруженные в полумрак или прошитые солнечными нитями огромные комнаты, порога которых дотоле не переступала нога человека.
Как один день пролетели эти недели, но при всем том время будто и не текло, и все, что происходило, оставалось в настоящем и повисало в замершем времени, как дым в неподвижном вечернем воздухе или как облака на безветренном летнем небе; еще слышал сеньор Руй цокот копыт под собой на подъемном мосту при въезде в замок, гром труб над собой в надвратной башне, еще видел вдали дворцовую лестницу, сбегающую от парадного входа на просторный двор, видел на ней шумящие волны застывшей в ожидании свиты, мягкие маслянистые переливы парчи, серебряное свечение доспехов и посреди всего этого маленькую, хрупкую темноволосую женщину, от которой все держались на отдалении, будто ее окружала угроза; лишь он один соскочил с коня и зашагал прямо к ней вверх по лестнице, все выше и выше, и навстречу стальному звону его доспехов она благосклонно спустилась на две ступеньки. Слышал он и то, как он по ее настоянию все рассказывает ей, сидя подле нее в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов; и собственный голос звучал для него очень трезво, что, впрочем, вполне соответствовало манере рассказа.
- Стало быть, вы обратили в бегство дракона, - молвила она, и потом вдруг: - А где тот обломок фиолетового рога?
Когда он ответил, что обломок, верно, так и валяется в кустах, справа от дороги, он ощутил на себе ее быстрый взгляд как вызов.
И все это равно могло происходить и нынче, и вчера, и месяц назад...
Сеньор де Фаньес видел герцогиню ежедневно, а дважды или трижды чести быть принятым ею удостоился Говен. У пажа, которому вскоре предстояло посвящение в рыцари, она брала уроки игры на лютне.
- Ваш паж, - сказала она однажды сеньору де Фаньесу, - рассказывает о приключении с драконом так живо, что, когда я слушаю его, мне кажется, я сама была при этом. Он любит вас безмерно и почитает как героя.
В соборе, где Говей в рыцарских доспехах нес почетную вахту в ночь перед своим посвящением, гудел орган во время торжественной мессы и свет падал сверху и с боков отвесными стрелами и пучками, пробиваясь сквозь курившийся голубоватым дымом фимиам. Свершал церемонию марешаль Лидуаны, и свершал ее мечом сеньора де Фаньеса: о том попросил Говен. А после юный рыцарь получил в дар от своего бывшего господина меч, на котором остались две зазубрины - след удара о голову дракона.
И теперь у сеньора де Фаньеса был другой оруженосец, сын английского графа, очень смышленый мальчик, с прозрачно-белой кожей и рыжими волосами. С ним он играл в шахматы, полулежа на оттоманке, в одном из ступенчатых садов перед отведенными ему покоями, высоко над высокими крепостными стенами и над всей долиной. Время от времени сеньор надолго задерживал пешку или ладью в руке, но смотрел он не на доску, а вдаль, в сторону горизонта, на котором вырисовывались очертания другого, похоже, довольно большого, города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей.
А маленький граф делал вид, что ничего не замечает, и никогда не выказывал удивления, будто всецело занятый игрой.
Однажды сеньор послал пажа за вином. Когда" кувшин появился на столе рядом с шахматной доской, он поднял глаза и увидел перед собой Говена тот встретил маленького англичанина и взял у него кувшин, чтобы еще раз услужить своему бывшему господину. Теперь перед сеньором де Фаньесом стоял молодой рыцарь, одетый уже в цвета собственного дома, в длинном плаще, ниспадавшем с плеч; а знак его достоинства, широкий белый пояс из оленьей кожи поверх камзола, украшен был мечом сеньора де Фаньеса.
- Вот нежданная радость, мой друг. Садись, - сказал Родриго, встав со своего стула.
Паж тихо подошел сзади и налил сеньорам полные кубки.
Окрестностей почти не было видно: все тонуло в золоте падавших искоса лучей солнца, которое уже запылало багрянцем и зажгло буйным свечением зелень листьев и краски цветов, густыми гирляндами обвивавших крепостные стены.
- Тут живешь, как в зачарованном царстве, - сказал Говен, устремив взор вдаль, в золотую паутину солнечного света.
- Да, я могу себе представить твои чувства, - ответил Родриго, не поднимая взгляда.
- А вы? - спросил юноша, явно озадаченный таким ответом.
- Я не зачарован и, как видно, едва ли уже смогу когда-либо стать зачарованным.
- Здесь, при дворе, - после некоторого молчания сказал Говен, - есть немало рыцарей, что почли бы за великую честь быть вашими посланцами у герцогини и просить для вас ее руки.
- Этого, похоже, ждут с нетерпением?
- Похоже, что так.
- И удивляются, что я медлю?
- По-моему, да.
- Я видел ее в глазах дракона, - вдруг сказал Родриго и в ответ на растерянный, изумленный взгляд Говена заговорил взволнованно и быстро; опустившись на оттоманку, он тут же снова встал и говорил уже как бы в пространство, вперив взор в вечерние дали: - Я видел ее там, Лидуану, как и все, что было и есть в моей жизни, все сразу, не только прошлое, но, по-моему, и будущее. И для меня, когда мы въезжали в замок, ее фигурка там, на лестнице, была как бы совершенно сама по себе, маленькая, хрупкая, темная, без всякого ореола новизны - или будто явившаяся из какого-то иного мира. Монтефаль не станет моим приключением, и целью моей он не был, я это понял сразу, еще не успев вынуть ногу из стремени. Здесь все залито светом, таким легким и ясным. А там вон, кстати, вдали, в лучах заката, контуры другого, похоже, довольно большого, города... Не удивляйтесь, сеньор Говен, но я вижу все ясно и четко, и немножко дальше этой крепости, и мне интересно, что за силуэты проступают там, на горизонте. Но они уже не манят меня. Вот это и отличает мою сегодняшнюю жизнь от моей прежней и вашей теперешней. Вы можете испытывать тоску по женщине, или по дальним краям, или по тому и другому одновременно, ибо тот ореол, о котором я говорил, может окружать не только страны, но и отдельного человека, а бывает, что он окружает и ту или иную вещь или давно позабытую местность...
Глаза Говена зажглись темным блеском; и напряженный интерес в них, похоже, вызван был не одним лишь дружеским участием.
- Мы слишком поздно, - продолжал Родриго, - приходим к тому, что составляло и составляет суть нашей жизни, - к средоточию, стало быть. После встречи с драконом я отчетливей вижу заросшую сочными травами зеленую долину, прорезанную ручьями, в зеркале которых темнеет прибрежная зелень и становится глубже, на оттенок ближе к бурой черноте дна, высвечиваемого солнцем. Какая высокая трава! И виднеются мельницы. Одна из них... сожжена и заброшена.
Оба помолчали. Солнце уже скрылось за зубцами стен и иглами церковных колоколен города на горизонте.
Родриго быстро подошел к Говену и обнял его за плечи.
- Ты уже носишь белый пояс, - сказал он с улыбкой, - но любишь ты, как паж. Что же до меня - я отправлюсь дальше в путь.
Они еще стояли так вот рядом, и Говен положил руку на плечо своего прежнего сеньора, как вдруг на них с вершин крепостных башен обрушилась истинная гроза - то запели трубы, и все время, пока крепость, куда ни глянь, полнилась непривычным оживлением, этот беспрестанный немолкнущий гром низвергался на них, как водопад, заглушая все и вся.
3
На том же месте, где много недель назад лес отпустил из своего плена сеньора де Фаньеса и его свиту, вдруг объявились новые всадники.
Похоже, приключение, целью которого был Монтефаль, входило у рыцарей в обычай.
На сей раз это был немец, сеньор Гамурет Фронауэр.
Ему тоже пришлось повествовать и о своем странствии, и о встрече с драконом, сидя подле герцогини в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов. Призваны были и Родриго с Говеном. Фронауэр, добродушный великан ростом с лесную ель, со взъерошенной белокурой гривой, рассказывал о своих похождениях на латыни, которой всяк тогда владел, рассказывал не торопясь, со вкусом, примешивая к своей речи немецкие слова и целые предложения и то и дело с видимым удовольствием прикладываясь к кубку.
- Двадцать томительных дней тряслись мы по этому лесу - в нем ведь, с позволения сказать, не погарцуешь, так и едешь сонным цугом, - и я уже совсем было верить перестал в эту тварь и всякие там басни. Но вот сорванцу моему, - он тряхнул белокурой гривой в сторону своего оруженосца, стоявшего у него за спиной и следившего за всем смешливыми шустрыми глазами, - сорванцу моему вынь да положь дракона, пристал и все тут; так и пришлось напролом сквозь колючий кустарник ломиться. А кругом тишь да гладь. Позже, однако же, нам довелось наскочить...
Так он рассказывал - обстоятельно, неспешно, а расторопный верный "сорванец" то и дело подскакивал к столику с кувшином и кубками, стоявшему справа от его господина, и наливал снова.
