"Понятно, - думал Вокульский. - Их охладило известие о продаже дома. Теперь, - прибавил он про себя, глядя на панну Изабеллу, - ты убедишься, кто действительно любит тебя, а кто - твое приданое".
Звонок возвестил начало третьей скачки. Панна Изабелла встала на сидение; на лице ее выступил яркий румянец. В двух шагах от нее на Султанке со скучающим видом проехал Юнг.
- Смотри же, отличись, красавица! - крикнула панна Изабелла.
Вокульский вскочил в свой экипаж и навел бинокль. Состязание так захватило его, что на минутку он забыл о панне Изабелле. Секунды тянулись, словно часы; ему чудилось, что он привязан к этим трем лошадям, готовым пуститься вскачь, и что каждое их движение причиняет ему боль, терзает его тело. Он считал, что его лошади не хватает огня и что Юнг слишком равнодушен. Невольно слышал он разговоры вокруг:
- Юнг возьмет!..
- Какое! Поглядите-ка на этого гнедого...
- Не пожалею десятки, только бы Вокульский выиграл... Пусть утрет нос графам...
- Вот бы Кшешовский взбесился!
Звонок. Три лошади галопом рванулись с места.
- Юнг впереди...
- Это как раз неумно...
- Уже повернули...
- Первый поворот, а гнедой у хвоста...
- Второй... Опять вырвался...
- Но и гнедой не отстает...
- Малиновая куртка позади...
- Третий поворот... Ах, да Юнг никакого внимания на них...
- Гнедой догоняет...
- Смотрите! Смотрите! Малиновый обгоняет гнедого...
- Гнедой сзади... Проиграли, сударь!
- Малиновый догоняет Юнга...
- Не догонит, он уже посылает коня...
- Однако... однако... Браво, Юнг! Браво, Вокульский!.. Кобылка летит просто любо. Браво!..
- Браво!.. Браво!..
Звонок. Юнг выиграл. Высокий спортсмен взял лошадь под уздцы и, подведя ее к судейской ложе, закричал:
- Султанка! Наездник Юнг! Владелец аноним...
- Какой там аноним... Вокульский! Браво, Вокульский!.. - ревела толпа.
- Владелец пан Вокульский, - повторил высокий спортсмен и отослал лошадь на аукцион.
Толпа с восторгом приняла победу Вокульского. В первый раз скачки так взволновали зрителей; все радовались, что варшавский купец побил двух графов.
Вокульский подошел к экипажу графини. Ленцкий и обе старушки поздравляли его; панна Изабелла молчала.
В эту минуту к Вокульскому подбежал высокий спортсмен.
- Пан Вокульский, - сказал он, - вот деньги. Триста рублей приз, восемьсот - за лошадь, я купил ее.
Вокульский, держа в руках пачку ассигнаций, повернулся к панне Изабелле.
- Вы разрешите мне вручить вам эти деньги для вашего приюта?
Панна Изабелла взяла ассигнации и поглядела на него с чудесной улыбкой.
Вдруг кто-то толкнул Вокульского. Это был барон Кшешовский. Бледный от гнева, он подошел к экипажу и, протянув руку панне Изабелле, закричал по-французски:
- Мне очень приятно, милая кузина, что твои поклонники торжествуют... Только жаль, что за мой счет... Приветствую дам! - прибавил он, кланяясь графине и председательше.
Графиня нахмурилась, Ленцкий смешался, панна Изабелла побледнела. Барон с вызывающим видом укрепил на носу сползающее пенсне и, не сводя глаз с панны Изабеллы, продолжал:
- Да, да... Мне необыкновенно везет с твоими поклонниками...
- Барон... - вмешалась председательша.
- Ведь я ничего плохого не говорю... Я только сказал, что мне везет с...
Стоявший позади барона Вокульский дотронулся до его плеча:
- На одно слово, барон.
- Ах, это вы, - ответил барон, пристально глядя на него.
Они отошли в сторону.
- Вы меня толкнули, барон.
- Извините, пожалуйста.
- Мне этого мало.
- Вы требуете удовлетворения?
- Совершенно верно.
- В таком случае, - к вашим услугам, - сказал барон, ища визитную карточку по всем карманам. - Фу, черт! забыл карточки... Нет ли у вас, пан Вокульский, записной книжки и карандаша?
Вокульский подал ему визитную карточку и книжечку, в которую барон вписал свой адрес и фамилию, не преминув закончить ее лихим росчерком.
- Буду весьма рад, - сказал он с поклоном, - свести с вами счеты за мою Султанку...
- Постараюсь, чтобы вы остались довольны.
Они разошлись, обменявшись самыми любезными поклонами.
- В самом деле, скандал! - сказал огорченный Ленцкий, который был свидетелем этого обмена любезностями.
Графиня рассердилась и велела ехать домой, не дожидаясь конца скачек. Вокульский едва успел подойти к экипажу и попрощаться с дамами. Прежде чем лошади тронулись, панна Изабелла высунулась и, протянув Вокульскому кончики пальцев, тихо сказала:
- Merci monsieur...*
______________
* Спасибо, сударь... (франц.)
Вокульский остолбенел от радости. Он остался на следующий заезд, но не видел, что вокруг него делается, и, воспользовавшись перерывом, уехал.
Прямо со скачек он отправился к Шуману.
Доктор сидел у раскрытого окна в поношенном ватном халате и правил корректуру своей этнографической брошюры; в ней было всего тридцать страниц, но, чтобы написать их, он использовал более тысячи фактов, книжечка была плодом четырехлетнего труда. Это было исследование о волосах населения Королевства Польского - об их цвете и строении. Ученый доктор всем говорил, что его работа разойдется никак не более чем в пятнадцати - двадцати экземплярах, однако же втихомолку заказал четыре тысячи и был уверен, что понадобится и второе издание. Постоянно подшучивая над своей излюбленной специальностью и сетуя, что она никого не интересует, Шуман в глубине души был уверен, что нет в мире культурного человека, которого бы не интересовал превыше всего вопрос о цвете волос и соотношении их поперечных разрезов. Как раз в эту минуту он задумался, не использовать ли в качестве эпиграфа к брошюре афоризм: "Покажи мне твои волосы, и я скажу тебе, кто ты".
Едва Вокульский вошел к нему и в изнеможении бросился на диван, как доктор, не утруждая себя вступлением, начал:
- Что за невежды эти корректоры! У меня здесь приведено несколько сот дробей с десятичными знаками, и, представь себе, половина из них переврана. Они думают, что какая-нибудь тысячная или сотая доля миллиметра не имеет никакого значения, им, профанам, невдомек, что именно в ней-то самая суть. Черт меня побери, если в Польше возможно не изобретение, куда там! но хотя бы издание логарифмических таблиц! Порядочный поляк начинает потеть уже над второй десятичной дробью, над пятой у него начинается бред, а над седьмой он умирает от апоплексического удара... А что слышно у тебя?
- Дуэль.
Доктор вскочил с кресла и бросился к дивану с такой стремительностью, что полы его халата взлетели кверху и он стал похож на летучую мышь.
- Что? Дуэль? - крикнул он, сверкая глазами. - И ты, может быть, воображаешь, что я поеду с тобой в роли врача? Буду смотреть, как два болвана стреляют друг другу в башку, и, может быть, еще кого-нибудь перевязывать?.. Нет, и не подумаю участвовать в подобном балагане! - все громче кричал он, хватаясь за голову. - Впрочем, я не хирург и давно распрощался с медициной...
- Да ты будешь не врачом, а секундантом.
- А-а, это другое дело, - без запинки отвечал доктор. - С кем же?
- С бароном Кшешовским.
- Хорошо стреляет, - буркнул доктор, выпятив нижнюю губу. - А из-за чего?
- Он толкнул меня на скачках.
- На скач... А что же ты делал на скачках?
- Выставлял лошадь и даже получил приз.
Шуман хлопнул себя по затылку и вдруг, подойдя к Вокульскому, оттянул ему верхние и нижние веки и внимательно посмотрел в глаза.
- Ты думаешь, я помешался? - спросил Вокульский.
- Пока нет. Скажи, - прибавил он, помолчав, - ты это в шутку или серьезно?
- Совершенно серьезно. Я не приму никаких извинений и поставлю самые жесткие условия.
Доктор снова уселся за стол, оперся подбородком на руки и, поразмыслив, сказал:
- Юбка, а? Даже петухи дерутся только из-за...
- Шуман, осторожнее!.. - прервал Вокульский сдавленным голосом и встал.
Доктор опять пристально поглядел на него.
- Ах, уже до того дошло? - пробормотал он. - Ладно. Буду твоим секундантом. Суждено тебе разбить башку, так уж разбей при мне; может, чем-нибудь помогу тебе...
- Я сейчас пришлю сюда Жецкого, - сказал Вокульский, пожимая ему руку.
От доктора он отправился к себе в магазин, наскоро переговорил с паном Игнацием и, вернувшись домой, лег спать еще до десяти. Он заснул как убитый. Его львиная натура требовала сильных ощущений, только тогда восстанавливалось равновесие в его душе, терзаемой страстью.
На следующий день, около пяти часов вечера, Жецкий и Шуман ехали к графу-англоману, который был секундантом Кшешовского. Всю дорогу оба друга Вокульского промолчали, только раз пан Игнаций спросил:
- Ну, доктор, что вы на это скажете?
- То, что уже однажды сказал. Мы приближаемся к пятому акту. Это или конец дельного человека, или начало целой серии безумств...
- Самых отчаянных, ибо безумств политических, - воскликнул Жецкий.
Доктор пожал плечами и отвернулся: пан Игнаций со своей вечной политикой действовал ему на нервы.
