Бенедикт Спиноза - Этика

АКСИОМЫ

I. Если в одном и том же субъекте будут возбуждены два противоположных действия, то должно будет необходимо произойти изменение или в обоих или только в одном, пока они перестанут быть противоположными.

II. Сила действия определяется силой его причины, поскольку сущность его объясняется или определяется сущностью самой причины.

Эта аксиома следует из пол. 7 части 3.

В зависимости от того, как мысли и идеи вещей располагаются и связываются в душе, так точно располагаются и связываются в теле впечатления тела или образы вещей.

Порядок и связь идей те же (по пол. 7 части 2), что порядок и связь вещей, и, наоборот, порядок и связь вещей те же (по короля, пол. 6 и 7 части 2), что порядок и связь идей. Поэтому как порядок и связь идей в душе совершаются по порядку и связи впечатлений тела (по пол. 18 части 2), так и наоборот (по пол. 2 части 3), порядок и связь впечатлений тела совершаются сообразно тому, как располагаются и связываются в душе мысли и идеи вещей, – что и требовалось доказать.

Если мы душевное движение или аффект мысленно отделим от внешней причины и соединим его с другими мыслями, то любовь или ненависть к внешней причине, равно как и колебания души, возникающие из этих аффектов, уничтожатся.

Ибо то, что составляет форму любви или ненависти, есть радость или печаль, сопровождаемая идеей внешней причины (по 6 и 7 опр. афф.). Таким образом, когда последняя устраняется, то вместе с тем устраняется форма любви или ненависти, а потому уничтожаются и те аффекты, которые из них происходят, – что и требовалось доказать.

Аффект, который есть страсть, перестает быть страстью, как только мы составим о нем ясную и отчетливую идею.

Аффект, который есть страсть, есть спутанная идея (по общ. опр. афф.). Итак, если мы составим о самом аффекте ясную и определенную идею, то эта идея будет отличаться от самого аффекта, поскольку он относится к одной душе только отношением (по пол. 21 части 2 с его схол.); поэтому (по пол. 3 части 3) аффект перестает быть страстью, – что и требовалось доказать.

Таким образом, аффект тем более находится в нашей власти и душа тем меньше страдает от него, чем больше мы знаем его.

Нет ни одного впечатления в теле, о котором мы не могли бы составить какого-либо ясного и отчетливого понятия.

Что обще всем, то не может быть представлено иначе как только полно (по пол. 38 части 2). Поэтому (по пол. 12 и лемме 2, следующей за схол. пол. 13 части 2) нет ни одного телесного впечатления, о котором мы не могли бы составить какого-либо ясного и отчетливого понятия, – что и требовалось доказать.

Из этого следует, что нет аффекта, о котором мы не могли бы составить какого-либо ясного и отчетливого представления. Ибо аффект есть идея впечатления тела (по общ. опр. афф.), которая поэтому (по пред. пол.) должна содержать в себе какое-либо ясное и отчетливое понятие.

Так как нет ничего, из чего не вытекало бы какое-нибудь действие (по пол. 36 части 1), и так как все, вытекающее из идеи, которая полна в нас, мы понимаем ясно и отчетливо (по пол. 40 части 2), то из этого следует, что каждый имеет возможность понимать себя и свои аффекты – если не вполне, то хотя бы отчасти ясно и отчетливо и, следовательно, сделать так, чтобы меньше страдать от них. Наши усилия должны быть преимущественно направлены на то, чтобы мы познавали каждый аффект насколько возможно ясно и отчетливо, чтобы таким образом душа побуждалась аффектом мыслить то, что она представляет ясно и отчетливо и на чем она может вполне успокоиться; и притом так, чтобы сам аффект отделился от мысли о внешней причине и соединился с истинными мыслями. Следствием этого будет то, что не только уничтожатся любовь, ненависть и проч. (по пол. 2 этой части), но и позывы или пожелания, обычно возникающие из таких аффектов, не могут иметь излишества (по пол. 61 части 4), ибо прежде всего нужно заметить то, что позыв, по которому человек действует и по которому он страдает, остается один и тот же. Например, мы показали, что человеческая природа устроена так, что каждый желает, чтобы все жили согласно с его понятиями (см. схол. пол. 31 части 3). Это стремление в человеке, не руководящемся разумом, есть страсть, которая называется честолюбием и немногим отличается от гордости; но в человеке, живущем по предписанию разума, тот же позыв есть действие или добродетель, которая называется благочестием (см. схол. 1 пол. 37 части 4 и 2 док. того же пол.). Таким же образом все позывы или пожелания могут быть страстями лишь постольку, поскольку они происходят из неполных идей, и они не будут причислены к добродетели, когда возбуждаются или производятся полными идеями. Ибо все пожелания, которыми мы определяемся к какому-нибудь действию могут происходить как от полных, так и от неполных идей. См пол. 59 части 4. Но (чтобы возвратиться к тому, с чего я начал) нельзя придумать другого, находящегося в нашей власти, средства против аффектов более действительного, чем то, которое состоит в верном понимании их, так как нет другой способности души, кроме способности мыслить и составлять полные идеи, как мы показали выше (по пол. 3 части 3).

Аффект к вещи, которую мы воображаем просто, а не как необходимую или возможную, или случайную, будет при прочих равных условиях наибольшим.

Аффект к вещи, которую мы воображаем свободной, бывает больше, чем к необходимой (по пол. 49 части 3) и, следовательно, еще больше, чем к той, которую мы воображаем возможной или случайной (по пол. 2 части 4). Но воображать какую-либо вещь свободной значит не что иное, как воображать вещь просто, когда мы не знаем причин, которыми она была определена к деятельности (на основании того, что мы показали в схол. пол. 35 части 2). Таким образом, аффект к вещи, которую мы воображаем просто, будет при прочих равных условиях больше, чем к вещи необходимой, возможной или случайной, и, следовательно, наибольшим, – что и требовалось доказать.

Поскольку душа понимает все вещи как необходимые, постольку имеет большую силу против аффектов, или меньше страдает от них.

Душа понимает, что все вещи необходимы (по пол. 29 части 1), и что они определяются к существованию и деятельности бесконечной связью причин (по пол. 28 части 1). Поэтому (по пред. пол.) она делает так, чтобы меньше страдать от аффектов, которые возникают из них, и (по пол. 48 части 3) меньше чувствовать к ним аффектов, – что и требовалось доказать.

Чем более это знание, т. е. что вещи необходимы, относится к отдельным вещам, которые мы воображаем отчетливее и живее, тем больше бывает власть души над аффектами; это подтверждается и опытом. Ибо мы видим, что печаль по поводу потери какого-нибудь добра ослабевает, как только потерявший человек подумает о том, что он никаким образом не мог бы сохранить этого добра. Также мы видим, что никто не жалеет, что ребенок не умеет говорить, ходить, рассуждать и что столько лет живет как бы не сознавая себя. Но если бы люди большей частью рождались взрослыми и только тот или другой родился бы ребенком, тогда каждый жалел бы этих детей, потому что тогда все считали бы детство не естественным или необходимым делом, но ошибкой или грехом природы. И мы могли бы привести многое другое в этом роде.

Аффекты, которые происходят из разума или возбуждаются ими, бывают, если брать в расчет время, сильнее аффектов, относящихся к отдельным вещам, которые мы представляем отсутствующими.

Мы представляем себе какую-нибудь вещь отсутствующей не посредством аффекта, с которым мы воображаем ее, но посредством того, что тело испытывает впечатление другого аффекта, который исключает существование этой вещи (по пол. 17 ч. 2). Поэтому аффект, относящийся к вещи, которую мы представляем отсутствующей, не имеет такого свойства, чтобы он брал перевес над остальными действиями и способностью человека (об этом см. пол. 6 части 4). Но, напротив, он имеет такое свойство, что может каким-нибудь образом сдерживаться теми аффектами, которые исключают существование его внешней причины (по пол. 9 части 4). Но аффект, который происходит из разума, необходимо относится к общим свойствам вещей (см. опр. разума во 2 схол. пол. 40 части 2), которые мы всегда представляем себе присутствующими (ибо нет ничего, что исключало бы их настоящее существование) и которые мы всегда воображаем одинаковым образом (по пол. 38 части 2). Поэтому такой аффект вещи всегда остается одинаковым и, следовательно (по акс. 1), аффекты, которые противоположны ему и которые не поддерживаются своими внешними причинами, должны будут более и более приспосабливаться к нему, пока не перестанут быть противоположными; и в этом смысле аффект; происходящий из разума, сильнее, – что и требовалось доказать.